Похоже, служащий за стойкой давно начал думать обо мне что-то нехорошее: рука его тянулась к телефону, а глаза так и сверлили меня, пока я не скрылась от него за холодным мрамором. Ну все. Сейчас сбежится охрана и начнет по мне прицельную стрельбу. Мамочки! Кажется, Петер ничего желать не собирался, а потому лучше бежать из этого дикого места подобру-поздорову.
– Алисия! Как дела? – прогремел чей-то голос прямо мне в лицо. Я подпрыгнула на полметра.
На меня пялилась круглыми водяными глазами огромная дамочка. Я ее не знала. Кто это?? Но потом она улыбнулась. Когда я увидела три ряда ее зубов и едва просвечивающую сквозь кожу знакомую виньетку на лбу, то с облегчением улыбнулась в ответ. Грыыхоруу!
Понимаете, на их планете мужчины выглядят как наши женщины, а женщины – как наши мужчины. Ну во всем, даже э-э… в деталях. Вот только у себя они к тому же целиком состоят из фиолетового желе. А у нас принимают земной облик (тот, который им ближе по их представлению о полах, и к тому же чуть не каждый день новый. Ойой Грыыхоруу предстает то губастой блондинкой, которую увидит на рекламном щите, то старушкой в пластмассовых бигудях – в земном возрасте они совсем не разбираются. Как и в красоте, по-моему), а для того, чтобы фильтровать наш, по их мнению, мерзкий воздух, они все время жуют какую-то особенную штуку. Вот и сейчас Грыыхоруу что-то жевал.
Я успела только произнести:
– Мистер Грыыхоруу! – как в мой локоть вцепился охранник в синей форме и сказал:
– Миссис, думаю, вам лучше покинуть гостиницу.
Ах, все вокруг только и указывают, что мне лучше сделать!
Я сказала совершенно спокойно:
– Отпустите меня. Я пришла к своим друзьям, и вы не имеете права меня выгонять! – нет, все же от телевизора есть польза, хотя бы когда он показывает детективы и сериалы про адвокатов.
– Да, – сказал Грыыхоруу, – она пришла ко мне.
Охранник не нашел, что ответить. Потому что видели бы вы, как выглядел Грыыхоруу! Он был дама под два метра ростом, и не меньше метра в окружности талии. И все это облачено в немыслимо роскошной расцветки шелка и, должно быть, чудовищно тяжелые золотые цепочки, серьги, перстни, браслеты.
Тут же подскочил служащий (поди перепрыгнул через стойку, как козлик), и торопливо и почтительно залепетал:
– Извините ради бога, – он оттеснил охранника. – Мы не знали, что это ваша гостья. Она, видите ли, сказала, – тут он бросил на меня злой взгляд, – что пришла к мистеру…
– Я просто перепутала фамилии, – выпалила я.
– Бывает, – любезно сказал служащий, а в мою сторону заметил совсем тихо: – Хотя я бы не сказал, что имена «мистер Олимпус» и «миссис Баттерфляй» можно перепутать.
И он удалился, схватив охранника за рукав и утянув его за собой.
Сколько же платит за номер Грыыхоруу и сколько дает на чай, если они проглотили такую ложь?
– Проводить тебя в лифт? – спросил Грыыхоруу, размахивая руками и гремя золотом. (Он рассказывал, что жестикулирование – особенность землян. Я понимаю. Если бы желе начало жестикулировать, то во все стороны полетели бы кисельные капли, и скоро от желе бы ничего не осталось. Вот он и старается как можно больше походить на землянина. Хотя получается похож скорее на ветряную мельницу. Но зачем мне его разочаровывать, сообщая об этом?)
И вот мы едем в лифте. В котором я намекала Петеру пожелать очутиться. И где мы очутились благодаря Грыыхоруу. Или это Петер так сделал, что обстоятельства сложились?
Петер строит сам себе рожицы в зеркало. А Грыыхоруу, явно стремясь эти зеркала разбить вдребезги неожиданно и резко взлетающими и описывающими немыслимые дуги длинными руками, говорит:
– Я шел на курсы. Актерского мастерства. Я уже два месяца туда хожу – по понедельникам и средам. И мои жесты становятся все выразительнее.
Последнюю фразу он произнес не очень уверенно, как бы ожидая одобрения.
– Да, – сказала я. – Они в самом деле очень выразительные!
