Я уже бежала. Было не до оглядывания по сторонам, добраться бы до двери.
И вдруг… Карета стояла там же, где я в нее садилась. От нее отделился пират и загородил дорогу моим преследователям:
– Ну-ка, успокойтесь!
Те замерли, а я заметила, что рука Меркера легла на эфес шпаги (видно, захватил из кареты).
– Мадемуазель, идите в дом.
Тон ледяной, не терпящий возражений, но я все равно застыла, хотелось хоть что-то сказать, объяснить, только что?
– Идите в дом!
И уже начавшим приходить в себя пьяным:
– Хотите выпить? Могу угостить в «Зеленом лисе». Пошли?
Те оживились:
– А пошли, если хороший человек предлагает.
– Ну её! Пойдем!
Я скользнула к черному входу. Он был открыт.
Бьянка моему потрепанному виду и убитому настроению ужаснулась:
– Что случилось, госпожа?!
Краткому объяснению ужаснулась еще сильней:
– Ну и мерзавец этот Главный! Оставить женщину одну на улице!
Я не стала объяснять, что худшее из того, что сделал Сен-Мар – само его появление в ратуше, все остальное мелочи.
Прогулка раздетой по снежной каше и на ледяном ветру не прошла даром, я заболела.
Но через день в пятницу к полудню все равно была на ногах с раскалывающейся головой и шпагой в руках. Вдруг герцог придет давать очередной урок?
Он пришел. Поздоровался, словно чужой, приветствовал герцогиню, присмотрелся ко мне внимательней:
– Мне кажется, вы нездоровы, мадемуазель.
Я улучила минутку и зашептала:
– Встреча с Сен-Маром была случайной, клянусь вам!
Чувствовала себя, словно школьница, объясняющая, почему опоздала.
– Я не хотела, чтобы он видел вас…
– Мадемуазель, вы простужены, не стоит так нагружать организм. Мы не будем сегодня заниматься. В следующий раз…
– Спасибо…
– …когда-нибудь. Герцогиня, извините. Мадемуазель Анна действительно простужена, ей необходим отдых.
Жестоко? Но он прав. Организовал мне такой праздник, а я на нем принялась любезничать с Главным, которого Меркер терпеть не может, называя вороной в павлиньих перьях.
Я бы тоже на его месте разозлилась. Обидно, что не позволил мне объясниться.
Бьянка страдала не меньше меня, она вынудила рассказать о встрече сначала с Сен-Маром, а потом с выпивохами подробно, ахала на тему того, какие разные бывают мужчины – одни, мол, герои, а другие тряпки. Имена не называла, но сомнений в её предпочтениях не оставалось.
Пролежав в постели три дня (правда, без всякого кровопускания и клизм), многое передумав, я решила, что это даже к лучшему. Нас ведь с Меркером ничего впереди не ждало. Ну как я ему скажу, кто я такая? Лучше сразу разбежаться, но у меня бы духу не хватило, а тут получилось все кстати (бывают и неприятности кстати).
Герцог де Меркер больше не приходил учить меня владению шпагой, а я, хоть и не могла забыть ни голубые глаза, ни сильные руки, обнимавшие меня, ни этот голос, так похожий на голос моего погибшего друга, крепилась и даже не интересовалась, где он.
Все, что ни делается – к лучшему. Значит, так и должно быть.
Мокрый снег сменился дождем, я заболела снова и все же выдержала кровопускание. Лежала слабая, бледная и мечтала вернуться домой…
Но для этого нужно было все же сорвать заговор Сен-Мара.
Зря я не удавила этого червяка в карете, которую он назвал тюрьмой на колесах. Сейчас не было бы вопросов.
Но Сен-Мар был жив и здоров. Король болен, но все равно решил ехать в Руссильон в армию. Кардинал тоже едва живой, собрался за ними. Все, как должно быть. Ходу истории плевать на то, что я больше не увижу герцога де Меркера, а если и увижу, то он лишь холодно кивнет из вежливости, ну, может, помашет шляпой, как полагается галантному кавалеру. Но голубые глаза останутся ледяными, как и тон, и его крепкая рука больше не поднимет меня с пола и не обхватит за талию в танце на маскараде в Ратуше.
