− Что-то не так? − спрашивает он, когда я тащусь ко входу во «дворец», едва переставляя ноги. Мысленно ругаю себя за то, что оделась довольно скромно, но изменить в этом уже ничего не могу.
− Всё так, − вру я, и секундой позднее Орловский распахивает передо мной двери особняка.
Меня сразу окутывают запахи, исходящие от множества вайпов, а так же аромат какого-то грейпфрутового алкоголя. Здесь уже веселятся, несмотря на то, что вечеринка началась пару минут назад. Кто-то танцует, кто-то сидит возле стойки, которой бы позавидовали даже самые крутые бары Питера.
− Пухлик, располагайся, я сейчас, − перекрикивая музыку, сообщает мне Андрей, отходя к Милене, которая холодно и надменно кивает мне, и тут же теряет всяческий интерес.
И я остаюсь одна. В окружении ароматного пара, незнакомых людей и какого-то сшибающего с ног ощущения, что меня бросили на растерзание толпе.
Толпа, по правде говоря, совсем не обращает на меня никакого внимания, что даёт мне возможность перевести дыхание. Я добредаю до свободного стула возле барной стойки, взбираюсь на него и делаю бармену – да-да, здесь есть даже бармен! − заказ:
− Виски с колой.
Пока он готовит мой коктейль, успеваю оглядеться и составить более подробное представление о происходящем. Тот эпитет, которым обозвал Орловский вечеринку, на мой взгляд, совсем не подходит этому собранию. Андрей сказал, что у Милены будут в основном участники, которые любят «Законы вкуса», я же вижу, что как раз вкуса у собравшихся нет напрочь. Чего стоит одна только девица с зелёными волосами, дёргающаяся в рваном ритме под вполне себе плавную композицию.
− Эй, привет! Я − Марк.
Рядом со мной оказывается парень, который протягивает мне руку с улыбкой на лице. И от того, насколько она открытая и действительно дружелюбная, мне тоже хочется улыбаться.
− Рита, − отвечаю на знакомство, слегка сжав его пальцы ладонью.
− Ты случайно не подруга Орловского? − задаёт новый знакомый неожиданный вопрос.
А впрочем, почему неожиданный? Просто видел, как мы с Андреем зашли вдвоём в дом − и только.
− Она, − киваю я, хотя, определение «подруга Орловского» мне решительно не нравится. У него вон уже есть… подруга. Которую он как раз прижимает к себе и шепчет ей что-то на ухо. А она смеётся в ответ, запрокинув голову.
− Круто. Он о тебе много рассказывал.
− Кому?
Бармен наконец ставит передо мной коктейль, и я отпиваю сразу добрую половину. Пожалуй, информации на сегодняшний вечер уже с перебором.
− Да всем. Он тебя Пухляшом называет, кстати.
− Я в курсе.
− Странно.
− Что странного?
− Ну я себе представлял какую-нибудь толстушку. А тут ты.
− И что?
− Ну, ты клёвая.
− Клёвая − значит худая?
− Не совсем так.
Видно, что Марк в замешательстве. А мне это льстит. Потому что вполне себе привлекательный парень хочет сказать то, что мне понравится. При этом он сам напросился на знакомство. Значит, я ему симпатична.
− Дело вовсе не в полноте. Даже если бы Пухляш оказалась действительно пышкой, но у неё был твой характер, ты бы и тогда мне понравилась.
− А какой у меня характер? Ты меня знаешь минуты три. Уже смог составить полное впечатление?
− Нет. Но ты не отталкивающая. И мне хочется продолжать с тобой знакомство и дальше.
Я поджимаю губы, с интересом глядя на Марка. Он вполне себе прикольный, приятный, интересный… Только почему мой взгляд помимо воли ищет среди присутствующих Орловского?
Который, кстати, весьма успешно забыл о моём наличии и полностью погрузился в общение со своей цаплей.
− Ты давно знаешь Милену? − задаю я вопрос невзначай, допивая коктейль и делая бармену новый заказ.
− Не очень. Но у меня с ней ничего не было, − по-своему истолковывает мой интерес Марк.
− Я разве об этом спрашивала?
− Нет, это я так. На всякий. − Он делает паузу, смотрит на меня, а потом выдаёт суждение, которое бы наверняка не высказал, если бы что-то там себе не нарешал: − Просто она со многими встречалась.
