– Тш-тш, – сказала я ему и сама не узнала свой голос – таким перепуганным он никогда не был!
Три черных грифа с женскими лицами уселись прямо перед дверью и щелкали клювами.
Не сводя с них глаз и одновременно пытаясь успокоить Петера, я пятилась к выходу из номера. Споткнулась о что-то, но удержалась на ногах. А, это же сумка. Подняла ее и продолжила отступать. Какие эти пентхаусы огромные! Где же дверь?! Вот. Стукнулась о нее спиной, нащупала защелку замка. Грифы вытягивали шеи, недовольно постукивали о стекло, словно пробуя, трудно ли будет разбить его. А одна птица переместилась влево, чтобы удобнее было глядеть на меня – стены, смотрящие на балкон, были сплошь стеклянными.
А я открыла дверь и выскочила в коридор. Захлопнула дверь и помчалась к лифту. Но когда подъехала кабина, я подумала: и куда мне? Выйду на улицу, а там эти летающие монстры! Я так и стояла столбом у лифта, когда вдруг запел мой мобильник.
На экране высвечивается «Сосед-зануда», я жму кнопку и не успеваю завопить: «Томас! Помоги!», как он сам вопит:
– Где тебя носит, черт побери!
Я ошалеваю от его грубого тона, и поэтому рявкаю:
– Не ори на меня!
Он на секунду замолкает, и я говорю жалобно:
– Спаси нас, Томас. На нас напали какие-то ужасные птицы…
– Напали? – его голос крайне напряжен. – Петер уцелел?
– Что значит уцелел? Он у меня на руках, – говорю я. – Но они сели на балкон и…
– Их несколько?? – он будто поперхнулся.
– Я видела трех…
– Ты в помещении?
– Да.
– Не подходи к окнам. Говори адрес.
– Гостиница Ритц, ну которая возле Бруклинского моста…
– Понял. Лучше выйди в коридор.
– Я уже.
– Молодец. В холл не спускайся, он стеклянный со всех сторон…
– Ты думаешь, они могут… атаковать гостиницу??
Тут рядом раздался громовой вопрос:
– Кто собирается атаковать гостиницу?
На меня полным паники взглядом смотрел мужчина в розовом галстуке.
– Никто… Папарацци, вот кто!
– А кто приехал? – тут же успокоился мужчина.
– Пэрис Хилтон.
– Но зачем ей тут останавливаться, когда у нее есть собственная гостиница?
– Да?
– Да.
– Ну откуда мне знать? – говорю я ему.
– Простите, – вежливо говорит он и спрашивает: – Вы не видели зажим от галстука, с большим розовым бриллиантом? Где-нибудь тут, на полу, – и озирается на ковровую дорожку.
– Нет, – говорю. – На полу не видела.
И почему я всегда правду говорю? Он тут же настораживается:
– А где видели?
– На вас! – отвечаю.
Не думаю, что это его единственный зажим для галстука, а потому и не испытываю никаких угрызений.
– На себе я его тоже видел, – сник он. – Только час назад.
Вздохнул и побрел по коридору зигзагами, высматривая потерю.
А Томас в это время сказал в трубку:
– Я уже выехал. Буду через пять минут. Ты же на верхнем этаже?
– Да.
– Спускайся на первый…
– Но ты же сказал, что холл стеклянный…
– Не выходи из лифта, если меня еще не будет, а езжай снова наверх. А потом обратно. Поняла?
Ну чего тут непонятного. Сказал бы: «Покатайся в лифте, пока меня нет».
Мы спустились в лифте вместе с любителем лососевого цвета, который решил разузнать, где остановилась Пэрис. Когда лифт съехал на первый этаж, и я не увидела в холле Томаса, я сказала, едва мужчина вышел:
– Ой, я забыла в номере помаду, – и снова нажала кнопку, не успев ответить на его вопрос: «Сообщить вам потом, где она остановилась?»
Четыре раза я прокатилась туда-сюда, собирая по пути кучу народа и притворно ойкая, как только лифт оказывался в холле, и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели». (Ну, случайно вырвалось.)
На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!
На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет» и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. И, собираясь снова нажать на кнопку с буквой «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.
Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:
– Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.
– Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…
– Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.
Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого-нибудь супер-агента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.
– Где Петера увидели гарпии? – спросил он, снова ведя меня к лифту.
Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас-Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.
– В пентхаусе, – ответила я, выдергивая свою руку.
– Что ты? – нахмурился он.
– Мне надоело кататься в лифте!
Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:
– Стой и не шевелись. Я сейчас.
Он пошел к стойке, обернулся, мне пришлось снова спрятаться. Мне было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.
Томас вернулся через минуту, показал ключ:
– Номер. На 11 этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… – он улыбнулся.
Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость. Он берет мою сумку, и мы заходим в кабину.
Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас зашел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.
