В последних словах Джейка о благословенной земле Кей уже не сомневалась. Продуктов в Такнаасе было потрясающее множество, и стоили они очень дешево. Вдоволь клубники, вишни, черешни. Эти ягоды продавали ведрами, маленькими порциями их не покупали.
У Джейка в саду росли и вишня, и черешня, и персики, и абрикосы. Потому Кей могла есть сколько угодно сочных, вкусных плодов. А Мит-Итен ежедневно пекла ягодные пироги и пирожные.
С юга в Такнаас привозили бананы и апельсины. Ну, а про орехи и говорить нечего. Как поняла Кей, их даже не продавали, их собирали, так как они росли везде, на каждой улице, в лесах около города и на всех фермах в пригороде.
Много было молока и мяса — всего было много. Изобилие продуктов и товаров поражало Кей.
— Все потому, — пояснил Джейк, — что Отец-Создатель по-особенному благословил эту землю. Но земли баймов, естественно, прокляты. Хотя мне трудно сказать с уверенностью — растет ли там что-нибудь, или нет.
Кей узнавала про свою новую родину все больше и больше. Суэма, как волшебная книга, раскрывала свои страницы, и перед Кей вставала реальность, настолько невероятная, странная, необыкновенная, что порой ей казалось, что она слушает старую-старую сказку. И более того, она является одним из героев этой сказки, одним из главных героев, с которым обязательно произойдут какие-то удивительные, а может и страшные приключения. Иначе сказка уже не будет сказкой.
И еще в этой сказке был Бог. Он реально, хотя и невидимо присутствовал в каждой сказочной главе, и все о Нем знали, кроме нее, Кей. И только она словно чего-то не видела, или видела чего-то не так, потому что этот необыкновенный Бог-Создатель до сих пор был непонятен и далек от нее.
А может быть, думала она, это все потому, что она слишком грешна — на ее руках кровь убитого человека, и ей уже не будет никакого доступа к Создателю. Кей боялась Бога, ей казалось, что для нее нет никакого шанса что-либо исправить, так же, как нет никакого шанса оживить Риверса или что-нибудь изменить в ее прошлой жизни.
И еще она частенько думала, что если есть Бог, то почему Он допустил столько горя в ее жизни и в жизни ее брата? Хотя ей было страшно пускать в голову такие мысли, ведь Бог — это Бог. А вдруг Он накажет ее?
Итак, до обеда Кей работала, а после обеда начиналось ее личное время, которое она могла проводить так, как ей хотелось. Обыкновенно она проводила его вместе с Сэмом. Тот считал своим долгом познакомить ее со всем интересным и важным в Такнаасе, а Кей было легко с ним, в-основном потому, что он больше болтал сам, предоставляя ей возможность отмалчиваться и предаваться своим мыслям. И Сэм не задавал вопросов.
Все-таки он сильно напоминал Кей ее брата, может потому, что глаза у него были такими же карими и круглыми, как у Тома, а может потому, что он все-таки был мальчишкой, таким, каким мог стать и ее брат, если бы судьба Тома сложилась по-другому.
Сэм просто обожал животных. Он никогда не выходил из дома без неизменного и сосредоточенно — молчаливого Папоротника. Пес следовал за ними бесшумной тенью, и иногда Кей замечала на себе серьезный взгляд его почти черных глаз.
Первым делом Сэм привел Кей на конюшню — громадную военную конюшню, примыкавшую к внешней крепостной стене. Он рассказал, что в этой конюшне находится его собственная лошадь, кобылка Дорогуша. И он считал, что Кей просто необходимо познакомится с этой лошадкой.
Никогда бы раньше Кей не подумала, что ей придется учиться верховой езде. Однако, именно это с ней и случилось. Сэм заверил ее, что смиреннее Дорогуши лошади нет, и что она, Кей, абсолютно ничем не рискует, а он будет ей за наставника. Сама Дорогуша, гнедая лошадка с белой звездочкой во лбу и задумчивыми глазами, одинаково спокойно отнеслась и к Сэму, своему хозяину, и к Кей. Она оказалась маленькой, неприметной и смиренно — равнодушной до безобразия.
Джейк не держал лошадей, для него было накладно и неудобно содержать конюшню и конюха. Так он считал. Поэтому Дорогуша, лошадка Сэма, находилась на городских конюшнях.
