Ничего не понимая, Кристиан повернул голову в сторону Анако и вдруг в тени ниши за его спиной увидел очкарика. Того самого, чью фотографию положил в Досье по секте, чувствуя, что тот не последнее лицо в ней. Значит, он был прав…
Но тот же химик. Что он делает здесь сегодня? И почему появился только сейчас? Ответ на свой вопрос Кристиан узнал, точнее, почувствовал почти сразу же, как он подумал об этом. Анако незаметно протянул руку и нажал какой-то рычаг на боковой поверхности возвышения. Кристиан вздрогнул, почувствовав, как в его плечо что-то укололо, словно выскочила игла.
Черт… Очкарик химик… Все эти братья и сестры ведут себя так, словно… Черт! Как же он не догадался об этом раньше! Они же просто накачаны наркотиком!
Анако улыбнулся и, отойдя от возвышения, сел в тут же поставленный для него стул.
Кристиан же понял, что пройдет немного времени, и он начнет гореть. Именно гореть. Изнутри. По всей видимости, ему только что вкололи нечто, что и станет для него испытанием. Испытанием огнём.
Кристиан посмотрел вверх на висящий прямо над ним светильник. Но если бы он немного повернул голову в сторону, то, возможно, разглядел бы наверху на галерее сжавшуюся детскую фигурку, которая, замерев, не могла отвести взгляда от происходящего внизу.
При первых же признаках внутреннего пожара Кристиан закрыл глаза и сжал кулаки.
====== Глава 8. ======
- Что значит, не вернулся в класс после перемены…? – Джоанна не верила своим ушам.
- Мадам Рокье… – месье Гули, учитель математики, растерянно смотрел на нее. Он уже получил нагоняй от директора за исчезновение Рона Рокье, которое грозило обернуться для школы грандиозным скандалом, учитывая должность его отца. Но не меньший скандал грозил учителю прямо сейчас от стоящей перед ним женщины.
- Что значит… не вернулся!? – голос Джоанны набирал стальные обороты, подтверждая опасения учителя. – Почему вы сразу не позвонили мне!?
- Мадам Рокье… – учитель уже начал думать, что лучше бы директор пристрелил его на месте. – Я встретил месье Лорка на перемене, и он сказал, что Рон последние два дня очень странно себя ведет. Я и подумал, что, может… он заболел и домой пошел…
- Домой!? А рюкзак!? – Джоанна отказывалась верить в реальность происходящего. – Вы, что, не видели, что в классе остался его рюкзак!?
- Рюкзак ребята нашли… уже после уроков, на заднем дворе школы…
- Хорошо, даже если так. Почему вы и тогда мне не позвонили!?
- Мадам Рокье… – может, самому застрелиться… – Я подумал…
- Вы подумали?! Чем!? – Джоанна сжала в руках ключи от машины, выхватив из рук учителя рюкзак Рона, который он все это время держал, развернулась и быстрым шагом пошла к машине. Прежде чем сесть, повернулась к учителю. – А теперь лучше подумайте, где будете работать! И, если не дай Бог, с Роном что-то случится…
Звук хлопнувшей двери, словно выстрел, оглушил учителя. Тот вздохнул и, развернувшись, пошел к зданию школы. Собирать вещи.
- Леон!
Не заметив затормозившую в сантиметре от ее правой двери машину, Джоанна закричала в трубку, едва там раздалось сонное «да» Леона. Она не стала его будить, когда утром вернулась домой. Поправив покосившийся плед, сама села к компьютеру, снова и снова анализируя, сопоставляя то, что у них было. Ее не покидало ощущение, что Кристиан где-то совсем рядом, но вместе с тем липкий страх окутывал ее сердце, противно шипя в ухо: «два дня… два дня…». Впору было поддаться покатывающему отчаянию, потому что к моменту, когда пришло время забирать Рона из школы, она снова не продвинулась ни на шаг.
- Леон! Рон исчез!
- Как исчез!? – Леон мгновенно проснулся.
