Во сне Ред в ту ночь блуждал по Каверли в поисках комнаты с заложенным камином, находя её в самых неожиданных местах, к примеру, когда открывал дверь кабинета или оранжереи, но когда он собирался переступить порог, почему-то вновь оказывался в коридоре. Иногда он всплывал из тяжёлой глубины сна на поверхность, колеблясь где-то между сновидением и явью, и в этой полудрёме его преследовало неотступно-красивое лицо Ардена, виденное днём на фотографиях.
Когда Ред вернулся из Лоули в поместье, Арден ещё завтракал. Завтракал он у себя в спальне, и, едва Ред успел разложить на столе газеты, письма и телеграммы, как послышался стук открываемой двери на винтовой лестнице. Ред прислушался, закроет её Арден или нет. Он закрыл: ключ дважды повернулся в замке.
— Доброе утро, — произнёс Арден, появляясь в кабинете. — От сэра Найджела ничего нет?
— Ничего от него не видел.
— Это для вас, вся стопка. Там две рукописи, обе в издательство, но каждую отправьте отдельным пакетом, хорошо? — Арден потянулся к верхней из газет: Мур объяснил, в каком порядке их Арден читает, именно в этом они и должны были быть разложены. — Это всё.
Ред взял подготовленную для него стопку и прошёл в дверь библиотеки. Там он кинул всё на стол, за которым работал, и, с полминуты поколебавшись, открыл другую дверь, выходившую в один из холлов первого этажа. Арден обычно не вставал из-за стола, пока не пролистывал все газеты. В девять ему нужно будет принести ещё одну чашку кофе, а до того момента Ред был свободен.
Он вертел в руках ключ от гостевых комнат, пока поднимался по лестнице на третий этаж: подойдёт или не подойдёт? Нет, сначала другое: найдёт он эту комнату или не найдёт?
Ред открыл первую же дверь в боковом крыле: она оказалась незапертой, даже замок не был врезан, но в комнате не было ничего, даже штукатурки на стенах. Видимо, Торрингтоны в этих комнатах не нуждались: крыло пристраивалось лишь ради зимнего сада и дополнительных гостиных, а третий этаж пустовал. Ред попытался вспомнить, что он читал в той самой брошюре. Кажется, строительство — последнее крупное в истории Каверли — происходило в середине девятнадцатого века. По бурому кирпичу ползли бело-жёлтые известковые потёки — с крыши сочилась вода, и никому не было до этого дела. Вряд ли Колин мог жить где-то здесь.
Ред даже не знал, что в Каверли было что-то настолько запущенное. Раньше самым заброшенным местом казалась пустая оранжерея.
Ред не стал открывать следующую комнату, а прошёл дальше, ругая себя, что не взял фонарик: этот коридор был слепым, без окна в торцовой стене, и свет с лестничной площадки освещал пыльный пол и стены лишь на несколько шагов.
Вместо обычного окна в дальней стене была дверь. Немного привыкшими к темноте глазами Ред рассмотрел, что она отличалась от прочих: краска не сказать что новая, но всё же не облупившаяся, немудрёные украшения в виде бронзовых накладок и заклёпок, позеленевшая от времени круглая ручка. На остальных дверях никаких украшений не было, и ручки были другие — поворотные. Ред вставил ключ, но дверь не открылась и ни на волосок не подалась, когда он начал толкать её и дёргать. Она была словно вмурована в стену.
Могла за ней скрываться та самая комната Колина Торрингтона, куда его, уже обездвиженного, вкатывал на коляске Герберт Прайс? Миссис Прайс говорила о третьем этаже и боковом крыле с уверенностью.
Если бы у него уже сейчас был мастер-ключ...
Ред решил, что обязательно посмотрит на окна этой комнаты из сада, стёр с ладони носовым платком паутину, которую нацеплял с дверной ручки, и пошёл назад. Сегодня он не узнал ничего, кроме того, что в этом доме было ещё что-то, о чём он раньше не знал.
Потом он работал в библиотеке, оторвавшись лишь для того, чтобы принести Ардену кофе. Когда он пришёл на кухню, то попросил у Бойла чашку и себе.
— Что-то вы неважно выглядите, — посмотрел на него Бойл. — Не заболели? Может, лучше я отнесу кофе?
— Нет, всё в порядке. Ночью мучился от бессонницы.
Ближе к обеду Арден вынес ему ещё несколько писем. Он пару секунд смотрел на Реда так, словно хотел ему что-то сказать, но потом резко развернулся и ушёл обратно в кабинет.
Среди новых бумаг обнаружилось три чека, один, на триста тридцать семь фунтов, предназначался «Уходу за парками и садами Трентона» в Эксетере. Дом в Альфингтоне, пригороде Эксетера, был у Найджела Торрингтона, не у Ардена. Но Арден опять за него платил. Триста с лишним фунтов! За какие-нибудь клумбы и газоны, покраску заборов и стрижку изгородей. Или это была очень крепкая дружба, или шантаж — другие варианты Реду в голову не приходили.