− Вот как? Кажется, сейчас у неё серьёзные отношения с Орловским.
Мне даже удаётся произнести это относительно ровным тоном, хотя от вида того, как Андрей зажимает Милену на диване, внутри всё клокочет бессильной яростью.
− Теперь да. Он ей идеально подходит.
− В каком смысле?
− Ну, он богат. Унаследует семейный бизнес. У Милки тоже папа шишка. Так что…
Марк пожимает плечами, как бы говоря, что всё ясно и без лишних слов. И он прав. И для Милены, и для Орловского эти отношения идеальны. Оба будут управлять общими семейными проектами, зарабатывать море денег, возможно, даже откроют под это дело какой-нибудь совместный бренд вроде «Милая орлушка». Блин, и что мне за мысли в голову лезут? Орловский − всего лишь старый знакомый. Настолько старый, что кажется, я помню, каким было на вкус отнятое у него в детстве яблочное пюре. И мне не должно быть никакого дела до его Милены и отношений с ней.
Так почему же всё-таки есть?
Чем меньше времени остаётся до ночи, тем выше градус веселья и крепости алкоголя. И мне уже не так комфортно оставаться едва ли не самой трезвой среди всей этой братии. Марк беспрестанно крутится рядом, а вот Орловского я замечаю не столь регулярно. Порой кажется, он вообще отправился наверх со своей цаплей, и это ощутимо бьёт по нервам.
− Пухляш, ты же не будешь против, если мы задержимся до утра? − спрашивает Андрей, материализуясь рядом практически из воздуха. Значит, всё же совести никуда не уходить пока хватило.
− То есть, я должна спать где-то в незнакомом месте с незнакомыми людьми?
− Ну зачем сразу с людьми? Милка тебе комнату выделит.
Он смотрит на меня с улыбкой, и по его взгляду понимаю: Орловский пьян настолько, что не просто домой отвезти меня не сможет, но даже с вечеринки вряд ли уйдёт на своих двоих, если его всё же вынудить это сделать.
− Милка, угу, − бурчу я, протягивая руку за следующей порцией виски с колой.
− Ты что, ревнуешь? − шепчет он мне на ухо заговорщическим тоном, и мне хочется тотчас возмутиться. Чего я почему-то не делаю. Просто поворачиваюсь к Орловскому, застывая взглядом на его губах, которые сейчас находятся в катастрофической близости от меня.
− А если да? − не сдержавшись, уточняю я, и с мрачным удовлетворением наблюдаю за тем, как брови шефа ползут наверх.
− Тогда скажи мне это.
− Что именно?
− Скажи, что ты меня ревнуешь.
Нет, это переходит всякие границы. Уже перешло. И я сама − инициатор подобной беседы, которая мне нравится гораздо больше, чем фантазии о том, что будет делать Орловский наедине с его цаплей наверху.
− Я тебя ревную. Этого достаточно?
− Для чего, малыш?
Он впервые называет меня так. И от этого я делаю жадный короткий вдох, будто Андрей только что ударил меня этим словом. Сейчас, когда он настолько близко, и когда во взгляде его тёмных глаз, в которых дурман плещется на самом дне, смешиваясь с нотками самоуверенности и вызова, я вижу своё собственное отражение, и это сводит меня с ума. Гораздо сильнее, чем то было раньше. Настолько, что я и размышлять здраво не могу.
− Для того, чтобы ты оторвал свою задницу от стула и проводил меня домой, − нарочито грубо отвечаю я, чтобы возвести между нами то, что поможет мне в моём самосохранении, которое и так трещит по всем швам.
Но Орловский не успевает ответить − рядом с ним возникает Милена, которая, глядя мимо, будто меня не существует вовсе, хватает Андрея за руку и куда-то тащит. А он поднимается с барного стула и идёт, будто баран на верёвочке.
Милена начинает танцевать, обвивает его шею руками, потирается о него всем телом. И внутри меня разгорается такой неистовый пожар, что мне хочется только одного − исчезнуть из этого чёртова цаплиного дома и никогда больше не видеть ни её, ни Орловского.
Но вместо этого я поднимаюсь на ноги следом за шефом, тащу за собой подвернувшегося как нельзя кстати под руку Марка и начинаю выполнять такие па, которых не видывали даже самые профессиональные стриптиз-бары. Даром, что одежда в этот момент остаётся на мне, и то хлеб.
