Кофейная девчонка с предками из клана Берилла, кажется, сообразила, что тащить меня обратно бесполезно. Отступила, сняла долбаный штырёк, исковырявший мне локоть, и я толкнул дверь. Любовь к самим себе была сильней, оттого родители бросили меня, и это нужно принять потому, что я сам поступил ещё хуже.
Коридорчик с безголосыми движущимися картинками слишком быстро кончился. Я увидел папаш и зачем-то прошлёпал к кушетке, заглянул им в лица. Спят… умостились на куцей лежанке каким-то чудом, обоим тесно, Игер свесил ноги в походных ботинках, Сид вцепился ему в ремень, чтобы не упасть, спрятался от света на обтянутой грубой курткой груди. Сместившиеся тени и моя возня разбудили Игера, он заворочался, в полусне прихватил Сида за плечо, уберегая от падения, и открыл глаза. Ненастоящие, в тёмных пятнах усталости, а её не подделаешь.
– Сайдор разрешил тебе встать? – Игер свободной рукой потёр над бровями, привычно не трогая маскировочные линзы. – Ну-ка топай в процедурный.
Всё верно, с ходу оценивает обстановку и раздаёт указания, упустив обращение «тупой сопляк». Сид шевельнулся, глубже вжимая бело-золотой затылок Игеру в подмышку, и отпрянул, едва не свалившись. Отодвинулся от спасительной поддержки, моргнул, будто смутившись – как же, Ястребу помощь не требуется. Угу, очухались и примутся за меня слаженным дуэтом, Сид измотает издёвками, а Игер добьёт.
– Заплачу-за аборт-из-фонда-выпускников вам-не-придётся-выкладывать-деньги спасибо-что-попросили-виролога-меня-не-выкидывать, – вывалил одним духом, и пить захотелось – окочуриться, насколько захотелось. Мы разойдёмся без ссор и долгов. Мне их больше винить не в чем.
– В целом, правильно, но за чистку платить не нужно, – Сид насторожённо наблюдал за мной, будто готовясь схватить, – Сайдор показывал нам данные анализов. Расслабься, Радек, Яладжа тебя не обрюхатил.
Он нечитаемо усмехнулся, кивнул мёртво молчащему Игеру, а до меня доходило медленно, раздёрганными кусками, и они не склеивались, хоть тресни. Отцам всё известно – про Яладжу, про договор, но это не важно, стыдный мусор, его можно перетерпеть, ведь обошлось. Обошлось – и мне не нужно ещё раз заверять собственным отпечатком предательство. Я вдавил кулак в пустой, спасибо летнему богу, живот. Пересохший язык колюче царапал дёсны, под веками набрякло, противно стягивая кожу, стекло на верхнюю губу – солёное, мокрое.
Они позвали помощницу виролога, по имени вроде бы Хэй, если не напутал – я ни беса лысого не различал, пока не выдул полный графин пенящегося тоника. Сидел на чём-то жёстком – накрытые курткой ноги уже не мёрзли, ранку на локте залепила пришлёпка – и видел то узкий хищный рот Сида, то ссадины на костяшках пальцев Игера, прочее пропадало в блескучей мешанине, будто залез в мощнейший голопроектор.
– Вы проследили обратный маршрут кара, – я не мог смотреть им в лица. Потому что разревелся перед ними – двадцатилетний болван, потому что они не собирались сматываться, пусть я и попрощался, а ловушка с зубцами Фрея выпустила меня, и смешно было дышать свободно, напоказ, утирая рукавом нос. – Навестили Яладжу, и он вам рассказал про договор и про ребенка, так?
– Шевелит извилинами, удивительно, – Сид одобряюще хмыкнул, – но ты чрезмерно низко ставишь интеллект своего любовника. Клан Гранит очень осторожен, всегда этим славился…
– Вечные нейтралы, – буркнул Игер, устраиваясь на маленькой табуретке, принесённой Хэй. – Джада Яладжи уже и след простыл, временное жильё он бросил, но электроника часто выдаёт хозяев, надо только уметь её… соблазнить.
Игер говорил о технике, как о живом существе. Если они всё-таки уйдут, я попрошу напоследок поведать о секретах клана Берилла, раз и навсегда получу подтверждение тому, что беседы с проводами и энергоблоками и впрямь не сумасшествие.
