А та ситуация, когда Ред начал копать под него и Торрингтона... Наверняка сэр Найджел явился сюда или просто позвонил по телефону и вот так же сказал: «Есть один журналист, который жутко мне мешает. Он и до тебя доберётся. У тебя же связи среди издательств. Разберись с ним. Для тебя это такая мелочь!»
Арден был, скорее, жертвой... Жертвой шантажа.
Ред начал перечитывать свою статью. Первые три страницы вполне годились, но всё остальное... Все эти язвительные нападки на Ардена. Но ведь то, что он был жертвой шантажа, вовсе не исключало того, что он мог быть замешан в чём-то противозаконном. Если бы только пришло письмо от Эллиота. Возможно, он мог хоть что-то объяснить.
Ред снова попробовал вернуться к статье. Он отложил в сторону листы, на которых излагалась полная допущений история, которую теперь Ред мог назвать разве что грязными инсинуациями. Там он строил предположения, почему Колин Торрингтон оставил всё состояние Ардену. У Реда было три версии: подлог (Арден сумел каким-то образом уничтожить старую версию завещания, по которой всё отходило сэру Найджелу), обман тяжело больного человека (не зря Арден предпринял две поездки в Каверли незадолго до смерти Колина, вернее, даже не в Каверли: они встречались в Лоули, видимо, Колин не пожелал его даже на порог пустить), месть сэру Найджелу. Колин казался Реду человеком, который мог в порыве ярости сделать что-то именно назло. Но теперь, Ред понимал, стоило написать о версии номер четыре.
«При всей странности выбора Арден оказался идеальной кандидатурой на пост хранителя наследия Виктории де Вер. Он знал её как никто другой, кроме разве что Колина, ему она рассказывала истории, которые позднее превратились в «Старшие зеркала Ангрима», он послужил основой для образа...»
Ред остановился, не зная, стоит ли про это писать.
Конечно, стоит. Он приехал в этот дом за сенсацией, за громким разоблачением, и даже если он не нашёл пока никакого преступного следа в действиях Ардена, сама новость о ныне живущем прототипе Анселя Филдинга надолго бы заняла первые полосы газет. Он мог бы на этом прославиться! И, конечно же, заработать.
Боже, как Арден рассвирепеет, если выйдет статья! Он будет в ярости, просто в бешенстве! Он ничего так не боится, как нарушения своего уединения, и если его начнут осаждать журналисты, как же он разозлится...
Ред бы не хотел оказаться с ним рядом в этот момент, но одновременно — хотел. Хотел увидеть по-настоящему сильные, несдерживаемые чувства на его лице, узнать, каков он в гневе.
«...для образа Анселя Филдинга.
Годами считалось, что образ мальчика-инвалида — это попытка увидеть будущее Колина. Но нашему изданию стали известны целых два факта, которые подтверждают правоту другой версии. Во-первых, в поместье Каверли есть комната, куда не допускаются посетители, приезжающие на экскурсии, и эта комната в мельчайших подробностях повторяет...»
Ред вынул листы из печатной машинки: позднее он добавит сюда описание. Он в один из дней снова поднялся в детскую и сделал несколько фотографий. Плёнка пока лежала непроявленной, нужно было дождаться поездки в Госкинс-Энд, где была фотолаборатория, но главное — эти кадры были, и они стоили нескольких сотен фунтов.
«Во-вторых, и это наверняка стало бы рано или поздно очевидно многим, если бы мистер Арден так старательно не избегал фотокамер, иллюстрации, сделанные сэром Чарльзом Лэрдом, членом Королевской академии искусств...»
При упоминании имени Чарльза Лэрда Ред вспомнил вчерашнее, и по телу прошла жаркая дрожь, оставляющая после себя лёгкую слабость, хмельную, сумасшедшую и стыдную.
Ред всё же написал это, полностью заглавными буквами: «Я СХОЖУ С УМА».
Его никогда не тянуло к мужчинам. Никогда. Когда он учился в колледже, то замечал, что некоторые студенты — не просто друзья. Его самого не раз приглашали в компанию, где собирались молодые люди с подобными пристрастиями, он, конечно, отвечал категоричным отказом и сначала даже удивлялся, что в нём такого находят. В его представлении эти люди должны были быть женственными, даже женоподобными, чего никак нельзя было сказать о нём самом, игроке регбийной команды шести с половиной футов роста. Хотя на лицо он считал себя довольно приятным. Нет, до Филипа Ардена на тех фото ему было далеко, но девушки его к уродам, судя по всему, тоже не относили.
Потом он, конечно, разобрался. Понял, что не только хрупкие юноши, вроде Стюарта Шарпа с его курса, пользовались популярностью у мужчин, но ему всё равно казался неприятным подобный к себе интерес.