– Вроде бы никого не видно, – сообщил он. – Правда, в темноте их трудно увидеть.
В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном, и спальня с двумя кроватями.
Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера, например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили открытой дверь и уселись на диване для разговора.
– Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? – спросил Томас. – И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если он должен заехать за сыном лишь завтра? Если из-за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.
– Да знаю я, – отмахнулась я. – Но я же тебе рассказала про автоответчик!
– Что Гермес поздравил тебя с Новым Годом?
– Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера – то улетел!
Брови-полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.
Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я сказала все, вздохнула и сложила крест-накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:
– А кто такие гарпии и зачем им Петер? – слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.
– Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…
Я ужаснулась:
– Ты хочешь сказать, дети-полубоги им нужны, чтобы…
Он кивнул:
– Съесть их. И дети-боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.
– Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!
– Вообще-то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что-то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт – помнишь, что там по этому поводу написано?
– Да. То есть, сейчас уже подзабылось как-то.
– Ты же недавно работаешь? – недоверчиво спросил Томас.
– Второй месяц.
Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие-то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот-доге, который я купила у входа в банк.
– А ты знаешь, что там пишут? – спросила я Томаса.
– Я помогал их составлять… Я учился на юридическом в Принстоне.
– Да?? – тут уж мои брови потянулись вверх. Учился? Значит, бросил такой колледж?
– Да, – ответил он на мое недоумение. – Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон – их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.
Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.
– А твоя мама знает?
– Нет пока, – нахмурился он.
Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) – зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью-Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.
Так что там Томас хотел сказать о контрактах?
– И что говорится о нарушении родительских инструкций? – спросила я.
– Неважно, – пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.
– Нет, важно.
– Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.
– Эй, – я тоже встала. – Чего ты там темнишь?
Он обернулся, руки в карманах:
– В некоторых случаях… увольнение.
– Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…
– А в некоторых – смертная казнь, – договорил он.
Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:
– А за что смертная казнь?
– В том числе за то, что ребенка унесут гарпии… Извини, я не хотел тебя пугать, – он присел рядом и взял меня за руку. – Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…
– Я испугалась за Петера! – сказала я.
Он погладил меня по руке:
– Извини.
– Да ладно уж, – сказала я.
Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.
– Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? – сказала я.
– Да, – ответил он.
Его ладонь ушла – он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.
– С Селией Барментано и амброзией не все понятно, – произнес Томас, – зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?
Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?
– У меня была одна кастрюля.
– Да? – оживился Томас.
– Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.
– Ну вот! – сказал Томас.
– Что – вот?
– Селия – если предположить, что это была она – плеснула туда немного амброзии.
– Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче – у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!
– Ты так любишь пиво? – поднял он одну бровь.
– Да не очень-то. Это подруга подарила мне на День Рождения.
Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое 18-летие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно), и что когда она его увидела, то сразу поняла, это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась – тому, что на этот раз, это, слава богу, не огромный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда огромный цветущий куст).
– Амброзию невозможно отлить в кружку, – сказал Томас. – Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг… – а потом задумчиво добавил: – Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.
– Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи… Значит, она дала ему выпить ого-го сколько, если он так вырос!
– Амброзия действует по-разному – в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу – и того дольше.
– Да? Ну… Если Селия взяла чуть-чуть, куда же делось все остальное? – спросила я.
– Не знаю, – и Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: – А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?
– Да, – сказала я, немного смутившись.
Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку, заговорил:
– Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении семейства Барментано: Селии, Чарльза, и их сына Микеланджело, по-семейному – Мосика. Так? – обратился он ко мне.
Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:
– Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью-Йорке.
Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.
– Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, – сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать, агенту 007?
– Официально он не пропадал…
– А как же автоот…
– Запись на автоответчике могла быть шуткой…
– Но… – взвилась я.
– Нет, я-то понимаю, что он был абсолютно серьезен, – он поднял руки вверх, словно защищаясь. – Но. Официально! до завтрашних, то есть уже сегодняшних, двух часов дня Гермес Олимпус имеет право быть где угодно. И никого, в том числе и тебя, это не касается.
– Значит, мы будем сидеть и ждать двух часов, а он в это время улетит… – я взмахнула рукой, – черти куда.
– Он и так уже черти где, – сказал Томас. – Не переживай ты. Не прижучим Гермеса, так у Петера еще и мать должна быть.
– А то я считала, что они размножаются делением, как амебы, – саркастично хмыкнула я.
Ну, вообще-то, до того, как Гермес мне сообщил, что у Петера один из родителей бог (что подразумевало наличие и другого родителя), у меня были сомнения, откуда берутся дети у богов. Ну, знаете, есть же всякие легенды – кто из глины кого-то лепил, кто еще как вытворял. Опять же Троица всегда меня запутывала – кто кому кто там есть? Если трое как бы едины… То похоже на деление, да?
– А кто, кстати, его мать? – спросила я.
– Гермес не сообщил эту информацию в агентство.