— Садись, Кирюш. Давай с нами за упокой души Игоря… — Балон налил ему стопку. — Или ты за рулем?
— За рулем, но не страшно. Такси возьмем. Не выпить за Игоря Владимировича я не могу…
— А где Арсений? Он знает? — Смехов подвинул свой стул, освобождая место для Кирилла.
— Он у моей мамы. Да, я ему сказал. Хоть ему и 7 лет, он все понял. Уткнулся в мое плечо, старался не плакать, но не удержался. Я его к маме отвез. Вечером или завтра заберем.
— Кирюш, ты сейчас Насте как никогда нужен… Ей очень тяжело.
— Я знаю. Она безумно любила отца, просто обожала его. Я человек далекий от искусства, но помню, что при знакомстве с ним был просто потрясен его простотой и душевностью. Удивительно добрый человек, открытый, честный. Просто в голове не укладывается…
— И долго еще не уложится. Давайте, ребята… за Игорька — Балон осушил свою стопку. Все последовали за ним.
В этот момент на кухню вернулась Настя. Увидев мужа, она остановилась и, закрыв рот рукой, снова расплакалась. Кирилл подошел к ней и ласково обнял.
— Солнышко… Постарайся успокоиться… Котенок… — Пытался он успокоить
жену.
Сама же Настя почему-то вспомнила тот день, когда она впервые привела Кирилла знакомиться с отцом.
Стоял теплый весенний день. Настя не помнила, когда еще в марте было уже так тепло. Она волновалась. Сегодня они с Кириллом шли на обед к ее отцу. Предстояло первое его знакомство с будущим зятем. Казалось, что Кирилл был спокоен, но это была лишь видимость. Настя хорошо знала его и понимала, что он волнуется не меньше нее.
— Кирюш… Мой папа не кусается, не надо так нервничать. — Говорила она, пока они стояли в пробке на Тверской. За последние пятнадцать минут Кирилл выкуривал уже пятую сигарету. — Он очень добрый и для него главное, чтобы я была счастлива. — Настя ободряюще поцеловала жениха в щеку.
— Я все понимаю, Настюш, но все равно волнуюсь. Твой отец — известный человек. — Кирилл нервно постукивал по рулю. — Звезда!
— Милый, папа ненавидит это слово! Говорит, что какая он звезда сейчас, в нынешнем понимании этого слова. Он очень простой, скромный и добродушный. Впрочем, ты сам в этом скоро убедишься.
— Ага! Только когда этот козел впереди нас, наконец, соизволит тронуться с места. — И Кирилл требовательно и довольно громко пробибикал замешкавшемуся впереди них Мерсу.
— Успокойся, пожалуйста… — В этот момент у Насти заиграл телефон. — Да. Привет, папочка. Мы тут немного в пробке застряли у Госдумы. Сейчас вроде тронулись. Я надеюсь, скоро будем у вас. До встречи. Я тебя тоже обожаю. — Настя послала в трубку поцелуй и улыбнулась. — Он удивительный, Кирюш. Я уверена, вы поладите.
Ее слова мало успокоили Кирилла. С тех пор, как он узнал, что встречается с дочерью самого Арамиса, он с волнением и тревогой ждал этого дня. Он любил Настю и очень хотел понравиться ее отцу. Ведь он, как и все его поколение, выросло на «Трех мушкетерах». И именно Арамис был его кумиром с того дня, как он мальчишкой впервые увидел этот фильм, а потом играл во дворе шпагой, вырезанной из дерева, воображая себя Арамисом. Если бы он только мог тогда представить, что спустя годы будет ехать на знакомство с этим человеком и волноваться, как мальчишка… Через полчаса он, наконец, уже парковался у дома недалеко от метро Новокузнецкая. Дверь квартиры открыла молодая светловолосая женщина.
— Здравствуй, Настенька. — Улыбнувшись, она обняла Настю, поцеловала в щеку и пригласила их внутрь квартиры.
