Софи злилась на старуху, злилась на себя, но ничего не могла поделать. Она с ужасом ждала того момента, когда придется рассказать отцу Крис обо всем, и поэтому старалась лишний раз об этом не думать.
Отвлечься ей помогала музыка. Софи писала на рассвете, когда Крис уже крепко спала, а утром играла то, что получалось. Ей нравилось смотреть, как просыпается Стокгольм, как его узенькие улочки наполняются людьми, а в окнах гаснет свет, уступая место солнцу. Ей казалось, что в рассветные часы город наполнен особым, дымчато-туманным, загадочным светом. Ей приятно было думать, что ее постель больше не пуста, и что в любой момент можно забраться под одеяло и прижать к себе Крис, вдохнув ее сонное тепло.
А потом пришло время Нильса выписываться из больницы и возвращаться в реабилитационный центр до следующей операции.
В Королевской опере Софи предложили дать еще три концерта в следующем месяце, и она согласилась. Она еще не сказала об этом Крис, потому что это значило, что на какое-то время им придется расстаться. Но в Королевской опере платили больше, чем в их родном городе, и это все решало.
К тому же близилось время операции Нильса, а это значило, что нужно заканчивать подготовку документов на усыновление. Как бы там ни было, и каков бы ни был результат операции, но Софи заберет ребенка к себе и домой вернется только с ним.
Софи много раз прокручивала в голове объяснительную речь, которую ей нужно было произнести перед Крис. Как сказать о том, что им предстоит разлучиться на два месяца? Ей и самой эта мысль казалась убийственной. Софи ругала себя за бредовые предположения, которые рождались у нее в голове, но ничего не могла с собой поделать.
“А что если за эти два месяца Крис решит, что я вообще не очень-то ей и нужна? Ведь каждый день с ней будет тот мальчик, ее однокурсник. Что если она решит, что глупо так расстраивать отца и что куда правильнее будет выйти замуж и забыть обо всем?”.
Конечно, эти свои мысли Софи тоже никогда не озвучивала. Она просто молча открывала новую пачку сигарет и смотрела, как над городом восходит солнце.
46
Крис очень радовалась, когда Нильса выписали из больницы, ведь это значило, что она наконец-то сможет увидеть их с Софи уроки музыки. Ожидание этого события было волнующим и приятным.
Софи рассказывала, что в реабилитационном центре есть старое пианино. Когда-то на нем играла одна из сестер, а потом она уволилась, и пианино стало частью интерьера. Софи настроила его сама, чтобы получить более-менее приличный звук и начала потихоньку заниматься с Нильсом музыкой. Крис с трудом представляла, как слепой мальчик может играть, ведь она сама не могла постигнуть этого чуда даже с прекрасным зрением.
В тот день по дороге в центр они купили большой зеленый воздушный шар, наполненный гелием. Конечно, на таком не улетишь, но “уже кое-что”, как сказала Софи. Нильс был в восторге от подарка.
- Воздушный шарик! Настоящий! - воскликнул он, когда Софи передала ему веревочку. Теперь, когда его глаза были свободны от повязки, казалось, что Нильс даже смотрит на шарик и видит его. Но, конечно, это было не так. Нильс мог различать только солнечный свет и темноту. - А какого он цвета?
- Зеленого, - ответила Софи.
- Как трава и деревья? - спросил мальчик.
- Да. Как трава и деревья, - ответила Софи.
- А на нем можно улететь?
- Нет, милый, нельзя. Он слишком маленький.
- Ну и ладно. Все равно он мне очень нравится! И я могу просто представить, что лечу!
Какое-то время Нильс был увлечен шариком, а потом Софи позвала его за фортепиано, и ребенок от радости даже выпустил веревочку, позабыв сразу обо всем. Крис успела поймать шарик, чтобы он не улетел к высокому потолку, и села в кресло рядом с инструментом. Для Нильса был приготовлен стул с подушкой, чтобы мальчик доставал руками до клавиш.
- Ну что, ты помнишь ту песенку, которую мы учили? - спросила Софи, помогая Нильсу поставить пальцы в нужную позицию.
- Помню! - с готовностью объявил мальчик. - Давай сыграем ее для Кристи!