– А рыжая женщина? Жена Яладжи, – я попытался подтянуться повыше, чтобы увидеть их обоих, когда наберусь смелости смотреть, – он звал рыжую Брун, у неё были красные глаза… зачем им понадобился ребёнок? Продать на органы, да?
Язык опять прилип – чёрт, я же и их кровью распорядился! Сглотнул комок, собираясь сказать про пятьдесят тысяч йю, но папаш торг за наши общие гены не волновал. Сид встал, худой, собранный, полыхнула беспощадная желтизна.
– Женщина уникал? Ты разглядел её, Радек? Брун… постой… Брун…
– Брундехальд! – Игер выпрямился, вмиг потеряв вальяжность медведя, устроившегося на отдых в берлоге. – Неужели их ещё не перебили? Младший, ты великолепен. Наткнуться на этих гнид на Земле, на самую опасную нечисть и её прислужников… Яладжа тоже отличился, за такое – смерть. Без обжалованья.
– Брундехальд её фамилия? – я хотел знать, наконец, вытрясти все проклятые тайны, но… им что, плевать на договор с Яладжей и его упырячей жёнушкой? От меня не отрекутся, не изобьют флагеллой и даже разноса не будет? – Она, Брун… куда бы она дела ребёнка?
– Не фамилия. Брундехальд – второе имя их линии, – Сид застыл, светлые брови сошлись сосредоточенным перекрестьем, – ошибочный проект начала колонизации. С ними запрещено контактировать, порченые гены… я не разбираюсь в этой чуши, мы убивали красных, а не изучали их. Брундехальд выжили благодаря идиотам, вроде твоего Яладжи. Отказываюсь думать, зачем им дети с продуктивной смесью генов. Не наша…
– Брундехальд и их интриги – проблема Домерге, – покладисто согласился Игер и вдруг опустил глаза. Раньше, в той переломанной двадцать лет назад судьбе, он не признавал чужого горя. – А Яладжу они рано или поздно сожрут.
Неведомые Брундехальд – выродки среди выродков, так что, может, Яладжу слопают буквально. Я обязан докопаться до всего – единственный способ никогда не становиться заложником своей глупости и чьих-то заговоров.
– Игер. Сид.
Вот допью из графина и открою хренов трусливый рот. Игер пихнул меня в коленку, прижатую к разнывшемуся от страха брюху.
– У тебя хватило ума убраться от красной гадины и её спермодонора, – в голосе была только прозрачная твёрдость берилла, – так что прекращай скулить, Радек. Доказывать непойми чего непойми кому или всему свету – не всегда плохо, но всегда… больно. Ради своих завихрений ты банально подставил зад мужику, я так легко не отделался. И довольно об этом.
– Я Яладжу тоже поимел! – вышло обиженно, и они, конечно, захохотали, подлюки. Игер чуть не врезался стриженой макушкой в пластиковый борт кушетки, так его согнуло; Сид ржал, откинув голову, отросшее золото кольцами свилось на воротнике. Попробую потом не обчекрыживаться коротко, пусть земляне глазеют, красиво же.
Хэй высунулась на смех, сердито махнула отцам рукой. Веселятся вовсю, Тибет им по пупок и океан по ботинки. Я сам себя ненавижу, но они-то меня – нет, может, в том и смысл?
****
Через два дня Сайдор отпустил меня, на прощание до отказа набив линком мудрыми и невыполнимыми советами, как оно водится у медиков. Сид заявил, что от его апартаментов до Муниципального госпиталя ближе, чем от конуры Игера, свора дикарей, бряцающих оружием, – неподходящая компания для выздоравливающего, и я «пока» поживу у него. Мы летели над дырявым полотнищем сарассанских туманов, я кутался в одеяло на заднем сидении, понимая, что отец поспешил и следовало обозвать меня больным. За рассказом о клинике Сайдора чувствовалось деловитое напряжение – история Яладжи и красной Брун с точки зрения папаш не закончилась, но меня они посвящать не собирались. Узнаю после, когда взорвут очередное посольство?