— Познакомьтесь. Это Катя, жена папы. А это Кирилл, мой друг… близкий друг… — Добавила Настя, немного смутившись.
— И чего ты смущаешься, словно в первый раз услышала, откуда дети берутся… — Раздался приятный мужской бархатный баритон, прежде чем в коридор вышел его обладатель. У Кирилла невольно затряслись ноги. «Вот он — исторический момент»… — Подумал он, когда из комнаты вышел Настин отец — знаменитый Игорь Старыгин.
— Ну, здравствуйте, молодой человек. — Старыгин протянул ему руку.
— Добрый день, Игорь Владимирович. — Кирилл ответил на рукопожатие, стараясь выглядеть спокойным.
— Проходите, обед готов. И не волнуйтесь так, я не питаюсь женихами своей дочери. — Он доброжелательно улыбнулся Кириллу, и тот немного успокоился.
— Я же говорила тебе, что папа — просто прелесть. — Прошептала ему Настя, пока они проходили в комнату. Там уже был накрыт стол. Катя несла с кухни ароматного гуся. — Мммм… Катюш, ты волшебница… — Настя вдохнула пьянящий аромат и засмеялась. — Ты так папочку раскормишь, придется гардероб менять.
Она подсела к отцу, обняла его за шею, поцеловала и, смеясь, расположилась на его груди.
— Я, когда маленькая была, любила вот так вот сесть с папой, и чтобы он мне разные истории о съемках рассказывал. — Настя мечтательно улыбнулась, мысленно возвращаясь в свое детство — Ну, это в том случае, конечно, когда ты дома был, а не на этих самых съемках. — Счастливо рассмеялась она, обращаясь к отцу.
Кирилл смотрел на них и видел отца и дочь, обожавших друг друга. Старыгин обнимал дочь и счастливо улыбался, слушая ее. Наконец, Катя принесла последнее блюдо с салатом и все расположились за столом. Спустя несколько минут тревога Кирилла отступила, и он уже спокойно общался с кумиром своего детства, обсуждал вчерашний футбольный матч и спорил по поводу того, какой гол был лучшим. Ему все больше и больше нравился этот спокойный, улыбчивый человек, в голубых глазах которого плясали чертики, и время от времени он ловил на себе знакомый с детства Арамисовский взгляд. Тот изучал друга своей дочери, и Кирилл увидел одобрение в его глазах. Он понравился отцу Насти. И в душе Кирилла наступило облегчение.
====== Часть 4 ======
Следующие дни прошли в каком-то тумане. Телефон не умолкал. На все звонки отвечали Мика, Кирилл и жены «мушкетеров». Самих ребят и Катю с Настей от звонков оградили. На все попытки журналистов что-то узнать следовал одинаковый и короткий ответ — «Без комментариев», но звонили и друзья, знакомые, коллеги. Рита Терехова «Миледи» плакала в трубку, отказываясь верить в услышанное. Ее экранный муж — Атос — пытался как-то ее успокоить, но ничего не выходило. Позвонила Оля Кабо, снимавшаяся в роли герцогини де Шеврэз, возлюбленной Арамиса, сказала, что находится в Вене, но попытается успеть на похороны. Катя Стриженова обещала быть на прощании и спрашивала, не нужна ли какая-нибудь помощь. Звонили Тихонов, Фрейндлих, Герасимов… Многие другие… Звонил даже Федор Бондарчук, несмотря на произошедшее в его собственной семье горе — его сестра Алена умерла за день до Игоря, 7 ноября — так же пообещал всяческую помощь. Не найдя могил отца и матери Игоря, Катя обратилась в Союз кинематографистов. Никита Михалков оказал всяческие содействие, лично помогая решать многие организационные вопросы. Было решено, что Игоря похоронят на Троекуровском кладбище рядом с могилой Семена Фарады. Катя попросила так же, чтобы участок был двойным. Она уже знала, что однажды они с Игорем снова будут вместе… Уже на том свете… В суете, в хлопотах у нее было мало времени поддаться тоске и отчаянию. Ночами, благодаря снотворному, она