- Давай! - и Софи подмигнула смутившейся девушке. С этим воздушным шаром Крис смотрелась изумительно, но Софи старалась не думать об этом, чтобы не отвлекаться.
Они заиграли в четыре руки, и впервые Крис не смотрела на Софи. Её вниманием полностью завладели детские ручки Нильса, которые двигались с уверенностью, не меньшей, чем у взрослого музыканта. Их произведение заняло не больше минуты, но было вознаграждено аплодисментами, и от восторга Крис сама едва не упустила шарик. Она хлопала, и на глаза ее наворачивались слезы.
- Тебе понравилось? - спросил Нильс, и щеки его разрумянились.
- Очень понравилось! Ты просто молодчина! Здорово получилось!
- Это все Софи меня научила… Я никогда не буду играть так же здорово, как она.
Софи грустно улыбнулась. Наверное, вспомнила себя маленькой в классе Александра Анатольевича, свою детскую неуверенность и поклонение таланту взрослого.
- Это еще что за ерунда? - Софи потрепала его волосы на макушке. - Да ты еще меня перегонишь, вот увидишь! Тебе только пять лет, а мне было семь, когда я начала играть. У тебя все еще впереди, Нильс.
- Правда? - осветился мальчик. - А ты будешь учить меня?
- Конечно, буду. Хочешь, выучим новую песенку?
- Да! Да!
Софи улыбнулась Крис извиняющей улыбкой, которая говорила: “Придется тебе потерпеть и подождать, когда закончится наш урок”.
Но Крис была только рада присутствовать. Ей нравилось наблюдать за этими двумя, нравилось, как они смотрелись вместе. Софи выглядела такой спокойной, счастливой и умиротворенной, когда болтала с мальчиком, щекотала и обнимала его, терпеливо читала вслух партитуру, которую Нильс не мог видеть. Крис вдруг подумала, что все эти два года, Нильс был для Софи единственной радостью, единственным, ради чего та двигалась дальше, и от этого ей стало очень грустно. Ей хотелось, чтобы Софи больше никогда не чувствовала себя одинокой.
“Но в моих ли это силах? Могу ли я дать ей то, чего ей не хватало? Могу ли заполнить пустоты, которые остались в ее сердце после всех потерь? Ради Софи мне придется стать сильной. Потому что сама она была сильной слишком долго”.
В тот вечер Софи наконец-то решилась на разговор с Крис.
«Ну давай же, трусливая ты дура! Скажи уже! Как всякие глупости творить, так смелости хоть отбавляй! А как сделать что-то важное, так ты сразу в кусты!».
- Кристи, мне нужно кое-что сказать тебе… - выдохнула Софи, чтобы отрезать себе путь к отступлению и не отложить разговор еще на день.
- Да я уж поняла, - усмехнулась Крис. - Ты так нервничаешь, что только свою партитуру еще не скурила… Что стряслось?
И Софи рассказала. При этом она старалась не смотреть девушке в глаза. И говорила быстро-быстро, словно надеялась, что Крис не успеет разобрать в ее словах самого главного. Но Крис разобрала.
- Значит, мы расстанемся на несколько месяцев? - спросила она, стараясь не выдать голосом своего огорчения, но Софи все равно почувствовала его.
- Всего месяца на два, не больше, - сказала Софи, хотя для нее самой и недели было достаточно, чтобы чокнуться.
“Почему я опять делаю вид, что мне все равно? Почему не могу сказать, как тяжело мне будет без нее?”.
- Что ж, ничего не поделаешь, - Крис кивнула. - Придется мне возвращаться домой одной.
- О, нет, зачем же? Я слетаю с тобой, а потом вернусь обратно через пару дней.
- Но Софи, зачем тебе тратить на самолет лишние деньги, когда они так нужны для операции?
- Да не переживай ты об этом! За концерты мне заплатят достаточно. К тому же, ты не забыла, что нам нужно как можно скорее поговорить с твоим папой, - Софи сама не верила, что сказала это, но идти на попятную было уже поздно.
Крис улыбнулась.
- То есть, ты хочешь все рассказать папе, а потом смотаться в Стокгольм, чтобы я одна все это расхлебывала?