Сэм с большой охотой принялся учить Кей верховой езде. Он делал это вдохновенно и уверенно, проводя вместе с Кей почти каждый день после обеда. Они выезжали из Такнааса через другие ворота, Южные, которые были гораздо меньше тех, Северных, через которые Кей попала в город, и представляли собой узкий туннель с небольшой железной дверью. На юге за Такнаасом простирались широкие луга с густой травой и низкие холмы. Чуть дальше находилось озеро Ганул, небольшое, но глубокое и прохладное, потому что питали его горные ручьи.
Нелегко Кей давалась премудрость верховой езды, несмотря на покорность лошадки и впечатляющую опытность наставника. Кей чувствовала себя неуверенной и какой-то скованной, но дело, хоть и медленно, но продвигалось.
Каждый вечер они возвращались назад в город уставшие, но довольные и веселые. Сначала они отводили в конюшню коней — Дорогушу и того резвого конька, которого Сэм выпросил у главного конюха — высокого, смуглого мужчины, которого звали Хоон-Хугх.
В старой, невероятно длинной каменной конюшне пахло железом, кожей, сеном и лошадиным навозом, лучи солнца почти не проникали сквозь высокие и узкие окна, и толстые деревянные балки потолка утопали в сумерках. Младшие конюхи или их помощники — пара лохматых пацанов — забирали коней, и только после этого Сэм и Кей возвращались домой, поднимаясь вверх на городской холм пешком.
В Такнаасе вообще больше ходили пешком. Существовали, конечно, наемные экипажи в качестве общественного транспорта, но ими пользовались редко. И Джейк, и Сэм, и Лосанна, и Кей, передвигались преимущественно на собственных ногах. Сначала Кей очень уставала после таких прогулок, ноги по вечерам гудели, и ей казалось, что утром она не сможет сделать и шага. Но со временем она привыкла, и даже оценила своеобразную прелесть ходьбы по тротуарам, вымощенным овальным булыжником.
Что касается Сэма, то он просто источал энергию, она била в нем неиссякаемым ключом, и движения для этого парня всегда доставляли радость. Сэм жил так, словно каждый день был для него праздником — каждый день, каждый час, каждая минута. Его веселость и энергия не могли не заражать, и временами Кей думала, что получает немало радости от своего друга.
Сэм вовсе не мечтал стать таким, как его отец, он не желал быть врачом, или строителем, или торговцем. Но он знал точно, чего хочет. Он хотел быть воином, таким, как Марк. Это было его главным желанием, самой важной целью.
Кей узнала, что отец Сэма все-таки учит своего мальчика кое-каким премудростям — это рассказал ей сам Сэм. Он рассказал ей о Лионасе, об отце с матерью. Он показал ей и свое оружие.
Для Кей это было в диковинку — держать в руках гладкий, изогнутый лук, сделанный из неизвестного ей, почти черного дерева. Он был небольшим, но довольно тяжелым, и навевал смутную, неясную тревогу и даже страх. Грозное, суровое оружие принадлежало доброму и веселому мальчику.
На заднем дворе Желтого Дома Сэм продемонстрировал свое умение стрелять. Мишень — круглый деревянный диск, раскрашенный черной и красной краской, повесили на дереве, и Сэм, отойдя на двадцать шагов, ловко вынул стрелу из колчана, висевшего у него за спиной, натянул тетиву и выстрелил. Все это он проделал очень быстро, со знанием дела — Кей услышала только, как тренькнула упругая тетива и стрела воткнулась в мишень.
— Попал, смотри.
Стрела действительно торчала в мишени, ближе к центру.
— Это, конечно, не идеальное попадание, — посетовал Сэм, — но это потому, что я давно не тренировался, некогда было. Я ведь учил тебя верховой езде.
— Не оправдывайся, я же не твой папа. Я бы даже в мишень не попала, так что, тебе есть чем гордиться.
Тот с сосредоточенным видом кивнул в ответ, и Кей еле удержалась от улыбки — так он серьезно относился к своим успехам.
— Можно мне посмотреть на твои стрелы? — спросила она.