- Из школы. Примерно в районе четырех часов. Вышел на перемену и не вернулся. Я боюсь, что он снова увидел тех ребят из секты. И решил за ними проследить.
В трубке послышался грохот, шум, пару слов Леона характерного содержания.
- Он с телефоном? – Леон, наконец, вернулся к ней.
- Да. По крайней мере, в рюкзаке его нет.
- Хорошо. Скинь мне его номер, попробую пробить.
- Лови.
Джоанна выключила телефон, скинула Леону номер Рона и, не обращая внимания на ограничение скорости, прибавила газу. Если все так, как она думает, она не удивлена, Рон достойный сын своего отца. Но теперь сердцу болеть за двоих. Она сейчас надеялась лишь на благоразумие Рона, что тот не полезет в одиночку против толпы, а попытается как-то выйти на них.
Словно остолбенев, Рон наблюдал за происходящим внизу. Увидел, как к отцу подошел человек характерной восточной внешности, что-то говорил ему. Слов было не разобрать. Отец лишь молча смотрел на него. Даже отсюда Рону было видно, что отец вымотан и измучен этими тремя днями. Но все равно прямая спина, высоко поднятая голова. Во всем облике отца было то, что Рон обожал в нем, в чем всегда хотел быть похожим на него, – сила. Сила духа, сила правды, сила жизни. Жить до последнего так, чтобы не было стыдно ни за одну прожитую секунду.
Рону стоило немалых усилий, чтобы не выйти из тени, не податься вперед. Особенно когда отца вдруг потащили к странному возвышению посреди круга, положили на него и закрепили руки и ноги ремнями. Что они собираются делать с ним?!
Мужчина снова подошел к отцу, что-то сказал. Отец молча повернул к нему голову и вдруг вздрогнул. Рон не понял, что произошло. Перестав дышать, он наблюдал за отцом. Тот лежал, смотря куда-то в потолок. Вдруг руки его сжались в кулаки, он закрыл глаза. Какое-то время лежал неподвижно, лишь грудь учащенно поднималась. Первый стон, такой непривычный для отца звук, долетел до Рона всего через несколько минут. Отец прикусил губы, пытаясь удержать в себе вырывающиеся звуки. Рон видел, как с каждой секундой тело отца все больше и сильнее напрягалось, словно его распирало изнутри, словно внутри что-то заполняло каждую его клеточку, искало все новые и новые пути, проникало в вены, било в виски, разрывало мышцы. Рон впервые своими глазами видел боль. Дикую, растущую, набирающую обороты, заполняющую каждую клетку. Он видел, как отец пытался контролировать себя, свое тело. Кусал губы в кровь, сдерживая рвущийся из него крик, бился в судорогах, натягивая ремни на руках и ногах, сжимая кулаки. Боль металась внутри него, ища выход. И нашла.
Первый крик отца чуть не оглушил Рона. Он сел на корточки и обхватил голову руками. Но даже его бешено бьющееся сердце не могло заглушить крики. Все сильнее зажимая уши руками, он все равно слышал их. Когда крики перешли в хрипы, Рон нашел в себе силы подняться и посмотреть вниз. Отец все лежал на возвышении, его тело вздрагивало. Даже с такой высоты Рон видел стекающую по его рукам кровь. Боль заставляла его так натягивать ремни, что те впивались в кожу и резали ее, словно ножи. Рон видел напрягшиеся мышцы рук, натянутые, словно канаты, ноги. Только сейчас он понял, что эти люди каким-то образом вкололи ему наркотик, который и повлек для него этот ад.
А мужчина спокойно сидел на стуле и наблюдал за мучениями отца, улыбаясь при каждом его крике. Сидящие на лавках люди в серых балахонах молча наблюдали за всем.
Вдруг наступила тишина. Рон вздрогнул и вернулся взглядом к отцу. Он молча лежал. Не бил кулаками по возвышению, не закидывал голову, не рвал ногами ремни. Просто лежал, закрыв глаза. Рон задрожал. Мужчина поднялся и подошел к возвышению, жестом подозвал кого-то. К нему тут же подошел еще один, худой, в очках.