Все верно, каждому овощу свое время. Ему – галантный XVII век, мне сумасшедший, зато свой, XXI.
Я словно очнулась от тяжелой болезни, проснулась. Мне нужно доделывать дело и переходить обратно. Мне не место в Париже мушкетеров, пусть он останется только в памяти, как и герцог Людовик де Меркер, голубоглазый красавец с волнующим голосом.
Боже, спаси королеву и меня заодно
Все, что должно произойти в январе, – произошло.
Никакой куртуазной любви, никаких свиданий, я занималась политикой, которая, правда, густо замешана на человеческих отношениях. Вот отличие нашего мира от этого века. В ХХ веке политика замешана на взаимоотношениях мировых корпораций, а в XVII еще играют роль личные отношения.
Заговорщики подписали договор с испанцами при попустительстве короля, одобрении королевы и бессилии кардинала, который всего лишь знал о договоре, но не мог воспрепятствовать.
Брат короля Гастон Орлеанский, которого все зовут Мсье, на сей раз сумел обойти кардинала. Гастон не может не влезать в заговоры, хотя совершенно непонятно, что нынешний ему дает. Ришелье при смерти, король тоже. В очередной раз скомпрометировав себя, Мсье окончательно потеряет надежду стать регентом, а значит, доступ к власти. Но не бунтовать он не может, такова уж его натура.
Едва живой король, презрев болезнь, отправился в Руссильон, спасать провинцию от испанцев. Это ловушка? Учитывая заговор и договор, вполне возможно.
Кардинал по примеру короля, презрев свои болезни, отправился в Нарбонн следом. Ришелье плох, у него абсцесс на правой руке, если эскулапы не вырежут, то будет гангрена. Я помню, что ему осталось жить до осени, но когда еще эта самая осень…
Сен-Мар, конечно, умчался с королем, хотя страстно отговаривал его от безумной поездки. Интересно почему, не желал покидать свою Марию?
Ни для кого не секрет, что отношения короля и его фаворита испортились, но если раньше король просто ревновал любимчика к женщинам, то теперь Главный его просто раздражает.
Но Сен-Мар хитер, он прекрасно помнит, как кардинал «приставил» его самого к королю – именно в долгом походе, чтобы поссорить Его Величество с фавориткой, оставшейся Париже. Наверняка Главный испугался, что история может повториться, в походе король вполне способен увлечься кем-то другим, ведь он теперь редко пускает в свою спальню Сен-Мара, тому приходится довольствоваться чтением книг, прячась в прихожей.
Эта новость меня изумила – Сен-Мар читает!.. Не Шекспира случайно? Вдруг это мое положительное влияние?
Но дело плохо, все заговорщики в походе, мы в Париже, и возможности сорвать заговор никакой. А времени все меньше.
В апреле мы уже не находили себе места. До июня оставалось меньше двух месяцев, если не вывести на чистую воду Сен-Мара до конца мая, то заговор состоится, и тогда…
Герцогиня читала присланное письмо, то хмурясь, то улыбаясь. Я внимательно наблюдала, зная, что его привезли из Сен-Жерменского дворца. О чем это пишет госпожа де Лансак? Или это пара Брассак расстаралась?
Если честно, мне по-человечески жаль королеву. Столько лет она словно в осаде, при малейшей попытке жить своей жизнью ей то давали понять, что развод не за горами из-за отсутствия наследника (откуда ему взяться, если король обходил спальню супруги стороной?), то когда все же родила одного, а потом второго сына, грозят разлучить с детьми.
Конечно, все, включая Мари, твердят, что Анне Австрийской дети нужны только ради собственного положения, мол, иначе развод и девичья фамилия, то бишь, возвращение в Испанию. Но я думаю, что королева действительно любит своих очаровательных малышей, старший из которых станет Королем-Солнце.
Я не сомневаюсь, что расстарался в спальне все же король, ведь младший Филипп в будущем станет абсолютной его копией. А старший Людовик… но ведь бывают дети, похожие на мать, а не на отца, или вообще на дедушку с бабушкой. У матери нынешнего короля Марии Медичи предки итальянцы, почему бы дофину не взять их черты? В королевских домах Европы все настолько перемешаны между собой, все друг другу довольно близкие родственники, что внезапная похожесть кого-то на кого-то не должна удивлять.