«Сайдор своего рода бунтарь. Выступал за… светлые близнецы бы запутались, в общем. Чтобы в кланах отменили контрактные… на Земле говорят: браки; чтобы в линиях позволили создавать семьи, родителям – воспитывать детей и молодым дали самим выбирать путь. Вывез Сайдора какой-то добрый инопланетник», – Игер обернулся с водительского кресла, подмигнул мне, скрывая тревогу. «Спасли ретрограда от наказания. Радек, инъектор у тебя в кармане, если паршиво, достань», – Сид процедил это с одинаковым презрением к моей слабости и к бунтарству виролога Сайдора, я не послушался, только подтянул одеяло и поторопил Игера: «А дальше?» Но Сид не унялся: «Сайдор – полукровка, воспитывался в поселении при замке Берилла, у него извращённые понятия об уникалах. В семье несколько человек, а у меня были сотни братьев и сестёр, разница не в пользу кретинских теорий. Радек, лекарство». Я хотел ввернуть: чем помогла папаше номер один его огромная родня, когда он сам оступился? И удержался, заметив цепкий ястребиный прищур. «Меня прижало однажды, никакой виролог бы не… Сайдора я нашел случайно, он принимает всех – видал эту обезьянку Хэй? – уникалы и здороваться не станут с внучкой ренегата, отдавшего свои гены черномазым», – Игер старался; я опять прикусил за перья готовое вспорхнуть замечание. Предателя, которого столько лет люто «обожают» сородичи, неразборчивый Сайдор тоже принял.
Седые вихри вкручивались в днище кара, скорость падала, клонило в сон, и сердце бухало от невозможной и тоскливой иллюзии. Под нами не пластиковые пики Сарассана – безбрежная и горькая степь Домерге, нависают чёрные стены цитаделей, рвут туман сигнальные лучи. Не хочу. Не сейчас. Свидание с родиной требует сил – для драки.
Предложение «пока» погостить растянулось на месяц с лишком. В один из первых же вечеров в доме Сида я решил воспользоваться нервозностью, дожать как следует. Не верилось, что они струхнули из-за моей попытки подохнуть, может, папаши и сами не верили. Пунктуально лепили на меня инъекторы, возили в госпиталь на кошмарные процедуры, бдительно пресекая порывы удрать из-под колпаков, нашпигованных медицинскими ерундовинами. Мои родители и потрясённое удивление – совсем не сходится, но именно так они и держались, будто каждые проведённые втроем сутки вгоняли их в столбняк. Меня тоже, просто у больного всегда есть время подумать.
По информсети крутили спортивный канал – рифлёные подошвы во весь салон, брызги пота, запах взбаламученного мокрого песка, рёв тренированных желтокожих парней, сражающихся с тёмно-глазурными здоровяками. Соревнование команд двух столиц Афро-Азиатского Союза, с Браем бы я смотрел, не отрываясь. Папаши пренебрежительно фыркали, земной спорт их не занимал, но скачущие по стенам жеребцы спасали от нежданной тесноты семейного очага. Я вошёл тихонько, сел на краешек палевого дивана и приказал копытным погаснуть.
– Ртуть и Берилл имеют отношение к Яладже и Брун? – кто-то же должен быть храбрее и вытащить на солнце самое важное. А важного накопилось – отсюда до Домерге. – Ну, я не забыл то лето в Европе, и хватит корчить амнезию. Всё помню. И смерть моего… деда, и клановые заморочки, только не понимаю ни хрена! Выкладывайте.
Они глядели на меня с испугом, почти со злостью, ещё бы. Их заставляют определяться: семья мы или выдумка воспалённого стрессом воображения. Меня заколотило, когда Сид потянулся к своему курительному ящику, а Игер уставился на голые колени. Никаких интимных рубашек с разрезами, шорты и майка – заметил бы он, как Сид на него облизывается. Не пожелают отвечать – уйду, и они недолго останутся вместе.
– Ртуть мы немедленно отсекли. Ты им не интересен. Пока нет, – Сид раскурил архаичную сигару, прикрылся дымком. Снова «пока», ненадёжность, подвешенность бездомного эмигранта. Ладно, я согласен, только сироту в набор не включайте.
