- Соби, если мы и дальше будем тут сидеть, машина превратится в большой сугроб, - сказал Рицка.
- М-м-м?
- Я говорю, надо ехать! Мы всё-таки покататься хотели!
- Погода плохая. И видимость почти нулевая, - вздохнул Соби. – Лучше будет повернуть назад.
- Но… - Рицка осёкся. В сердце образовалась вдруг странная пустота от мысли, что он так и не побывает там, где заканчивается дорога. – А если Сеймей ещё… то есть… я… - он снова осёкся, потому что хотел бы остаться у Соби, но боялся выразить это открыто, поэтому предположение о том, что Сеймей ещё может быть у его дома, так и осталось невысказанным.
- Не волнуйся. Я уверен, что Сеймей уже ушёл. Но, если ты всё-таки боишься, мы можем остановиться на ночь где-нибудь ещё, - улыбнулся Соби, как всегда прочитав его мысли, которые, наверное, не так уж и сложно было прочитать.
Рицка отвернулся к окну и сказал:
- Я всё-таки хотел бы остаться здесь. Здесь так хорошо, в этой машине.
- Но ты скоро устанешь и захочешь спать. А спать в машине очень неудобно.
- Да, наверное, - Рицка затих. Возражения Соби всегда были разумны. И хоть он и говорил постоянно глупости, также постоянно он поражал Рицку своей взрослостью и присущей взрослым способностью позаботиться о ком-то. Соби. Ты ведь не шутишь даже когда я почти верю, что это шутка, купившись на твою улыбку. Но ты серьёзен чаще, чем это может показаться. Давай, продолжай в том же духе. И может, своими взрослыми разумными доводами тебе даже удастся убедить меня, что без тебя мне будет хорошо. И не больно.
- Рицка. Посмотри на меня, пожалуйста.
Рицка вздрогнул и повернулся к нему. В его глазах отражение моей боли и тоски, подумал он, встретившись с Соби взглядом.
- Прости, - одно только это слово в ответ на все надежды Рицки. Но действительно становится легче. – Мы поедем туда, куда ты скажешь. Куда захочешь. Даже если это далеко-далеко. Мы можем уехать куда угодно, Рицка. А можем остаться здесь и превратиться в сугроб, как ты и сказал. Так чего же ты хочешь?
Рицка засмеялся.
- Уж сугробом я точно быть не хочу! Поехали куда-нибудь! Мне всё равно, только чтобы ехать! – сказал мальчик. Он бы ещё хотел добавить, что «только бы с тобой», но, конечно, он не мог произнести это вслух. Было очень много вещей, которые Рицка никогда не сможет сказать ему. Как будто внутри него был неподъёмный ржавый рычаг, повернуть который не хватало сил. Прости и за это, Соби. Прости, что ты так никогда и узнаешь, как много значишь для меня.
Они поехали, наконец. Поехали вперёд, и Рицка улыбался.
- Расскажи мне про Китай, - попросил он, устраиваясь на сидении поудобней.
- Зачем тебе? – удивился Соби.
- Просто. Мне хочется знать всё о том месте, где ты будешь жить. В какой город поедешь?
- Пекин, - и снова взгляд его предельно сосредоточен. В то время как Рицка полностью расслабился. Он только никак не мог решить, на что ему больше хочется смотреть – на дорогу или на Соби.
- Ну, тогда расскажи мне про Пекин.
- Пекин очень старый и красивый город, – начал Соби, а Рицка окончательно определился с тем, что хочет смотреть на него. Ему очень нравилось наблюдать, как медленно двигаются его губы, как убирает он спадающие на глаза пряди волос, а взгляд не отрывается от расстилающейся впереди дороги, и взгляд этот такой одухотворённый, словно Соби видит перед собой не заснеженное шоссе, а этот самый Пекин, про который с таким увлечением рассказывает. – Там есть на что посмотреть, очень много исторических достопримечательностей, и единственным недостатком является, пожалуй, не слишком чистый воздух. У нас и природа, и воздух намного лучше.
- А еда?
- Ты опять о еде? – засмеялся Соби.
- Да нет же! – выкрикнул Рицка, смутившись и тут же вспомнив, чем закончился прошлый разговор на эту тему. – Просто… ты этим интересуешься вроде. Китайская кухня… и…
- Я понял, - Соби бросил на него короткий тёплый взгляд. – Я слышал только, что утка по-пекински очень вкусная, а ещё неплохи местные красные вина. Обещаю приехать с новыми интересными рецептами и приготовить что-нибудь для тебя.