Иногда мне начинало казаться, что королева сама виновата в своих проблемах. Почему бы сразу не хлопнуть дверью и не вернуться в Испанию? Можно было бы там уйти в монастырь или назло этому ипохондрику выйти замуж и нарожать розовощеких детишек от какого-нибудь местного аристократа, опозорив тем самым наихристианнейшего короля?
Но она зачем-то держится за свое место зубами. Было бы за что держаться! У королевы двор скучнейший, и это во Франции, где у амура не лук со стрелами, а пулемет.
Анна Австрийская и дома воспитывалась столь строго, что и нынешняя жизнь ей должна казаться вольностью, но все же за столько лет могла бы перевоспитаться?
Я вспомнила рассказы Мари о жизни королевы до приезда в Париж. Конечно, это все почти секретные сведения, но именно секреты при дворе известны лучше всего.
Испанский король Филипп III и его жена королева Маргарита полностью подчинялись первому министру герцогу Лерма, который держал королевскую чету на положении послушников монастыря. Никакого образования, кроме зачатков языков, пара слов на латыни и бесконечные молитвы, черные платья без малейшего намека на нарядность, питание буквально впроголодь и круглосуточный надзор старых ханжей, для которых шаг быстрее старушечьего уже преступление против правил приличия. Даже детям ни бегать, ни прыгать, ни, упаси господи, кричать не позволялось.
Попав в четырнадцать лет во Францию, юная супруга короля (Людовик уже был королем) оказалась в ином мире, где царило веселье, дозволялось многое и на еще большее закрывали глаза. Мария Медичи, рассчитывавшая, что у спокойного, меланхоличного Людовика, который все время занят какими-то делами, более присущими ремесленникам, чем королю, будет тихая и спокойная жена-испанка, похожая на мышку, просчиталась. Анна Австрийская оказалась красива броской красотой голубоглазой блондинки и весьма восприимчивой к радостям французского двора.
Честь короля спасло все то же строгое религиозное воспитание королевы, Анна Австрийская могла сколько угодно кокетничать и строить глазки поклонникам, но супружескую верность блюла неукоснительно. Даже история с герцогом Бэкингемом привела не больше как к неприятному казусу на аллее парка, но герцогу удалось лишь привести платье королевы в некоторый беспорядок, не больше.
Этот беспорядок категорически рассорил супругов на много лет.
Конечно, сейчас Анна уже не та, за столько лет безделья она основательно раздалась вширь, забыла и то немногое, чему научили в детстве, не узнала ничего нового, а потому поглупела. Рядом с королем, способным совать свой любопытный нос в любое дело, которое можно сделать руками, она и вышивку-то забыла. Недоверие, разность интересов, периодическое попустительство королевы разным заговорам привели к тому, что они совершенно чужие, что, впрочем, никого не удивляет. Во Франции пары, подобные чете Рамбуйе, большая редкость.
Я так задумалась о несчастной (по собственной вине) королеве Анне Австрийской, что пропустила обращенные ко мне слова герцогини. Отреагировала только на повтор:
– Анна! О чем вы так задумались? Вредно слишком много размышлять, пойдемте прогуляемся. Мне тоже не мешает развеяться после письма госпожи де Лансак!
Герцогиня подожгла письмо в пламени свечи, положила на поднос и проследила, чтобы оно сгорело полностью, только переворошив пепел и выбросив его в камин, кивнула мне:
– Прогуляемся по парку.
С ума сойти, вокруг нее только отобранные, проверенные-перепроверенные, а она боится!
Кого или чего? Неужели провокация?
Мы немного ушли вперед, что, впрочем, не было редкостью, когда герцогине хотелось посоветоваться или предаться воспоминаниям, она так и поступала. Интересно, что на сей раз – совет или воспоминания?
Оказалось и то, и другое.
– Анна, ты знаешь подробности заговора Сен-Мара?
– Да.
– Не помнишь, королева уезжала в Руссильон?
– Нет, она не оставила детей одних в Сен-Жермене.
– Она не подчинилась приказу короля?
– Сказалась больной.
– Не догадается… – вздохнула Мари.
– Значит, приказ короля уже есть?