Грыыхоруу улыбнулся во всю пасть и потом стал ждать, что скажу о своих намерениях я. Если, конечно, захочу. Инопланетяне крайне деликатны и никогда не задают личных вопросов. Не то что некоторые соседи-агенты-бывшие учащиеся колледжей.
– А я иду к одному… – не человеку же. Врать Грыыхоруу не могу. Говорю: – В пентхаус.
Грыыхоруу кивает раз десять, и так, что его подбородок, кажется, отпечатает на груди синяки.
– Тогда я могу оставить тебя? Не хочу опаздывать.
– Да. Спасибо за помощь, – я протянула руку для пожатия и сразу пожалела об этом: он стал трясти ее так, будто хотел оторвать.
Наконец он отпустил меня, остановил лифт на каком-то этаже и, как резиновый, протиснулся между дверей прежде, чем они успели открыться – туфли задержались в щели, пока двери не разъехались, и Грыыхоруу сказал уже из коридора:
– Ходил бы босиком, но обожаю фирменные туфли.
– Понимаю, – сказала я.
Я их тоже обожаю. Но хожу в основном в кроссовках. Во-первых, удобно, особенно когда надо бегать и прыгать следом за детишками, а во-вторых, хм, теперь уже нет «во-вторых», потому что завтра я возьму пачку денег из холодильника и пойду в самый дорогой бутик!
В роскошном широком коридоре верхнего этажа никого не было. Я подошла к номеру с буквами «PH» и громко и решительно постучала, в стиле «Я шериф и знаю, это ты ограбил поезд прошлым утром, и я намерен получить вознаграждение за твою голову и забрать золото, которое ты украл у добрых граждан и у банка».
Хотя я, совсем наоборот, собиралась вернуть ему ох, почти двадцать тысяч долларов! Но, несмотря на мои столь прекрасные намерения, дверь никто не открыл.
Я оглянулась, и так как в коридоре никого не было, украдкой пнула в дверь ногой. Черт, так можно и краску с кроссовок сбить. Хотя я все равно завтра собиралась обновить свой обувной парк. Я пнула еще и посильнее.
Приложила ухо к двери. Тишина. Еще бы. Эти пентхаусы такие большие, как дворцы. И вряд ли от двери услышишь, как где-нибудь на другом конце апартаментов человек тихонько дышит и не хочет мне открывать.
Вот досада! Как же его оттуда выковырять? А, вспомнила. Я еще раз постучала, теперь уже вежливо, и сказала, как говорят в кино:
– Обслуживание номеров.
Но, боюсь, он не поверит, что горничная сначала проверяет дверь на прочность ногами.
Может, надо было просто сказать ему правду?
– Мистер Олимпус, это Алисия Кроуль, я привезла вашего сына.
В это время из лифта выходил мужчина средних лет, в лососевом галстуке, и он сказал:
– Напрасно стучите, мадам, мистер Олимпус ужинает на балконе в здешнем ресторане. Я только что оттуда.
– Спасибо, – сказала я обрадованно. Уж в ресторане-то он от меня никуда не спрячется. Разве что залезет под стол. – А где это?
– Двенадцатый этаж, – ответил мужчина, подходя. – Так это его сын? Простите, я слышал, что вы говорили в дверь.
– Да, – ответила я кратко и пошла к лифту.
Нажала кнопку. Петер уже не показывал зеркалу язык, а вертел в руках золотой с большим розовым камнем зажим для галстука.
– Петер! – сказала я. Ну как бы объяснить этому несмышленышу, что все вещи кому-то принадлежат и нельзя забирать себе все, что ни попадется на глаза! К сожалению, нельзя.
Мы вышли из лифта и оказались прямо в ресторане. Пролагая самую краткую траекторию среди стаи столиков, я направилась к распахнутым дверям, ведущим на балкон.
Едва ступив на него, я увидела мистера Олимпуса. Он сидел чуть в отдалении за столиком у самых перил и что-то читал в ноутбуке. Одновременно он бормотал себе под нос, отчего гладкие каштановые усы его двигались вверх-вниз.
Петер тоже его увидел. Зажим исчез из его рук и вдруг из ниоткуда упал на клавиатуру компьютера мистера Олимпуса. Тот вздрогнул, поднял на нас глаза, нахмурился. Сделал какое-то неуловимое движение над салфеткой, как будто крошки смахнул. И пока я сделала два шага в его сторону, он наклонился, достал из стоящего рядом портфеля какие-то сандалии и переобулся в них – и все это в мгновенье.