Сэр Найджел держит Ардена на крючке — почему-то именно эта версия казалась Реду наиболее вероятной. Наверняка Эллиот про это узнал... И что дальше? Поэтому он прыгнул к Найджелу в постель? Чтобы шантажировать Ардена уже вдвоём? Может, они сговорились? Но почему тогда Найджел так себя повёл, заявил, что номер второй раз не пройдёт? Может быть, Эллиот сблизился с Найджелом, пытаясь помочь Ардену?
Ред выхватил один из листков для записей и стенограммой записал несколько соображений. Можно будет добавить их к статье, которая, по правде говоря, продвигалась очень медленно. У него сейчас было время, он не так смертельно уставал, но стоило начать писать, как он упирался в стену: у него накопилась куча вопросов и почти ни одного ответа.
Запечатав все письма, Ред начал расставлять по полкам книги, которые за два прошедших дня Арден накидал в стопку «ненужных», а потом посмотрел, что было в нужных. Витгенштейн и Бертран Рассел: постоянная пара последних двух недель, и единственные книги, в которых Арден оставлял пометки. У Реда не было времени читать весь текст подряд, он просматривал только те абзацы или страницы, где были маргиналии Ардена; из этого он сделал вывод, что Ардена по преимуществу интересовал вопрос субъективности языка и невозможности передать его посредством свои мысли, потому что два понятия, обозначаемые одним словом, в сознании каждого отдельного человека приобретали свой уникальный смысл. Ред пролистнул несколько страниц, недоумевая, неужели Ардену кажется разумной мысль свести общение к логическим и математическим формулам. Новых заметок с позавчерашнего вечера не появилось, кроме одной. Мелким, словно стелющимся по строчке почерком, который Реду приходилось разбирать примерно так же, как стенограммы, было написано: «Язык лжёт». Эти слова были подчёркнуты дважды.
Реду казалось, что в этом доме лжёт всё: язык, стены, книги, двери, люди, глаза...
Под томом Рассела лежал машинописный манускрипт с прикреплёнными замечаниями редактора из «Стенхоупа». Ред посмотрел заголовок. «Всемирная история искусств. Том седьмой. Византийское искусство».
Ниже был альбом с репродукциями — тоже что-то про византийское искусство.
Ред уже хотел сложить все книги обратно, когда его вдруг ударило узнаванием. Он открыл альбом, пролистал с десяток страниц, нашёл цветную вкладку меж двух листов папиросной бумаги, ещё одну, третью, четвёртую... От дробности мозаик у него в уставших глазах заплясала пёстрая рябь.
Вот что так долго мучило его в лице Ардена и казалось знакомым. Как он мог не вспомнить об этом?
Ред пошёл к полке, где стояли издания Виктории де Вер, и взял самое новое, вышедшее в «Пингвине», но под руководством Ардена, обладателя авторских прав. Почти все иллюстрированные издания «Старших зеркал Ангрима» выходили с рисунками сэра Чарльза Лэрда. Иллюстрации к этой серии стали последними работами прославленного художника. Он уже несколько лет как ничего не рисовал, но дружба и родство с семьей де Вер, возможно, сыграли свою роль: он согласился проиллюстрировать всю серию. Его работы были чем-то волшебным: комната Анселя Филдинга и сам Ансель были изображены реалистично, но в блеклых, неярких тонах, так что эта часть рисунка напоминала чёрно-белую фотографию, зато то, что видел Ансель в зеркале, сияло, играло, искрилось миллионами цветов. Лэрд был одним из последних художников, творивших под влиянием идей «Искусств и ремёсел». Он отошёл от них, но в этих иллюстрациях будто бы вернулся, хотя вдохновением ему послужили византийские мозаики. Фигуры в зеркале из-за этого приобретали странную статичность, но общее ощущение — ощущение волшебного сверкающего мира, врывающегося в серую реальность, — было просто ошеломляющим. Эти иллюстрации воплощали для Реда всё, что он любил в серии про Анселя Филдинга. И поэтому было странно, как же он не вспомнил про них сразу.
Лицо Ардена, овал, форма глаз, даже некая окаменелость черт, всё это напоминало героев Виктории де Вер, изображённых Чарльзом Лэрдом, а через них — строгие, почти иконописные работы византийских художников. Лэрда некоторые упрекали в том, что рисунки получились красивыми, изысканными, но не детскими и что герои выглядят похожими друг на друга, но леди Виктория настаивала на том, что она не представляет себе иллюстраций лучших, чем эти, и они полностью соответствуют тому, что она хотела бы видеть. Но да, у героев Ангрима было одно лицо, немного меняющееся, становящееся то мужским, то женским, то старческим, то юношеским, — лицо Филипа Ардена.
Лэрд так и не нарисовал самого Анселя, как его ни просили читатели. Он всегда сидел лицом к зеркалу и спиной к читателю. И все эти маги, рыцари, жрицы, короли, безумцы, отравительницы, запертые в башнях девы, демоны и врачеватели — все они в той или иной мере были отражениями того, кто смотрел в зеркало. Анселя Филдинга. Филипа Ардена.