- Братья и сестры! – вдруг так громко, что его услышал даже Рон, сказал первый мужчина. – Вы все видели, как праведный огонь окончательно прогнал дьявола из этого человека! И теперь, чистый от грехов и пороков, он готов предстать перед Отцом нашим! Приближается святой для нас момент! С первыми лучами солнца мы поклонимся Отцу нашему и будем молиться о том, чтобы он принял нашу жертву и послал нам свое благословение!
С первыми лучами солнца!? Рон вздрогнул. Значит, жертвоприношение на рассвете? Всего через несколько часов?! Он вытащил телефон. Глухо. Не ловит. Снова посмотрев вниз, увидел, как отца освободили от ремней и сняли с возвышения. Он был без сознания. Но «балахоны» это мало трогало. Его поволокли к выходу. Рон в свою очередь рванул к двери. Он не знал, что будет делать. Но точно не сидеть на месте. Страх отошел куда-то на задний план. Крики отца, все еще звенящие в ушах, вели его сейчас. Вывели с галереи, по незнакомой лестнице привели этажом выше. Услышав шаги, Рон спрятался за какую-то портьеру. Около него остановились. Слегка отодвинул ткань, Рон невольно вздрогнул, потому что прямо напротив его глаз было лицо отца, так близко, что он бы смог дотянуться до него рукой. Два «балахона» держали его за подмышки, голова его упала вниз, он был без сознания. Рон видел морщинки на его лбу, разорвавшиеся под кожей сосуды, кровоподтеки на губах.
- Значит, его как всегда, на чердак, пусть полежит, отдохнет, он нужен нам в нормальном виде, – послышался голос, – в зале он должен быть к четырем утра. Мы пока все приготовим.
«Балахоны» молча кивнули и поволокли отца дальше. Чердак… Они держат отца на чердаке. Но где его искать? Едва за портьерой наступила тишина, как Рон выскочил из-за нее. Разумеется, отца и «балахонов» уже и след простыл. Все, что он знал, что его понесли куда-то вправо. Добежав до конца коридора Рон замер и отчаянно ударил кулаком по стене. Коридор расходился в две стороны. Пока Рон думал, куда ему повернуть, слева раздался шум. Выход был один – направо, назад он бы не успел спрятаться. Не теряя времени, Рон побежал. И вскоре в очередной раз поблагодарил провидение, поверив, что оно, и правда, повернулось к ним лицом, потому что выбранный им путь привел его к металлической лестнице, ведущей куда-то наверх. Проследовав по ней, Рон оказался под большим люком. Подняв его, вылез наверх и оказался на крыше. Отсюда найти чердак будет просто. Главное, не скатиться вниз. Лететь, конечно, недалеко, но достаточно, чтобы сломать шею. Пригнувшись, чтобы его не было видно с земли – мало ли кому захочется выйти воздухом подышать – Рон мелкими перебежками передвигался от одних окон к другим, вглядываясь в находящиеся внизу помещения. Даже осмотрев таким образом почти две трети крыши, он не отчаялся, а продолжал свои поиски.
Наконец, добравшись до очередного узкого окошка, Рон замер. Пришлось даже немного отпрянуть, прячась, потому что внизу два «балахона» как раз втаскивали отца. Рон осторожно выглянул, видел, как отца бросили на пол. Связав ему руки за спиной, так и оставили.
Сердце нетерпеливо выстукивало свой ритм, но Рон выдержал паузу на случай, если «балахоны» вернутся. Наконец, уверенно поднял окно. Оно было еще уже мансардных окон в их доме, через которые Рон в детстве любил тайком от родителей выбираться на крышу и, смотря на падающие звезды, загадывать желания. Слева от него вдруг что-то блеснуло, повернув голову, Рон увидел падающую звезду. Над желанием даже не думал, оно у него сейчас было одно.