Я, предчувствуя подвох, бросилась к пройдохе Гермесу со всех ног, но он уже встал прямо на стол, ноутбук зажал подмышкой, в другой руке болтались ботинки, схваченные за шнурки, и в следующее мгновенье легко оттолкнулся от тарелок и взлетел в воздух. На сандалиях его трепыхались белые крылышки.
Дама за ближайшим столиком пронесла на вилке кусок мимо рта, и размазала им соус по щеке. Мужчина, сидевший напротив нее, а потому спиной к воспарившему Гермесу, округлил глаза только на ее неуклюжесть и бросился вытирать ей лицо салфеткой.
Когда я, наконец, оказалась у столика, Олимпус уже летел вдаль, красиво, застыв в позе «ласточка», как какая-нибудь гимнастка. Он удалялся и мельчал, вот уже его светлый силуэт стало едва видно в темноте. Я бросилась к ближайшему телескопу, прикрепленному к перилам (благо никто не среагировал быстрее и не занял его). Силуэт облетел Статую Свободы по кругу и, наконец, исчез в вечернем тумане, сгустившемся над гаванью.
Я обернулась: половина посетителей стояли и с открытыми ртами смотрели в этот туман. А подошедший ко мне официант сказал как ни в чем не бывало:
– Он заплатил по счету?
Я посмотрела на стол: там лежало несколько сотенных купюр. А рядом – салфетка, на которой было что-то написано. Невозмутимый официант взял деньги, а я схватила салфетку. Ровные красивые строчки говорили: «Не ходите в темноту. Можете дождаться рассвета в моем номере». Еще на столе лежал ключ от этого номера.
Ключ я тоже взяла. Сидеть в номере я не собиралась. Но вдруг там обнаружится что-то важное или интересное. Запасная бутыль с амброзией, например? А поэтому стоит туда заглянуть. Если меня сразу же не выпрут, конечно.
Выходя из ресторана, я столкнулась с тем мужчиной в розовой рубашке. Он обращался ко всем с вопросом, не видели ли они где-нибудь зажим для галстука с бриллиантом.
Я бы на его месте не кричала про бриллиант. А зажим-то, похоже, забрал Гермес.
Я снова прибыла на 39-й этаж. Чувства мои были расстроены. Потому что намерения Гермеса стали абсолютно ясны – скрываться от сына, не видеть его и уж точно не забирать у этой так удачно подвернувшейся наивной няньки. А что гласит контракт в этом случае? Ребенок навсегда остается у меня? Или помещается в какой-нибудь общий дом для особенных детишек? Вот не помню.
От двери номера Гермеса ко мне порхнул солидный дядька в костюме, он улыбался похоже искренне, но я насторожилась – вот сейчас и выпрут меня. Дядька сказал:
– Добрый вечер, мисс Кроуль. Мистер Олимпус позвонил и сообщил, что вынужден срочно уехать, но номер оплачен до завтра и он попросил предоставить его вам. Белье уже меняют.
В этот момент из номера выкатилась тележка, ее толкала горничная.
– Спасибо, – проговорила я.
Вот это скорость. Нет, не у Гермеса – с ним-то все понятно: божественные силы. А вот у обслуги в этом отеле. Ну и ну. (Вероятно, Гермес позвонил управляющему в тот момент, когда кружил вокруг Статуи Свободы).
И я наконец вошла в апартаменты лучшего номера гостиницы. Здесь было три больших комнаты. Везде горел яркий свет. Красиво. Чисто. Абсолютно никаких следов чьего-либо предыдущего присутствия. Я усадила Петера на ковер, а сама пробежалась по номеру.
Чудесный вид на освещенный огнями пароходов и набережной залив, широченная кровать, плоский телевизор размером с Техас, пальмы в кадушках у окон, глянцевая ванная словно с картинки. И ни одной вещи Гермеса Олимпуса.
Что ж. Вернусь домой. Дождусь двух часов дня. Позвоню в агентство и сообщу, что отец не явился забрать ребенка и послушаю, что они скажут. Могу почитать контракт на досуге, все равно мне сегодня не уснуть.
Куда я, кстати, контракт задевала? Не в него ли я завернула яблочный пирог, который испекла – сама! – по бабушкиному рецепту и понесла на День Рождения Кэтрин. Ой-ой-ой!.. Да нет, слава богу, Кэт никогда ничего не читает, даже этикеток в магазине. Она любит все определять на вид, ну, или на вкус.