Рицка заулыбался так же тепло, и взгляд его засиял чистым безмятежным восторгом.
- Это было бы здорово! Только не забудь!
- Как я могу забыть об этом? – удивился Соби.
- А ещё… - Рицка отвернулся и посмотрел на дорогу. Так было легче говорить. – Не забывай, как ты пришёл ко мне и сказал, что любишь, и пообещал быть моим. Ну и пусть, что это обещание невыполнимо. Это ничего. Просто я не хочу, чтобы ты забыл все эти дни, когда мы были вместе, - он говорил быстро и сбивчиво, и как будто и сам пугался того, что говорил.
- Я не забуду, - откликнулся Соби. Рицка не решался посмотреть в его сторону. Щёки его пылали. Никогда ему не приходилось говорить ничего подобного.
- И помни ещё, что это я проколол тебе уши. А ты сказал, что теперь, всякий раз глядя в зеркало, будешь вспоминать меня.
- Я помню.
- И помни, как мы вместе гуляли в парке с фотоаппаратом. Как много замечательных воспоминаний мы сделали тогда! Фотки ведь ещё у тебя?
- Да. Я возьму их с собой. Я не забуду.
Глаза снова предательски защипало, и Рицка сморгнул слёзы. Он ведь хотел быть сильным. Он пообещал себе, что будет.
- Рицка, ты любишь меня?
Рицка сначала даже не понял от неожиданности, а потом посмотрел на него в испуге:
- Что?! Ты чего это вдруг?!
- Ничего. Ты никогда этого не говорил. А мне хотелось бы и это тоже помнить. Любишь всё-таки?
Сердце у мальчика заколотилось, как когда Соби полез к нему целоваться. Ну вот зачем он так? Ведь можно же и без этого! Зачем, Соби?! Сказать «Я люблю тебя» взрослому мужчине стоило слишком больших усилий, и, вообще, это стоило усилий, а «рычаг» был такой тяжёлый. Да и вообще, то, что он чувствует, называется любовью? Или как?! Должно же это как-то называться, в самом деле! Если не дружба, то…. Эти чувства совсем не похожи на те, которые он испытывает к своим друзьям Юйко или Яёю, не похожи даже на любовь к Сеймею или маме. И снова трудно дышать.
- Молчишь? – спросил Соби без тени укора или обиды. Но лучше бы он обиделся, чем произнёс это с таким равнодушием. Теперь Рицка уже совсем ничего не мог сказать, даже если и почти решился секунду назад.
И как же теперь быть, спрашивал он себя, уже готовый всё-таки расплакаться. И только от мысли, что лишь девчонки ревут и распускают сопли, когда дело касается любви, он сдержался. В груди поселилось какое-то неприятное тянущее ощущение, которое Рицка назвал бы «упущенным шансом», если бы имел больше опыта. Но он раньше ничего подобного не испытывал, не знал, что есть такие моменты, в которые появляется исключительная возможность сказать или сделать что-то. Моменты, вспыхивающие среди хаоса и темноты и затухающие надолго, если не навсегда. Но Рицка не знал о них. И не мог дать никакого определения этому ужасному чувству, и расстраивался ещё больше от этого.
Он чувствовал, что всё-таки должен что-то сказать, но не знал, что именно и совсем потерялся, и смотреть на Соби уже не мог, и даже на дорогу не мог. Только на свои колени, с пристальным вниманием изучая шов на джинсах.
«Чёрт, вечно я умудряюсь всё испортить!», - подумал он вдруг со жгучей досадой.
Соби, да не молчи же ты!
Но Соби, по всей видимости, не хотел выручать его. Рицка всё-таки поднял голову, потому что боялся, что слёзы вытекут, если он будет сидеть с опущенным лицом. И почему всё так скверно складывается? Он ведь хотел нормально попрощаться с Соби, но всё вышло как-то нескладно и по-дурацки.
В боковом стекле всё мелькали деревья с голыми сухими ветвями, простирающимися к чёрному небу, маленькие домики и садики. Так быстро. Эта скорость…
- Соби, ты что-то разогнался! – сказал Рицка, радуясь, что у него появилась возможность хоть что-то сказать.
- Разве? Тебе кажется.
Но Рицке не казалось. Он был уверен, что они едут с каждой минутой всё быстрее. В такой снегопад, когда впереди почти ничего не видно, это было слишком опасно.