– Да. Ты точно помнишь, что она не поехала?
– Точно.
– А что дальше?
Со стороны казалось, что две дамы щебечут о нарядах, хотя, думаю, зная тогдашний французский (да и не только) двор, нетрудно догадаться, что модными новостями в беседе и не пахнет. За улыбками скрывались оскалы, за заверениями в любви и дружбе готовность подсыпать яд, за клятвами готовность предать. Может, в той нормальной жизни я просто не вращалась в кругах, где вершится история, а у простых смертных и проблемы проще?
Я пересказала, что помнила. Мари вздохнула:
– Надеюсь, что ты не ошиблась и ничего не напутала. Сегодня ночью съездишь в Сен-Жермен. Нужно, чтобы она действительно сказалась больной и никуда не ездила.
– Кто меня пустит к королеве?
– Лансак, я напишу записку. Если я поеду, заметят.
Вот так, меня снова бросали на амбразуру, не считаясь ни с моими собственными желаниями, ни даже с моими соображениями. Мари легко затыкала мне рот тем, что она лучше знает обстановку двора и без нее мне не сделать и шагу.
– Мари, я хотя бы должна знать о твоих задумках, я не кукла-марионетка. И сюда переправлена не для того, чтобы соблазнять любого, на кого ты укажешь пальцем!
– Сейчас никого соблазнять не нужно, просто сообщи королеве, что ей нельзя уезжать, оставив детей на кого бы то ни было.
– А что дальше?
– Подумаем.
У нас очень странные отношения, мы то беседуем, как две подруги, то Мари вдруг вспоминает, что она герцогиня уже больше столетия и требует, чтобы я знала свое место.
Хуже всего – я понимала причины её поведения и то, что ничего не могу поделать против. Мари неравнодушна к герцогу де Меркеру, как и я. Чувствуя его интерес к необычной девушке (я все же отличаюсь от остальных, как ни стараюсь быть похожей), она на меня приманила Людовика де Меркера в Малый Люксембург, рассчитывая к тому же вызвать некую ревность со стороны Сен-Мара. Но расчет на ревность не оправдался, не так Сен-Мар оказался мной вдохновлен, чтобы лезть на рожон, а Мария де Гонзага вовремя учуяла опасность и пресекла нашу аферу почти в зародыше.
Зато эта глупость основательно подпортила наши отношения с Меркером, он отдалился от меня и теперь при редких встречах только насмешничал. Карнавал оставалось вспоминать с грустью.
У меня враг, вернее, врагиня – Мария де Гонзага, оправдываясь моей возможной встречей с ней, герцогиня все чаще бывает где-то без меня. Я понимаю, что она нарочно оставляет меня дома, надеясь встретиться (и явно встречается) где-то с герцогом де Меркером. От понимания этого очень тошно, а еще тошней от собственной беспомощности.
Мари, вернее, теперь для меня герцогиня, постоянно напоминает, что я не могу перейти, не выполнив порученное дело, следовательно, должна её слушать и стараться на любом поприще, куда укажет её пальчик. У меня крепнет уверенность, что как раз ей это не нужно, ей безразлично, выполню ли я то, зачем пришла. Но что делать, просто не знаю.
Король, кардинал и заговорщики в армии, королева сумела не уехать вместе с Его Величеством, но вовсе не из-за пролитых по поводу разлуки с детьми слез. Король понимал, что огромный обоз его самого, дополненный обозом кардинала, а потом еще и королевы приведут к вытоптанной территории и простому бунту.
Королеву оставили в Сен-Жермене до весны.
Но весна вот она, пора ехать. Приезда королевы с самого начала требовал и кардинал. Я попыталась понять почему. Герцогиня не объясняла, видно, не знала и сама. Пришлось заняться рассуждениями. Все сложилось, как пазл, довольно легко. Кардинал силен там, в армии, потому что основные командиры его ставленники, и пока он жив, никуда не денутся.
Потому он и требовал дофина с братом оставить в Париже, а королеву (без детей) и Гастона Орлеанского только с личной охраной привезти в Руссильон. Ришелье сумел внушить королю свои опасения по поводу Гастона, Людовик вызвал брата в армию, чтобы был под присмотром. А королева до сих пор в Сен-Жермене.