«Этикетки пишут для того, чтобы заморочить нам голову, – говорит она. – Типа «здоровый и полезный завтрак: хлопья кукурузные с натуральным медом»! А у меня, может быть, от этих хлопьев желудок колет».
Не думаю, что Кэт знает, где именно находится желудок. Но организм этикеткой не обманешь, это верно.
В дверь постучали.
– Войдите, – крикнула я и пошла к двери.
Не вошел, а робко заглянул официант из кафе:
– Извините за беспокойство. Мистер Олимпус оставил на столе журнал, который читал. Я подумал, вдруг он ему нужен. Вы не могли бы передать его?
И он протягивает мне «Элль». Мило. Гермес читает мой любимый журнал.
– Спасибо, – сказала я. – Обязательно передам, как только его увижу, – и для убедительности засовываю журнал в свою сумку.
Он поколебался секунду, потом сказал:
– Эти… ускорители, на которых улетел мистер Олимпус…
Я замерла. Надо было покинуть гостиницу сразу, а не оставаться и ждать, пока с меня потребуют объяснений из ряда вон выходящему поведению Гермеса.
– Они – японские, видимо? – продолжал в это время официант.
Я сдвинула брови и нашла только одну фразу, которой можно ответить на подобную чушь.
– Без комментариев.
Хотела захлопнуть дверь, но побоялась отрубить ею голову робкому официанту, который так и стоял, нелепо вытянув шею из коридора в комнату. И опять говорил:
– Я объясню, объясню, – он перешел на заговорщицкий шепот: – Сразу несколько моих клиентов выказали желание приобрести такие же. Вы знаете, где мистер Олимпус их приобрел? Естественно, вам за посредничество…
Да он просто шпион!
– Это эксклюзивная модель, – сказала я, чтобы побыстрее закончить этот щекотливый разговор. – Она единственная в мире, – ну ладно, в этом я была не уверена, но зато была уверена, что Олимпус не собирается торговать ими направо и налево.
– Тогда не сообщите ли вы, кто ее разработал?
– Нет, – сказала я. И добавила: – Вы свободны.
Но он, видимо, нисколько не боялся потерять голову, и поэтому не убирал ее:
– Вы не представляете, какие они готовы заплатить деньги!
Я вздохнула и процедила сквозь зубы:
– Если вы не уйдете сию же минуту, я позову управляющего.
Голова исчезла. Я закрыла дверь на замок. Под дверь вползла визитка официанта. Вот приставала.
А Петер стоял у журнального столика. Стоял! Он опирался ручками о столешницу и неуверенно озирался, будто раздумывая, куда двинуться. Я протянула к нему руки:
– Ну, шагай… Иди ко мне.
Он шагнул раз, другой, потом потерял равновесие и я подхватила его на руки и закружила по комнате:
– Молодец, Петер! Умничка!
А он весело засмеялся.
Вдруг я заметила в окно, как над балконом мелькнула большая тень, а потом раздался шум, будто кто-то плюхнулся прямо на перила. О, может, это Гермес прилетел!
Дверь на балкон была открыта, я выбежала туда, по всему балкону стояли квадратные кадки с деревьями, и у ближайшей из них я заметила какое-то движение.
– Мистер Олимпус! – тихо позвала я.
До дерева было футов шесть, он должен был меня услышать. Но он молчал.
– Олипус, – сказал Петер.
На противоположном углу тоже зашуршало, затрещали ветки. Я всмотрелась и увидела еще одну черную тень, скрывавшуюся за кадкой. Не нравится мне что-то все это.
Я отступила назад, продолжая всматриваться в ближайшее дерево. И тут, с протяжным глухим криком, огромная черная птица упала на нас прямо с неба, то есть, она упала бы прямо на мою голову, не шагни я за мгновенье до этого назад. Острые узловатые когти сжались, схватив пустоту, прямо передо мной, перед глазами промелькнуло длинное женское лицо с крюком-клювом вместо носа, и птица (да какая, ко всем святым, птица – чудище с крыльями!) снова взмыла в ночь.
Я, вся дрожа, кинулась обратно в комнату и закрыла стеклянную дверь, в нее тот час же ударилась всем телом птица-монстр, вынырнувшая из-за кадушки, что была близко. Боже, боже мой!
Петер заревел. Непослушными руками я задвинула шпингалеты наверху и внизу. А если они разобьют стекло?!