Вижу, как во взгляде Орловского, которым он смотрит за моими телодвижениями, разгорается что-то тёмное, потустороннее. И даже почти пугающее. Почти потому, что если бы я не приняла на грудь столько алкоголя, наверняка бы устрашилась шефова гнева.
Милена продолжает елозить по Андрею, потом тянется к его губам, и мне ничего не остаётся, как сцепить зубы и продолжать танцевать с Марком. А тот, к его чести, весьма неплохой партнёр. Подхватывает, где надо, придерживает. Прижимает к себе, если того требует поза, и не прижимает, если не требует. И мне это нравится. Впервые чувствую себя настолько уверенной в чужих руках. Ещё бы совладать с ревностью, и я была бы вполне довольна этим вечером.
Просыпаюсь я бог весть в каком часу. На постели − одна. А вот в комнате − нет. Рядом на полу лежит Марк. В одежде, и это не может не радовать. За окном уже рассвело, судя по тому, что солнце встало, но ещё светит не слишком ярко − часов пять утра.
Пытаюсь воспроизвести по памяти события позднего вечера, но это мне почти не удаётся. Помню только, что танцевали с Марком, что сцепляла зубы, когда смотрела за тем, как Орловский всё же уходит с Миленой наверх. А вот дальше − полный провал.
− Ма-арк! − обращаюсь к парню громким шёпотом, и он вздрагивает и садится на полу. Озирается растерянно, но постепенно его взгляд проясняется.
− А! Привет.
− Привет. Слушай, у меня к тебе неприличный вопрос.
− Давай.
− Мы ну… не переспали случайно?
На его лице появляется улыбка, по которой ничего нельзя понять. То ли смеётся надо мной, то ли наоборот, пытается заверить, что всё в порядке.
− А ты бы хотела, чтобы переспали?
− Если бы я хотела, ты бы первый об этом узнал. Ну?
− Нет. Я не сплю с девушками, которые называют меня чужими именами.
О, нет! Я что, обозвала его в ночи Андреем? Это единственный вариант, который пришёл мне сейчас в голову. Только уточнять, так ли это, совсем не хочется.
− М-м-м, извини. Я выпила лишнего.
Я поднимаюсь с постели, бросаю взгляд в зеркало на стене, прихожу в ужас, но стараюсь этого не показывать. И не думать о том, что где-то в одной из соседних комнат находится Орловский со своей пассией.
− Да ничего, всякое бывает. − Он широко зевает, поднимается с пола и плюхается на освободившуюся кровать. − Ты вниз не пойдёшь?
− Пойду. Пить хочется.
− Ой, захвати и мне минералочки, м? Тут все раскачаются дай бог к полудню.
− Окей.
Я на всякий случай забираю свои вещи и обувь, безуспешно пытаясь воспроизвести в памяти всё, что связано с окончанием вчерашнего вечера. Который, судя по всему, закончился не для всех. В коридоре тишина, а вот из-за приоткрытой двери одной из комнат слышатся приглушённые стоны и скрип кровати. И мне совсем не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что там происходит.
Так и держа туфли в руках, на цыпочках пробираюсь мимо, чтобы не помешать людям заниматься на рассвете одним из самых приятных дел в мире. Но когда достигаю двери в комнату, невольно застываю на месте.
Какой чёрт дёрнул меня заглянуть туда, куда я заглядывать совершенно не собиралась? Вообще не в моих правилах проявлять любопытство, особенно в таких вещах, но в этом случае никакие законы на меня не действуют. Потому что я вижу то, от чего по телу кровь начинает проноситься со сверхзвуковой скоростью. На широкой кровати со сбившейся простынёй лежит, широко разведя ноги, Милена, а прямо между них двигается Орловский. Не узнать его невозможно, да и с кем здесь ещё может быть цапля?
Он замедляет темп, потом увеличивает, а она стонет под ним, впивается пальцами в его мускулистые плечи, и то обнимает ногами, то раскидывает их ещё шире.
Здравый рассудок окончательно покидает меня в этот момент, потому что вместо того, чтобы сбежать, я продолжаю стоять и смотреть на сношающуюся парочку. А потом не выдерживаю, уже не таясь бегу по коридору к лестнице, спускаюсь вниз на пятой скорости и делаю жадный вдох только когда оказываюсь на улице.