Сэм вытащил стрелу и протянул ей:
— Смотри, конечно. Вот этот наконечник ковался в Лионасе. Такие наконечники считаются самыми лучшими. На каждом из них ставится такой маленький значок — вот он — это знак города, в котором он ковался. В Лионасе ставят большую букву «Л», в Такнаасе — «Т», в Маас-Туге две буквы — «М» и «Т», ну и так далее. Но те наконечники, что выкованы в Лионасе лучше всех, их даже используют вместо денег в обмене, ну, не в городах, конечно, а в деревнях, или на отдаленных фермах. Жители охотно берут их в обмен на продукты. Такие наконечники пробивают кольчуги. Все потому, что в Лионасе их куют по специальной технологии.
Пока Сэм посвящал ее в тонкости оружейного искусства, Кей рассматривала его стрелу с узким и длинным наконечником. Наконечник этот был острым, тонким, необычным, и у Кей не возникало ни малейшего сомнения, что это — самое настоящее смертельное оружие. И Сэм, между прочим, неплохо владел этим оружием.
У Сэма были еще стрелы с наконечниками, выкованными в Такнаасе, и он показал Кей как стрелять, и даже предложил возможность обеспечить ее луком и стрелами.
— Можно будет подобрать такой же небольшой лук, как у меня, а стрелять я тебя научу. Будем тренироваться каждый день понемногу.
— Ну, нет. Спасибо, конечно. Но мне хватит уроков верховой езды.
— Ты уверенна?
— Абсолютно. И думаю, что это — окончательное решение, — Кей усмехнулась.
Ей стало весело при мысли о том, как бы она смотрелась — верхом на коне, с луком и стрелами за плечами. Не хватало бы только пера в волосах. Впрочем, Сэм не очень то и расстроился из-за ее отказа.
Он показал ей еще и свой меч, короткий, но очень внушительный, с коваными ножнами, прикрепленными к широкому кожаному ремню. И меч, и лук со стрелами хранились в чулане у Джейка. Лук Сэм мог брать, когда хотел, но меч ему трогать не разрешалось, к великой его досаде.
Сэм любил болтать об оружии, о лошадях, и в скором времени Кей поняла, что чем больше времени будет проводить с мальчишкой, тем лучше будет разбираться в мечах, наконечниках, доспехах и так далее.
Вечера они проводили дома — разводили костер в саду, или Кей просто сидела в гостиной у открытого окна и вышивала. Звуки, доносившиеся с улицы — шелест листьев, чириканье птиц, голоса детей или редкий цокот лошадиных копыт — успокаивающими, милыми нотками звучали в сумраке комнаты.
Сэм предпочитал проводить эти вечерние часы на улице, в компании сверстников, но иногда он присоединялся к Кей. Джейк, если бывал дома, также проводил время с ними в гостиной, и получались такие милые домашние посиделки.
Как-то в один из таких вечеров Кей сидела со своим рукоделием в гостиной, и рассеянно наблюдала за Джейком, разводившим огонь в камине. Когда они собирались вместе, Сэм настаивал на том, чтобы топился камин.
— Знаешь, Джейк, — задумчиво сказала Кей, — я уже начинаю забывать английский язык. По крайней мере, мне кажется, что начинаю забывать. Я уже так давно не говорила ни слова на английском. Так странно, я даже думаю на языке Суэмы.
— Ну, что ж, — ответил Джейк, — я думаю, что английский вряд ли тебе понадобится. Но если ты хочешь, можно попробовать по вечерам упражняться, я имею в виду разговор на английском, но мне думается, что это не имеет смысла. Назад ты не вернешься, а здесь этот язык ни к чему.
— Наверное, ты прав, — ответила Кей.
Джейк быстро глянул на нее и спросил:
— Скучаешь по своим?
— По ком?
— Я имею в виду твоих родных.
— А. Да, конечно.
— У тебя хорошая была семья? В смысле, отношения с родителями были нормальные?
Он смотрел на нее внимательно, невозмутимо, и не отводил глаз, ожидая ответа.
— Да, все нормально. Мама, как мама, папа, как папа. Папа работал, мама была дома.
Кей нелегко было придумать какую-нибудь историю о своей семье. Она просто не знала, что ей говорить, потому коротко добавила:
— В последнее время, когда я училась, я не жила с ними.
Джейк кивнул и отвернулся, занявшись камином. Чуть позже он заметил:
— С близкими расставаться тяжело.