проваливалась… нет, не в сон, а какое-то забытье… Ей снился Игорь, разные моменты их жизни — радостные и не очень. Днем она носилась с кем-то из «мушкетеров» то на кладбище, то в Дом Кино, где должно было состояться прощание. Фотографию Игоря для портрета выбрала Настя. Когда она перебирала фото отца, у нее случилась очередная истерика. Кириллу пришлось вызывать «Скорую». Впрочем, врача приходилось вызывать не раз. Смехову было плохо с сердцем, пару раз подскакивало давление у Балона. Хилькевич в итоге вообще угодил в кардиологию с инфарктом. Мишка стал похож на тень, почти не ел. Рано утром в среду прилетел Смирницкий. В аэропорту его встретила жена, рассказав по дороге домой все, что случилось за эти дни. Ей тоже пришлось пару раз тянуться за валокордином. И вот настал этот день. День, которого все боялись. Катя не спала всю ночь накануне. Мика, все эти дни жившая с ней, судя по звукам из гостиной, тоже не сомкнула глаз. В шесть утра они уже были на ногах. Около восьми подъехали Настя, Кирилл и Арсений. Настя была бледной с красными от слез глазами. Стало ясно, что она тоже провела бессонную ночь. Катя с Микой отзвонились «мушкетерам» и Балону, договорились встретиться уже в Дом кино. Прощание должно было начаться в 11, и еще не было и 9 утра, как два тонированных Мерседеса выехали со двора. Гроб с телом Игоря привезли около десяти. Как ни готовила себя Катя, но, увидев его бледного, неподвижного, с закрытыми глазами, она вздрогнула и пошатнулась. Кирилл, стоявший рядом, успел вовремя подхватить ее. Он надеялся, что скоро приедут «мушкетеры» и мужчин станет больше. Пока что он поддерживал Катю, краем глаза замечая, что Настя бледнеет все больше и больше. Но Мика пришла на помощь Кириллу, аккуратно, но твердо, сжав плечи дочери. Немного придя в себя, Катя подошла к гробу и поправила прядь волос на лбу Игоря, выбившуюся от дунувшего ветерка. Провела рукой по холодному лицу, прикоснулась пальцами к губам. Он лежал такой спокойный, умиротворенный… такой красивый… Лицо разгладилось, куда-то исчезли все морщинки. Он чему-то улыбался. Казалось, что он просто спит. Она смотрела на него, словно старалась насмотреться на всю свою оставшуюся жизнь. Словно хотела запомнить каждую морщинку, каждую складку на лице. Она продолжала смотреть на мужа и не могла наглядеться, когда услышала шаги на лестнице и, повернув голову, увидела поднимающегося Мишу Боярского. Рядом шла Лариса с букетом белых роз. Они приехали первыми. Миша подошел к гробу, дрожащей рукой коснулся холодной руки друга, хотел что-то сказать, но… голос задрожал и он, сгорбившись, на дрожащих ногах ушел в конец зала и сел на диван, закутавшись в ворот свитера. Он сидел, пытаясь унять дрожь в теле. И вспоминал… То же лето 1978 года, съемки…
Сказать, что вечер накануне удался, значит, ничего не сказать…
Пока Мишка похрапывал в руках гримера Олеси, в соседнем кресле «бог» грима Паша колдовал над Игорьком, который периодически, засыпая, норовил улечься то на один, то на другой подлокотник. Паша спокойно, не переставая улыбаться, что бы ни происходило, возвращал Игоря в вертикальное положение, насколько это было возможным. И продолжал гримировать.
Валя занимал третье кресло, стараясь не последовать примеру двух своих друзей и пока что ему удавалось мужественно держать тело в сидячем положении, хотя и из последних сил. Его глаза медленно закрывались, не в состоянии более сопротивляться сну. Его уже набили подушками под костюм, дабы придать Портосовские объемы, и потому Валя напоминал сейчас Ванька-встаньку, который при каждой попытке завалиться на бок невольно возвращался в прежнее состояние.