- Может, нам действительно лучше повернуть назад? – спросил Рицка.
Соби пожал плечами и ничего не ответил. Рицка сглотнул. Я его обидел. Ну и дела. Всё становится только хуже! Не надо было им вообще никуда ехать! В этих прощаниях всё равно нет ни малейшего смысла, и легче от них не станет! Они стараются вести себя как обычно, но это всё пустое. В этом ничего нет, и то, что они хотят сказать на самом деле, они всё равно никогда не скажут.
- Соби, поворачивай! – закричал он вдруг.
Соби даже не дрогнул от этого неожиданного, разорвавшего тишину крика.
- Рицка, успокойся, - только и сказал он в ответ.
- Это тебе надо успокоиться! Чего так гонишь?! Поворачивай, я сказал!
Брови Соби сошлись на переносице, как будто он разозлился, или испытывал сильное раздражение. Руки резко крутанули руль. И в тот же миг Рицку ослепил неизвестно откуда взявшийся белый свет фар. Им навстречу, оглушительно сигналя, летел грузовик. Соби попытался развернуться назад, но было уже поздно. Они оказались на встречной полосе.
Рицка успел только коротко выдохнуть. Даже вскрикнуть он не смог. Взгляд приковала молниеносно надвигающаяся груда металла. Он ни о чём не успел подумать. А потом вдруг стало темно и больно. Очень больно.
*
Сеймей очнулся, только когда снова оказался у ворот своего дома. Он обнаружил, что Нисей всё ещё с ним и что-то говорит, говорит без перерыва и иногда хихикает сам с собой, зная, что жертва его не слушает. Однако, несмотря на всю свою внешнюю отрешённость, Сеймей не упустил случай надеть-таки плащ, проворчав при этом что-то понятное ему одному, чтобы потом замолчать до самого дома. В руке он так и сжимал телефон, может, надеясь, что Рицка позвонит, может, не желая отпускать последнюю связь с ним, а может, просто автоматически.
- Ах, Сеймей, не будь так печален, это разбивает мне сердце! – вдруг выкрикнул Нисей так громко, что Сеймей пришёл в себя и посмотрел на него со смесью презрения и какого-то ужаса, как будто и в самом деле поверил, что тот говорит серьёзно.
- Я не печален! – рявкнул он. – И почему ты всё ещё здесь?!
- Ещё как печален! Ведь Рит-тян бросил тебя! Сеймея бросили! – восклицал Нисей, не обращая внимания на последний вопрос. – Но если хочешь, я побуду для тебя и Рит-тяном, и кем угодно! И ты можешь делать со мной всё, что захочешь! Только пусти в дом, я замёрз уже!
На мгновение Сеймей даже не нашёлся, что ответить на такую наглость. А Нисей использовал этот момент его растерянности себе на пользу, закинув руку Сеймею на шею и обнимая его с широченной ухмылкой:
- Ну что ты такой нерешительный? Пойдем же, пока я совсем не околел!
Сеймей не знал, что взбесило его больше: то, что его обозвали нерешительным, или то, что Нисей позволил себе прикоснуться к нему, в любом случае он тут же с воплем отвращения сбросил его руку с плеча.
- Ты что, спятил?!
Нисей уже приготовился со скучающим лицом выслушать его гневную тираду, но Сеймей вдруг как-то сник, вспыхнувший было взгляд потух, а руки безвольно опустились. Он смотрел, как тают, едва касаясь земли, снежинки и как будто вспоминал о чём-то, а потом развернулся и пошёл к дому, вертя в руке звенящую связку ключей и всё так же ничего не говоря.
Нисей не без зависти отметил, что только Рицка может довести Сеймея до подобного состояния, и что раньше он никогда не видел его таким. Впрочем, он не стал предаваться долгим раздумьям и поспешил за Сеймеем, уверенный, что тот всё-таки выгонит его, и прикидывая, как бы забрать назад свой плащ.
Но Сеймей впустил его. Нисей постарался сделать вид, что нисколько не удивился, заходя в тёплую и тёмную прихожую. Из-за ревности? Конечно, в том, чтобы быть чьей-то заменой, приятного мало, но стучать зубами на улице и того хуже.
Сеймей же сразу прошёл на кухню и обнаружил на столе всё те же чашки с холодным чаем тёмного, почти чёрного цвета. Мисаки не было, но Сеймей был уверен, что она дома и уже легла спать, забыв, что оба сына ушли куда-то на ночь глядя.