- Нет! Я совсем не то имела в виду…
- Да знаю я, - Крис вздохнула. - Нам действительно нужно поговорить с ним. Волшебная фея ничего не говорила про отсрочку в два месяца. Она ясно сказала, чтобы мы сделали это как можно скорее.
- Я тоже подумала, что рисковать не стоит.
На самом деле Софи ни о чем таком не думала, и, будь ее воля, она отложила бы этот разговор еще на лет десять.
- Хорошо. Значит, у нас будет еще пара дней, чтобы побыть вместе дома, - и Крис обняла ее руку и прижалась к плечу. - Ты поступаешь правильно, Софи. Не волнуйся обо мне. Я буду ждать тебя. И Нильса.
А Софи явственно ощутила, как от этих слов у нее отходит от сердца тяжелая каменная глыба, позволяя ему снова биться свободно. Она осознала, что именно этих слов так ждала. И так боялась их не услышать.
- Спасибо, Кристи. Я очень рада, что ты понимаешь. И… мне будет тяжело без тебя.
- Мне тоже. Но все ведь будет хорошо в конце концов, правда?
- Да, - Софи прикрыла на секунду глаза, и ей показалось, что она слышит совсем рядом чей-то вздох. Возможно, это вздыхала Крис, или она сама. Или её сердце.
- К тому же, мы ведь сможем общаться по интернету. Будем писать друг другу письма, разве это не романтично? - прошептала Крис, и Софи подхватила:
- О да, я буду писать тебе очень неприличные письма… Так что лучше прячь их от папы, а то он точно меня придушит.
Крис расхохоталась и повалила Софи на кровать. Их смех звенел в тишине комнаты, а на улице шел снег.
47
Для Александра Анатольевича день выдался странным с самого утра. В молодости он верил во всякие мистические вещи, в пророчества, судьбу и тому подобное. Нельзя сказать, что с годами он перестал в это верить. Просто перестал думать об этом, потому что переключился на вещи более земные, вроде воспитания ребенка и работы в консерватории.
Но сегодня что-то странное и необъяснимое творилось с ним. Началось все во сне, если можно так сказать. Александру приснился жутко неприятный сон, а, проснувшись, он ничего не мог вспомнить, кроме этого ощущения какой-то нависшей беды. Он сразу подумал про Кристину и ее повторяющиеся сны и решил, что, наверное, это у них семейная болезнь.
Но уже за завтраком Александр вдруг вспомнил, что ему снилось. Ему снилась София. Причем во сне они с ней ругались. А точнее даже не ругались, а…
Александр с удивлением вспомнил себя выкрикивающим какие-то злые слова. А Софи сидела, положив руки на колени и не поднимая головы. Она была взрослой, но так похожей на ту маленькую робкую девочку, ключ к сердцу которой он искал долгие и трудные годы работы с ней. Она снова была такой же, как в первый день, когда родители привели ее на занятие. Маленькой, зажатой, закрытой, отстраненной. Она словно переживала огромную внутреннюю драму, но на лице ее не отражалось ничего. Это было каменное лицо, холодное лицо. Мертвое лицо.
И Александр помнил свой неудержимый гнев по отношению к ней, и этот гнев пугал его больше всего. Во сне ему хотелось влепить ей пощечину, он еле сдерживался от этого. А потом Софи просила у него прощения, вот только за что, Господи, за что? И она ушла, и Александр ощутил во сне, что навсегда ее потерял, но в тот момент он не чувствовал сожаления по этому поводу. Только злость и боль. И кажется, в той комнате была еще Кристина, но он упорно не замечал дочь. Он видел только спину Софи, когда та уходила, и он знал, что ее душа для него больше никогда не откроется. И будет только эта спина и сгорбленные усталые плечи.
После того, как это воспоминание вернулось к нему, Александру резко расхотелось завтракать. Кусок больше не лез в горло, и, выпив полкружки чаю, он закурил. Ему хотелось вернуть тот сон обратно. Хотелось остановить свой гнев, прекратить говорить гадости. Хотелось задержать Софи, чтобы она не оставляла его. Ему меньше всего хотелось причинить ей боль. И больше всего ему всегда хотелось, чтобы она была счастлива.