– Положение изменилось, – ага, Игер явно вертел этот ядовитый разговорчик, раз нашёлся без запинки, – клан Берилл давно успокоился, Ртуть меньше всего жаждет его разворошить, потому нас… тебя, Радек, оставили в покое. Сид прав: оставили до поры.
Не давать им передышки – гнуть, напирать, чтобы вывалили всё, и пусть сон после потеряю. Я соскользнул с удобного валика.
– Почему именно меня? Я-то никого не… родню не убивал.
Оба скисли, каждый на свой лад – Игер чуть не сплюнул на роскошный ковер из натуральной шерсти, Сид луком выгнул надменный рот.
– Вроде ты сказал, что всё помнишь. Короткая же у тебя память, – Сид с досадой потёр острый подбородок. – Ты наследник! Единственный законный наследник их мерзкого клана, чтобы Марей в щепки разнёс тот день и час, когда я впервые встретил берилловых.
– Не зарывайся, – Игер тяжело перевёл дух, – а то я ведь тоже могу кое-что припомнить. Радек…
Он повернулся ко мне, торчащему посреди выдержанного в домергианских тонах салона – дерево, бледные оттенки и запах сухой травы, – и улыбнулся. Светло и без сожалений. Я перетрусил от этой улыбки, отшатнулся от пьяной синевы. Игер может свернуть шею на счёт раз, раздавить, будто гусеницы железной махины из старинной хроники, но страшно в нём другое. Он не смирился. Нечто кипит внутри, таясь под шелухой эмигрантского бытия, как под бронёй загорелых мускулов прячется гладкая белизна, а под маскировочной чернотой линз – яркая и яростная синь. И если выплеснется… ну, во мне та же кровь – и накуролесила она с избытком.
– Ублюдок занял твоё место. Он подобрал клан Берилл, когда Ртуть уже побеждала, подобрал, как шлюху в земном борделе, и пользует. Старший сын моего отца, тебе дядя, бесплодная дрянь, мутант, огрызок… отец не расправился с ним, хотя уговаривали… теперь он правит кланом, видимо, никто не стремится нарушить перемирие. Но у ублюдка нет наследников – и не будет, рано или поздно ты им понадобишься, Радек. И вот тогда…
Игер объяснялся не со мной – с теми, кого не вернёшь, с голубыми светящимися камнями у подножия замка Айторе, но суть я уловил. Все у них ублюдки, мутанты, твари и ошибочные проекты! Что за ад эта Домерге? Радоваться надо, что мы оттуда убрались! Но до драки дойдёт, жизнь уникалов длинней людской.
– Он хочет сказать, что пройдут годы и Берилл явится по твою душу, а следом и Ртуть, – флегматично бросил Сид и затянулся очередной сигарой из чёрно-золотого ящичка. Вот кто смирился, принял правила, а что ему оставалось? – У нас особо не было вариантов. Прикончить тебя младенцем, в том разваливающемся планетнике, где ты… Игер, помнишь, какой он был сморщенный и пищал, не затыкаясь? У тебя выбор шире. Покажи себя землянином, может, Ртуть и Берилл отстанут.
– Я как-то не рассматривал младенцев, – огрызнулся Игер, дёрнул за растянутый ворот майки, – не по уши в кровище оглядываться по сторонам.
Меня мутило. То ли от лекарств, то ли от правды, а мы лишь в начале. Хорошо, до них долго доходило, нужен ли двум беженцам ребёнок или обойдутся, но, когда дошло, они, что же, специально не учили меня психотехникам, всем фокусам уникалов? Берегли, выходит? Чтобы не рехнулся, не полез за подвигами на родную планету, не ввязался в войну кланов? Радек Айторе – землянин и вне игры. А гордое имя замка – так, нервы пощекотать.
Я велел системе продувки воздуха увеличить напор, подставился под свежий, хрустящий, точно зимнее яблоко, поток. Планетарная развалюха неслась в атмосферу, мои отцы – юные, захлёбывающиеся отчаяньем – боролись с неуправляемыми рычагами, молились мёртвым богам, не веря ни во что, кроме самих себя. Они не могли удержать рассыпающийся кораблик, потому что один из них лежал со вспоротым животом, а второй откачивал младенца. Часто ли они думали, что всмятку грохнуться о поверхность было бы удачным жребием?