Кей кивнула. Конечно, он прав. Кей все думала и думала о Томе. Ее в голову лезли всякие мысли. Может, Том вернулся к матери, он же знает адрес. Его отца уже нет в живых, поэтому первое время ему будет не плохо в родном доме. «Неплохо» означает, что его никто не станет трогать. Конечно, он будет кормиться редко, и чем придется. Но, по-крайней мере, его не будут колотить. Хотя мать, наверняка, не станет прозябать в одиночестве, быстренько найдет себе очередного ухажера. И что, если этот новый ухажер окажется хуже покойного Риверса?
О смерти Риверса Кей нравилось думать. Это было похоже на сладость мести. И никакого сожаления. Кей была уверенна, что ее отчим получил по заслугам. Справедливость восторжествовала, отлились их детские слезы Риверсу. Так думала Кей.
Когда Кей была подростком, ей так хотелось, чтобы кто-нибудь заступился за нее и брата, так надеялась, что в их жизни появится, наконец, человек, который сможет полюбить ее и Тома, и вытащит их из той ямы, что была их домом. Но повзрослев, поняла, что никто не будет их любить, что все мечты напрасны, ждать некого и надеяться можно только на свои силы. Это осознание своего одиночества и своей ненужности было очень горьким. И вот, с Риверсом покончила именно она, а не какой-нибудь заступник, она оказалась для Тома защитницей.
Эх, если бы с Томом все оказалось в порядке, и она каким-то образом узнала об этом. Тогда не пришлось бы терзаться разными догадками и изводить себя, чувствуя… что? Свою вину? Том остался один, без сестры. Мать в их случае не считается. И это она, Кей виновата, что все так вышло…
Прошел месяц с той поры, как Кей попала в Суэму. Это был первый месяц лета, месяц лунных ночей, белых роз и красных вишен. Кей привыкла к Суэме, так привыкла, что временами ей начинало казаться, что необычная страна — ее настоящая родина, так неожиданно и странно обретенная. Кей привыкла к вымощенным камнем дорогам, к высоким башням и многочисленным ореховым деревьям. Ей нравились приветливые и добрые люди, нравилась работа, которую она выполняла, нравился Сэм и его лошадка Дорогуша.
В конце первого летнего месяца в Такнаасе отмечали Большой Летний Праздник.
— Ну да, он так и называется. А как ему еще зваться? Осенью будет Большой Осенний Праздник, — подняв темные уголки бровей, пояснил Сэм.
На площади перед Башней Поклонения установили длинные ряды деревянных столов, и весь город собрался там для угощения. Еды было вдоволь. Чего-чего, а продуктов в Такнаасе всегда хватало. И жареная дичь, и салаты, и пироги, и фрукты, и нежное домашнее вино, и многочисленные кувшины с соками и компотами. Пиво в Такнаасе не варили, и даже не имели представление о нем. Но все остальное было в избытке.
На примыкающих к площади улицах установили палатки для продажи — и чего там только не было. Кей с удивлением разглядывала товар — и посуду, и одежду, и диковинные фрукты, и всякие милые вещицы в виде гипсовых фигурок, плетеных из бисера украшений, а также золотых и серебряных цепочек, сережек, колечек. А главное — у нее были собственные заработанные деньги, и не мало — Джейк ведь хорошо платил ей. Так что она могла покупать все, что пожелает. Ну, почти все.
И Кей покупала. Она накупила браслетов, серебряных, отделанных камушками, тонких и изящных, купила босоножки из плетеной кожи, такие мягкие и удобные, что не хотелось их снимать, купила ткани, самой разной, ниток для вышивания, книгу с большими цветными картинками для Сэма и кожаный рюкзачок для Джейка. Хотя Сэм, может, и вырос из книг с картинками, но Кей уж очень понравилась этот фолиант с толстой, красивой обложкой и уголками, окованными узорами из тонкой меди.
А вечером были танцы на той же площади перед Башней Поклонения. И большой фейерверк. На танцы собрались все, кого Кей успела узнать, живя в Такнаасе. Плясали немного по — другому, не так, как в мире, из которого пришла Кей, но музыка была веселой и ритмичной. Играли на скрипках, флейтах, гитарах. Невысокий, вихрастый пацаненок бил в бубен с серебристыми бубенчиками, и ловкий молодой парнишка задавал ритм на двух барабанах.