Однако Александр никогда не задумывался о том, что он готов был дать ей, чтобы Софи стала счастливой. Кроме уроков музыки и нечастых разговоров по душам, кроме поддержки. Мог ли он дать ей что-то еще? Мог ли пожертвовать чем-то?
- Конечно мог бы… - сказал он вслух. - Я действительно люблю Софи.
Те пять лет, что они не видели друг друга, почти вытравили из его души это нерациональное чувство, а сейчас он понял, что чувство это никуда не уходило. Сейчас оно снова обрушилось на него со всей пугающей мощью. Чувство нежности к девушке, которая не дочка, но уже и не просто ученица. Оно казалось ему неправильным тогда, а сейчас…
- Это я был неправильным. Я просто дурак.
Вот только возможно ли что-то исправить теперь?
“Откроет ли София мне свое сердце или пошлет куда надо со всей моей стариковой любовью? Я должен был раньше. Должен был раньше переступить через собственные предрассудки. А теперь она будет права, если не захочет прощать меня”.
В таком упадническом состоянии духа Александр отправился разбирать старые вещи. Он всегда занимался этим в плохом настроении, потому что прикосновение к неумолимому течению времени странным образом успокаивало его. Тем более Кристина была в отъезде, и можно было предаваться воспоминаниям без страха быть пойманным. Кристина не любила, когда он грустил.
Александр вошел в ее спальню, которая была когда-то спальней его и Маши. Ему казалось, он может закрыть глаза и восстановить в памяти, какой была эта комната в то время, вплоть до мельчайших деталей, вплоть до того, где стоял Машин крем для рук.
Александр вытащил из-под кровати большую картонную коробку. Для других она была набита старым хламом, а для Александра - полна сокровищ. Здесь было два толстых альбома с фотографиями, еще черно-белыми, а также снятыми на пленочный Кодек. Здесь была записная книжка Маши, ее нотная тетрадь, ее косметичка и пузырек выдохшихся духов, которые Александр подарил ей когда-то на Новый год. Здесь даже был личный дневник Кристины, который та вела в четырнадцать лет. Посмеиваясь, Александр отложил дневник в сторону, не посмев взглянуть на девичьи секреты.
Он открыл альбом на самой первой странице и погрузился в прошлое. Это была самая легкая дорога, потому что каждая фотография открывала целые дни, которые следовали за ней. Память сама рисовала картины и оставалось только следовать за ней по петляющей дорожке событий.
Он снова рассмотрел предсвадебные фотографии, саму свадьбу и первое время до рождения Кристины и перешел ко второму альбому, ко времени, когда он стал отцом. Незаметно память перенесла его к тем событиям, когда Маши уже не было, а Кристина подросла. Он даже нашел фотографию с выпускного концерта Софи.
- Подумать только, я совсем забыл про этот снимок…
Они стояли на сцене рядом с роялем, на котором Софи только что блестяще отыграла свое произведение. Александр неловко приобнял раскрасневшуюся Софи одной рукой за плечо. Александр подумал, что в тот день ему нужно было обнять Софи по-настоящему, обнять со всей искренностью, которую требовал этот важный момент. Но он просто поздравил ее и пожал руку.
- Единственная фотография, на которой мы вместе… - прошептал он. - Стоп. Или не единственная… А это еще что?
Александр прищурился, потому что на миг ему показалось, что зрение подвело его. Еще одна фотография с выпускного? Но что на ней делает Кристина?
Александр рассматривал незнакомый снимок так и сяк, но никак не мог понять, откуда он взялся. Они стояли у того же рояля. Вот только Александр уже стоял посередине и обнимал за плечи двух девушек, одна из которых совершенно точно была его дочерью.
- О, святый Боже! Кажется, у меня маразм! - в ужасе воскликнул Александр. - Этого просто не может быть!
Чуть позже, когда Александру удалось немного успокоиться, он вытащил оба снимка из альбома и начал сравнивать их. Сравнивать детально и не спеша. И тогда он заметил разницу. Во-первых, на снимках у него самого были разные рубашки. А во-вторых, у Софи была совсем другая стрижка, и волосы были заметно короче. Если только, конечно, в перерывах между фотографиями, он не переоделся, а Софи не сбегала в парикмахерскую.