В таком виде их и застал Володя Балон. Его загримировали самым первым и сейчас, выйдя из гардеробной, где под чутким руководством художника по костюмам он превратился в гвардейца времен Людовика XIII, он увидел умилительную картину — три невозмутимых гримера творили чудеса, превращая трех спящих и, мягко выражаясь, не совсем трезвых актеров в доблестных мушкетеров. Они вместе вчера гуляли практически до самого утра, но Володе каким-то чудом как вчера, так и в предыдущие ночи, удавалось являться на утренний грим свежим как огурчик в то время, как эти трое все движения выполняли с закрытыми глазами, пока не раздавалась команда «Мотор!». В этот миг как по мановению волшебной палочки они просыпались, лихо взлетали в седла и работали, не зная усталости, пока солнце не уходило за горизонт.
Володя посмотрел на своих спящих в креслах друзей, засмеялся в накладные гвардейские усы и пошел на улицу. Надо было еще раз обрисовать с каскадерами из массовки сегодняшний рисунок драки.
Примерно через час в двери Дома Культуры, временно ставшего штабом фильма «дАртаньян и три мушкетера» влетел Веня Смехов, приехавший сюда сразу из аэропорта, минуя гостиницу. Лева Дуров, летевший вместе с ним, сниматься должен был позже, а потому у него было время заехать в гостиницу и хотя бы принять душ.
Войдя внутрь, Веня увидел картину, достойную пера автора шедевра «Не ждали» Петра Репина. Точнее, гример Паша Веню-то как раз очень даже ждал. А вот три бревна на полу, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся его друзьями-мушкетерами Мишкой, Игорьком и Валькой, причем в полной «боевой», так сказать, раскраске и экипировке, никак не отреагировали на появлении своего товарища. Амбре в зале при этом стояло соответствующее…
«Опять вчера не скучали без Атоса» … — Подумал Веня, перешагивая через них и усаживаясь в кресло к Паше. — «Ну, ничего… я еще на вас отыграюсь…»
Через несколько минут он уже тихонько подремывал, пока неизменно улыбающийся Паша превращал вчерашнего злодея Клавдия в благородного Атоса. Сказалась бессонная ночь в самолете, а Паше было не привыкать гримировать актеров в любом состоянии и положении тела.
Когда спустя полчаса Паша закончил свою работу, а три тела — «бревна» остались в прежнем положении, Вене стало совсем обидно. И тогда он, набрав в легкие воздуха, огласил тишину зычным голосом:
Ленину ридны!
Учителю наш!..
Боярский подскочил, как ужаленный, неосторожно заехав лежащему рядом Игорю по левой щеке, от чего у последнего смазался грим. Плохо соображающего — «а что, собственно, происходит?» — Игорька тут же под белы рученьки подхватил спокойный и молчаливый Паша и вернул обратно в кресло, дабы успеть оперативно поправить результат непредвиденного нападения. Валя уже занимал сидячее положение, забавно пытаясь прочистить ухо, словно клич Вени оглушил его.
— Ах, ты сволочь! — Мишка бросился радостно обнимать друга.
— Мерзавец! — Вторил ему Валька.
— Надо попробовать выбить рублей 20-30 под «производственную травму». — Попытался повернуться в их сторону Игорь, моментально возвращенный в прежнее
положение Пашей. Через несколько минут грим был спасен, и красавец Арамис присоединился к обнимавшим Веню Мишке и Вале.
Вчетвером они вышли из ДК, на крыльце столкнувшись с появившемся из-за угла Балоном. Володя и Веня радостно обнялись, и все пятеро отправились репетировать сегодняшнюю сцену. А гример Паша восхищенно наблюдал в открытую дверь, как мгновенно протрезвевшие «мушкетеры» и де Жюссак уже лихо взлетели в седла и спокойной рысью отправились на базу. Гений в своем деле, он умел увидеть и оценить гениальность других.