Всё-таки она отвратительная мать, подумал он с безвольной злобой. Она не имела права воспитывать Рицку, даже прикасаться к нему не имела права.
В дверном проёме возник Нисей.
- Чайком не напоишь? – спросил он, накручивая на палец прядь волос.
Но Сеймей, похоже, продолжал его игнорировать. Он стоял неподвижно какое-то время, а потом вдруг схватил две чашки – свою и Рицки, и выплеснул их содержимое в раковину. Разбрызгавшиеся тёмные капли потекли по стенкам раковины, а несколько капель попало на столешницу, замерев на ней чёрными блестящими точками, напоминающими в полутьме жутких насекомых.
Нисей с любопытством наблюдал, что будет дальше. Но за весь вечер Сеймей так больше и не выкинул ничего подобного, а был всё так же молчалив и суров. Нисей умирал от скуки и желания покурить, его пальцы то и дело нервно ощупывали карман, где лежала пачка сигарет, словно проверяя, на месте ли она.
Когда раздался звонок в дверь, Нисей тут же встрепенулся, предвкушая интересное развитие событий, которое могло последовать за возвращением Рицки и его разборками с братом.
Сеймей же отреагировал на звонок с каким-то ледяным спокойствием. Только удивился про себя, зачем Рицке звонить, если у него есть свои ключи. На которых, между прочим, висит брелок-котёнок, подаренный Агацумой. Надо будет как-нибудь незаметно выбросить его и купить Рицке другой.
Он открыл дверь, уверенный, что там будет тот, кого он так ждал, но и в этот раз всё пошло наперекосяк в его планах.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял тощий паренёк в полицейской форме и прилипшими ко лбу и мокрыми от снега с дождём волосами.
Сеймей поморщился.
- Что вам угодно? – спросил он, и прозвучало это как «Что надо?!»
- Извините за беспокойство в такой поздний час. Здесь ведь проживает семья Аояги?
- Да. Аояги Сеймей слушает. А что?
Полицейский облизнул пересохшие губы и с жалким видом что-то промычал, а потом откашлялся и спросил:
- Ваш младший брат уезжал сегодня вечером куда-либо?
- Что? – Сеймей нахмурился, как будто не понимал, что от него хотят. Боковым зрением он уже заметил других полицейских и машину. – Да… он уезжал, - ответил Сеймей, снова понизив голос.
- Боюсь, что у меня для вас плохие новости. Ваш брат попал в серьёзную аварию. Машина, в которой он ехал, врезалась в грузовик.
- Что? – снова переспросил Сеймей окончательно севшим голосом. Наверное, они ошиблись, подумал он. – Рицка попал в аварию?
- Да. Мы как раз возвращались с места происшествия и решили заехать к вам. Если хотите, мы можем подбросить вас в больницу.
- Так… он жив?
- Да. Когда врачи увозили его, он еле дышал. Я думаю, вам стоит поторопиться.
*
Ему снова снился этот сон. Время текло вязкой тёплой жижей, то застывая, то продолжая своё движение в неведомое. И он снова не мог пошевелиться, только на этот раз к неподвижности прибавилась ноющая боль во всём теле. А ещё казалось, что не хватает воздуха. Слишком душно, не так, как в прошлых снах, когда из открытого балкона веяло ночной прохладой. И ещё… Конечно. Как же раньше он не заметил. Теперь Рицка был уверен, что спит. Это нереально. Реальность заблудилась где-то по дороге. А здесь время течёт по каким-то своим законам: не как в реальности и даже не как на границе сна и яви, когда кажется, что времени просто нет. Здесь же время было. Но было оно какое-то другое, как будто тёплое, живое.
Рицка прислушался, ожидая услышать тиканье часов, которого не было в предыдущих снах. И он действительно услышал его и тут же понял, почему не слышал раньше. Оно было очень медленным. Между каждым тик-таком проходило по меньшей мере три минуты привычного Рицке времени. Это значит, что одна секунда здесь длится три минуты – безумно долго. А ещё тиканье было громким и в то же время глухим, как будто раздавалось со дна железной бочки, наполненной водой. И этот спёртый воздух, который лёгкие как будто противятся принимать. Мокрый, вязкий и омерзительно тёплый воздух, вызывающий боль в груди при каждом вдохе.