При приближении к Ардену Реда бросало то в жар, то в холод. Он чувствовал сильнейшее напряжение, словно каждая клетка, каждое нервное окончание вибрировали, и если раньше он без всякого сомнения относил это состояние к инстинктивному страху сродни тому, что человек испытывает перед змеями или хищниками, даже запертыми в клетку, то теперь ему виделось в этом что-то от робости, которую испытывает молодой человек, когда пытается заговорить с девушкой, в которую давно и безответно влюблён... Арден, чёрт бы его побрал, не был девушкой, и ничем похожим на девушку тоже. И в этом-то и заключалась проблема.
Вчера, когда Арден сделал это, Ред еле удержался... Если бы он знал, от чего удержался: ему хотелось и ударить Ардена со всей силы, и просить не останавливаться, ни за что на свете не останавливаться. Он никогда не думал, что можно повредиться рассудком из-за такой малости, а Ред считал, что всё же повредился, потому что ни о чём другом не мог думать.
Вечером первого сентября, когда Ред зашёл в кабинет Ардена прибраться, то увидел, что Арден до сих пор там, хотя обычно, поужинав в столовой, он в кабинет уже не возвращался. На столе перед ним лежал первый том «Старших зеркал», тот самый, что Ред оставил на столе в библиотеке. Он потом вернулся, чтобы забрать его, но книга исчезла. На полке её тоже не было.
Арден постучал указательным пальцем по обложке:
— Вам нравится эта серия?
— Мне нравится всё, что я читал у леди де Вер, но эта — особенно, — Ред не был в панике, но лёгкая растерянность им овладела: он догадывался, что это только начало разговора, и Арден затянет его глубже. — И любовь к ней не прошла с возрастом.
— Вот как? — с насмешливым недоверием спросил Арден, приподняв одну бровь.
— Да, это взрослая книга. Я много думал над финалом, почему он такой...
Арден как будто оживился:
— Он вам понравился?
— Трудно сказать, он неоднозначный. Когда я читал последнюю часть ещё ребёнком, я не мог понять, для чего нужно было заканчивать историю именно так, но потом, когда узнал про Колина, то понял.
— Что вы поняли? — бросил Арден с таким видом, словно не верил в то, что Ред мог хоть что-то понять.
— Она написала про ребёнка, который никогда не умрёт...
«Дом в конце времён», последняя часть тетралогии, заканчивался действительно необычно для детской книги. В первой главе родители Анселя и его сестра, которые в тексте до того появлялись в виде бледных, невыразительных теней, погибали в автомобильной аварии; позднее Ансель попадал под опеку дальних родственников, которые собирались увезти его в свой дом и видели в нём лишь прикованного к креслу калеку, на содержание которого трастовый фонд, учреждённый родителями, будет отваливать кругленькие суммы. Проблема была в том, что Ансель не мог оставить свой дом: никакое другое зеркало не позволяло ему видеть происходящее в Ангриме, это лишало его подлинной жизни, а его друзей в Ангриме помощи. Ансель благодаря своему уму и способности перемещаться по пяти младшим зеркалам стал участником многих интриг, раскрывал самые хитросплетённые заговоры и помогал принимать верные решения. Ни на что не способный в жизни реальной, в Ангриме Ансель был серым кардиналом, тайным оружием короля, благодаря которому тот отвоевал огромные земли и был близок к тому, чтобы стать верховным королём.
Ближе к концу книги выяснялось, что Дамиан, рыцарь Ордена луны и любимый герой миллионов читателей, уже не был самим собой: какое-то время назад его вытеснил из тела подосланный врагами демон. Спасти Дамиана было невозможно, но Анселю и его друзьям пришла в голову другая идея, и они решились на отчаянный шаг: заманив одержимого демоном Дамиана в нужное место, они провели обряд изгнания, чтоб тело рыцаря мог занять Ансель. Они нашли упоминания о том, что человек, смотрящий сквозь зеркало из другого мира, мог быть втянут в этот и занять так называемый войд — пустое тело. Дамиан служил Луне, богине с жестоким и кровавым культом, и по достижению тридцати лет должен был умереть, расплатившись таким образом за дарованные ему сверхъестественные способности. Ансель предпочёл четыре года жизни в теле Дамиана долгим годам в инвалидном кресле.
Ред помнил, что, когда впервые читал про проведение обряда, не знал, плакать ли ему из-за смерти настоящего Дамиана или же радоваться тому, что Ансель наконец получит сильное, здоровое тело. Ему казалось крайней жестокостью со стороны автора подводить читателя к такого рода дилемме.