«Эти ребята далеко пойдут» — подумал он и улыбнулся показавшемуся в дверях Льву Дурову. Пропустив мэтра впереди себя, он вернулся в ДК вслед за
====== Часть 5 ======
Валя вышел из машины возле служебного входа в Дом Кино. Он взял с заднего сидения огромный букет красных роз, закрыл машину и, повернувшись к зданию, заметил стоявший недалеко катафалк. Он не увидел его сразу и, увидев сейчас, вздрогнул. То, во что верить не хотелось, обретало страшные черты реальности. Он никак не мог поверить, что Игоря больше нет. В памяти все еще звучал его голос, его смех. Поверить в то, что он больше не услышит друга, Валя не мог себя заставить.
«Ты должен собраться». — Мысленно уговаривал он себя. Взяв всю свою волю в кулак, он направился к входу, сжимая в руках розы.
Войдя внутрь, он увидел стоявшего на одной из нижних ступенек Веню. Тот стоял, прислонившись к стене, закрыв глаза, прижимая к груди белые розы. Открыв глаза на звук открывающейся двери, Смехов заметил друга и в глазах появились… слезы…
Валя подошел к нему и они, не говоря ни слова, обнялись.
Они вместе поднялись по лестнице. Сначала они увидели гроб, и в этот момент ноги у обоих словно сковало железным обручем. Ступить следующий шаг — это значит увидеть Игоря мертвым. Значит, признать, что все эти дни были не страшным сном, во что им очень хотелось бы верить, а страшной реальностью. Одному Богу известно, чего стоил им этот шаг…
Первый к гробу друга подошел Веня. Он аккуратно положил огромный букет белых роз в ноги своему другу… Потом подошел и, глядя в спокойное и умиротворенное лицо «Арамиса», наклонился и поцеловал его холодный лоб. Сердце сжалось, и в глазах снова проступили слезы. Но вокруг уже щелкали камерами журналисты, и он не мог позволить себе сейчас заплакать. Он подошел к Кате и обнял ее. Страшный сон последних дней обретал черты реальности.
Следом за Веней к гробу подошел Смирницкий. Красные розы легли к ногам друга. А Игорек спокойно лежал, словно все эти люди, вся эта суета здесь не из-за него. Его голубые красивые глаза закрылись навечно. Валя коснулся его руки и его собственные руки обожгло холодом.
Повернувшись к Кате, Валя краем глаза заметил сидевшего в самом крайнем углу Мишку. Тот старательно кутался в ворот свитера, пытаясь спрятать от всех свои эмоции. «От своих-то не спрячешь, Миш…» — Подумал Валя и подошел к Насте и Мике.
Он обнял их, говорил какие-то слова. Потом сел рядом с Веней, обнял друга за плечо. Подняв головы, они увидели, как по лестнице поднимается Володя Балон. И снова алые розы легли к ногам их «Арамиса». Он уже утопал в цветах, они не умещались на постаменте и сыпались к его ногам. «Вот ты и дождался, друг, когда цветы падают к твоим ногам…» — Грустно подумал Смехов.
А Игорь молчал и улыбался… И его добрая, светлая улыбка возвращала друзей в то волшебное лето 1978 года…
Игорь стоял и медленно, пуговка за пуговкой, застегивал свой костюмчик. Он прилетел во Львов вчера вечером, практически ночью, и сейчас был в легком замешательстве, поскольку на его памяти впервые за время съемок с утра был с трезвой головой. По каким-то непонятным причинам уже более суток в его организм не попало ни капли алкоголя. И сейчас он стоял, застегивал свой костюмчик и втайне мечтая, как вечером в номере Володьки Балона они снова откупорят его знаменитую «шморовидлу».
Одна пуговка, вторая… пятнадцатая…