Здесь по-утреннему прохладно и сыро. И хоть солнце уже поднялось достаточно высоко − ещё не успело прогреть воздух до такой степени, чтобы меня не начал бить озноб. Или причина вовсе не в рассветных часах?
Надев туфли, я шагаю в вычурным ажурным воротам, которые мне удаётся открыть с третьей попытки. Всё ещё хочется пить, но не настолько, чтобы вернуться в этот чёртов дом. Может, вообще отказаться от участия в проекте? Вряд ли я найду в себе силы, чтобы войти в двери цаплиного особняка с улыбкой на губах и не подавиться поданным ею ужином. Хотя, к чёрту Милену. И Орловского.
Вера права: это шоу − мой реальный шанс. И если уж я не родилась с серебряной ложкой во рту, никогда не поздно отобрать её у цапли и восстановить историческую справедливость.
Оказавшись дома, я позволяю себе то, что делаю довольно редко − падаю на кровать и начинаю рыдать. Даже не могу понять, что является причиной. Вернее, что из случившегося достаточная причина для того, чтобы приспустить флаг и капитулировать перед желанием выплакаться. В принципе, со мной ничего нового не случилось, ну, кроме того, что я наконец осознала, насколько была влюблена в собственного шефа. Влюблена даже тогда, когда он этим самым шефом не был. И как остро сейчас воспринимается то, что видела совсем недавно. Будто мне в спину загнали нож и теперь методично его проворачивали то в одном направлении, то в другом.
Но ведь Орловский мне не принадлежит. И никогда принадлежать не будет. Он женится на своей чёртовой цапле, а я, возможно, даже смогу прийти на свадьбу и попытаться сделать вид, что мне всё равно. А сейчас мне нужно собраться с мыслями и сосредоточиться на участии в «Законах». И это должно стать единственно важным.
Громкий грохот во входную дверь больше похож на то, что началась война, а я умудрилась проспать это знаменательное событие. Я щурюсь от вечернего, но всё ещё яркого света, который льётся в незашторенное окно. Чёрт, а слёзы благотворно на меня влияют − по крайней мере, с облегчением, которое они принесли, пришёл и вполне себе крепкий сон.
В дверь продолжают барабанить, и я, завернувшись в плед, тащусь в прихожую открывать. На пороге − взъерошенный Орловский собственной персоной. Один. Хватает мимолётного взгляда на него, чтобы перед глазами всплыла картина того, как он трахал сегодня утром свою Милку.
− Пухляш! Слава богу, с тобой всё в порядке, − выдыхает он, делая шаг ко мне. Я в последний момент выставляю вперёд руку, не давая ему сделать то, что он собирается − войти в мой дом.
− А что со мной случится? − пожимаю я плечами, как будто ответ на этот вопрос априори один-единственный. − Ты чего-то хотел?
Глядя на его лицо в этот момент, я бы может и рассмеялась, не будь настолько зла. Брови Орловского хмурятся, а губы сжимаются в тонкую полоску.
− Я чего-то хотел? Я хотел только чтобы ты подошла к телефону, который у тебя вырублен.
− Я не могу подойти к телефону, который у меня вырублен.
− Тогда не нужно отключать его вовсе.
В голосе Андрея появляются металлические нотки. А во мне − продолжает вскипать кровь.
− Первое − это мой телефон, и я сама решаю, когда его включать, а когда отключать. Второе − у меня сегодня выходной, и я имею полное право спать хоть до завтрашнего утра. Третье…
− Не продолжай. − Он вскидывает руку и делает глубокий вдох. С шумом выдыхает. − Я чуть не обделался, когда узнал от Марка, что ты ушла утром одна.
Нет, он шутит сейчас. Чуть не обделался, ну надо же. Я демонстративно подношу руку к лицу и смотрю на часы.
− Пухляш, не начинай. У нас не было договора, чтобы ты срывалась среди ночи одна куда-то. Нужно было просто меня разбудить и я бы отвёз тебя домой.
На моём лице появляется натянутая и кривая улыбка. Я даже не скрываю той боли, которая рождается внутри меня с новой силой, когда вновь представляю, что увидела бы, когда бы пришла «будить» Андрея.