Но разрешилось всё иначе. В книге не было однозначного ответа на то, произошла ли ошибка из-за плохого понимания древних текстов или это был намеренный шаг со стороны короля и его советников, но войдом был не Дамиан, а младшее зеркало. Умерев в нашем мире, Ансель не перешёл в тело рыцаря, он оказался заперт в зеркале, и оно, с этого момента обладающее собственным сознанием, стало Старшим. Ансель обрёл способности и знания, которые до того были ему недоступны, обрёл вечную жизнь — Старшие зеркала были неуничтожимы, но Реду было невыносимо грустно до сих пор, когда он вспоминал последнюю из иллюстраций: безжизненное тело Анселя в кресле и фантасмагорическое сплетение прекрасных и устрашающих образов в зеркале перед ним — символ безграничного знания и безграничной жизни.
— А может быть, она писала о ребёнке, попавшем в ловушку? — улыбнулся Арден.
— Вы намеренно запутываете меня, — прямо заявил Ред в ответ и сделал шаг к столу Ардена, словно наступая.
— Это говорит в вашу пользу: то, что вы видите много трактовок, пытаетесь примирить их все. Вы становитесь мне интересны, — это прозвучало как угроза.
— Я всего лишь обсуждаю с вами книги леди де Вер. Вы ведь знаете о них то, чего никто не знает.
— Вы из-за этого приехали сюда? — Арден сидел за столом, и, чтобы посмотреть в глаза подошедшему близко Реду, ему пришлось высоко приподнять, почти запрокинуть лицо. — Вы закончили колледж и согласились мыть посуду на кухне, чтобы попасть в Каверли. Чтобы вызнать что-нибудь о леди Виктории, а может, и обо мне?
— Нет, — Реду потребовалось немало усилий, чтобы не отвести взгляд, когда в него всматривались эти жестокие и тёмные византийские глаза, глаза императоров, отравителей, мучеников, мастеров заговоров и убийств. — Я приехал, чтобы написать свою книгу.
— И вместо этого вы перечитываете «Старшие зеркала»? — Арден наконец-то перевёл свой отравленный взгляд и посмотрел на книгу. — Или у вас слишком много свободного времени?
Ред решил пойти ва-банк и признаться. Догадка про иллюстрации Лэрда вовсе не была преступлением.
— Я увидел книгу с иллюстрациями и вспомнил про рисунки Лэрда. Мне показалось, что он рисовал отражения с вас. Я взял книгу, чтобы убедиться.
— Убедились?
— А ведь как минимум с десяток искусствоведов головы сломали, почему вдруг Лэрд обратился к мозаикам, — усмехнулся Ред.
— Даже мне это не до конца понятно.
— Вы позировали ему? — спросил Ред.
— Нет, специально нет. Сэр Чарльз рисовал по памяти. Но он приезжал сюда, мы встречались несколько раз. Леди Виктория уговорила его.
— Он приезжал только для того, чтобы увидеть вас? — Ред не удивился бы, будь оно так.
— Не только увидеть, — загадочно протянул Арден.
Ред испытал приступ чего-то близкого к жажде убийства: Арден играл с ним, а он ненавидел, когда с ним играли и обыгрывали.
Арден раскрыл ладонь, которая до этого лежала возле той самой книги, и протянул Реду:
— Дайте руку.
Ред послушался.
— Он держал меня за руку, иногда долго... Мне, когда это началось, было одиннадцать лет, я немного боялся. Сначала, — прохладные пальцы Ардена сжали руку Реда чуть сильнее. — А потом я понял, что это Лэрд должен меня бояться. Он отпускал меня и начинал делать зарисовки.
Ред заранее проклинал себя за то, что говорит, но не мог не спросить:
— Он был увлечён вами? — единственное, на что он оказался способен, так это придать вопросу благозвучную форму, а не спросил первое, что пришло в голову: «Старый извращенец на вас слюнями капал?»
— Не в том смысле, который предполагаете вы.
Реду немедленно стало стыдно. Он попробовал освободить руку, но Арден держал его крепко, а дёргать со всей силы Ред не решался.
— Он считал меня красивым. Наверное, восхищался. Иногда он целовал мне руки.
Сердце у Реда колотилось безумно часто, почти вибрировало.
— И что вы... Что вы думали, чувствовали?
Арден улыбнулся словно бы чему-то своему, и улыбка не затронула его синеватых глаз. Он притянул руку Реда ближе, а потом на одну секунду, стоившую, наверное, Реду пяти лет жизни, прикоснулся губами к его руке возле запястья, там, где под кожей жарко бился пульс.
— Теперь вы знаете, — медленно произнёс Арден. — Знаете, что чувствует глупый мальчишка, когда человек умнее, старше, несравнимо выше по положению целует ему руки.