Ред, забыв убрать первый том «Старших зеркал», так и оставив его лежать поверх манускрипта, вышел из библиотеки. У него не было на это сил. Просто не было сил.
Последняя книга Виктории де Вер
3 сентября 196... года
Когда Ред садился писать по вечерам свою статью, руки ложились на кнопки печатной машинки и так там и замирали, словно в оцепенении. Единственное, что ему хотелось написать, так это «Я, кажется, знаю, как сходят с ума».
Он словно превратился в героя книги Виктории де Вер, только не знал, какой именно. Она написала около трёх десятков книг, не считая работ по истории семей де Вер и Торрингтон и достопримечательностям Девоншира, откуда была родом, но самыми лучшими и популярными были две серии, про братьев Мидсаммер и про Анселя Филдинга, написанные, как теперь было понятно, опосредованным образом о её сыне и о ребёнке, о котором она заботилась семь лет, до самой своей смерти.
Ред подошёл к окну: на улице уже начинало темнеть и сквозь стекло ничего не было видно. Только поблёскивающие прутья решётки. Похоже на тюремную камеру. И он никуда не сбежит. Он словно прикован к этому дому, к этой истории и к этому человеку.
Он снова вернулся за стол, но вместо того, чтобы начать печатать, взял блокнот и решил, раз уж статья сегодня не идёт, записать содержание подслушанного два дня назад телефонного разговора.
Ред был в библиотеке, когда позвонил Найджел Торрингтон.
— Это ведь Смит? — спросил он. — Новый секретарь?
— Совершенно верно.
— Раз так, вы должны быть в курсе... Вы посылали на мой адрес в Лондоне чек на тысячу фунтов?
— Боюсь, что нет, сэр. Если вы имеете в виду телеграмму, в которой вы...
— Нет! — рявкнул сэр Найджел. — Я имею в виду чек на тысячу фунтов! Пригласите к телефону мистера Ардена.
Ред послушно пошёл к кабинету, где Арден сидел со своими бумагами. Когда Арден, болезненно скривившись при упоминании имени сэра Найджела, всё же потянулся к телефону, Ред вернулся в библиотеку.
Он взял снятую с аппарата трубку, чуть приопустил рычажок, чтобы он издал клацанье, которое можно было принять за звук положенной трубки, и прижал её к уху.
— ...или он просто не курсе? — донёсся голос сэра Найджела, раздражённый, но без тех высокомерных и откровенно хамоватых ноток, с которыми он обращался к Реду.
— Я не посылал тебе чек, — спокойно ответил Арден. — В этом месяце я оплатил счёт за дом в Саутгемптоне, счёт от портного, счёт от Труфитта, счёт от какого-то доктора на Харли-стрит, счёт за твой сад. Это всё перевалило далеко за тысячу... А, и не забудь сто пятьдесят фунтов, которые ты попросил срочно пере...
— И что? — оборвал его Найджел. — Я не припоминаю, чтобы мы договаривались ровно на тысячу фунтов в месяц.
— Я помню, о чём мы договаривались, но эти траты переходят все границы.
— Не всем нравится сидеть в глуши, как тебе, — рассмеялся Найджел. — Господи, Арден, это для тебя мелочь! Давай не будем устраивать трагедию...
— Если это такая мелочь, то ты тоже вполне без неё обойдёшься.
— Ты, кажется, всё же кое о чём забыл, — Найджел произнёс это с изысканной любезностью, без малейшего оттенка угрозы.
— Ты тоже.
— Мы оба понимаем, что ставки очень высоки, так что давай разойдёмся мирно.
— Я много раз тебе предлагал, — голос Ардена изменился, став твёрдым и настойчивым. — Давай разойдёмся. Назови разумную сумму, уничтожь фотографии, и мы простимся раз и навсегда.
— Ты знаешь, чего я хочу.
— Слишком много. И права на книги я тебе никогда не отдам. Никогда.
— Тогда пришли мне чек на куда более скромную сумму в тысячу фунтов, хорошо? — насмешливо заявил Найджел и положил трубку.
Этот разговор был — наконец-то! — хоть чем-то конкретным в череде догадок и недомолвок. Найджел Торрингтон совершенно определённо шантажировал Ардена. Неважно чем. Ред знал: у каждого есть тайны. Хотя когда он думал о себе, то понимал, что до того дня, когда он приехал сюда под видом начинающего писателя, у него не было тайн. Абсолютно никаких тайн. Но их с Арденом нельзя сравнивать: он — простой парень из простой семьи, единственный из пары десятков родственников, кто закончил колледж, а Арден... Арден — почти что приёмный сын Виктории де Вер, герой её книг, вдохновивший самого сэра Чарльза Лэрда вновь взять в руки карандаш и краски. Возможно, это были даже не его тайны. Вдруг он пытался сохранить в секрете нечто, касающееся леди Виктории или её сына, преданный их памяти.