Вдохнув, опустил ноги в окно, пришлось поднапрячься, даже слегка ободрать щеку о щеколду, но уже через каких-то пару минут он спрыгивал на деревянный пол чердака. Подбежав к отцу, опустился перед ним на колени, развязал руки, осторожно перевернув на спину, склонился над ним. Вдруг задрожавшей рукой провел по его лицу, тронул следы от разорвавшихся под кожей сосудов, запекшуюся кровь на губах. Вдруг… губы дрогнули… Тихий еле слышный стон… Рон сидел и смотрел на отца, пока, наконец, уже его губы не тронула робкая улыбка. Когда не сразу, не с первой попытки, но отец открыл глаза.
Сколько мог, Кристиан пытался контролировать свое тело, сжимая зубы, сдерживать вырывающийся из него крик. Боль выкручивала мышцы, разрывала сосуды изнутри, била в виски так, что у него создавалось полное ощущение, что голова сейчас разорвется, как бомба. Внутри все пылало, словно в него засунули горящий факел. Если бы не держащие его ремни, он бы уже свалился с возвышения, потому что его било в судорогах вопреки его воле. Вдруг внутри него словно что-то взорвалось, и мощная, сильнее всех предыдущих, волна боли накрыла его, вырвав из него разрывающий горло крик, переходящий в хрип. Вспыхнула фейерверком искр в глазах и… погасла. Вместе с сознанием. Наступила темнота.
Первое, что он почувствовал, когда она начала потихоньку проясняться, была тяжесть во всем теле. Боль все еще хозяйничала в нем, хоть и отступала понемногу. Вдруг кто-то коснулся лица, и было в этом прикосновении что-то теплое, родное, отчего захотелось не отпрянуть, а наоборот, прильнуть. С трудом приподняв веки и увидев сидящего перед ним, сначала совершенно уверенно подумал, что умер. А к нему пришел тот, кого он любил больше жизни и с кем не успел попрощаться…
- Рон… – прошептал, попытался поднять руку, но не смог, она плетью упала обратно на пол. Очередная острая заноза вонзилась в ладонь, заставив поморщиться. Кристиан перевел взгляд на руку и вдруг… Следующая заноза пронзила теперь уже его разум, заставив голову повернуться обратно.
- Рон!?
Если бы у него были силы, он бы подскочил на месте, но все, что смог, это шокировано покачать головой.
- Отец!
Едва услышав знакомый голос, Рон наклонился и обнял отца. Кристиан, собрав остатки сил в кулак, приподнялся и сел, Рон помог ему прислониться к лавке.
- Ты что здесь делаешь? Как? – отец ошеломленно смотрел на него, казалось, даже забыв о боли, о том, что пережил меньше часа назад.
- Я увидел их в школе. Его. Проследил. – Рон говорил сбивчиво, торопливо. – Бегал по коридорам. Искал. Прятался на галерее.
- Погоди… – Кристиан поднял глаза на сына. Только не…
- Да… – Рон сначала опустил глаза, потом опять поднял их на отца, – я все видел.
Черт… Кристиан закрыл глаза, качая головой, вспоминал все, что происходило в зале до того момента, как он потерял сознание. И его мальчик все видел…
Рон смотрел на него, понимая, что отец переживает из-за увиденного им.
- Я не маленький. Я все понимаю, знаю, через что ты уже не один раз проходил. И я рад, что вы с мамой не прятали от меня правду, не стоили воздушных замков. Я – мужчина!
Кристиан улыбнулся. Да, его сын – мужчина. Настоящий мужчина. Пусть еще и маленький. Он протянул руку и, обхватив Рона за шею, придвинул к себе. Тот порывисто обнял его. Радость от того, что он нашел отца, на мгновение даже отодвинула на задний план весь ужас ситуации, понимание того, где они находятся, и что эти люди хотят сделать с отцом через…
- Что с тобой? – увидев замершее лицо Рона, спросил Кристиан.
- С тобой… – сын взволнованно смотрел на него. – Они говорили, что жертвоприношение на рассвете. Я слышал, тот в очках, велел привести тебя в зал к четырем утра.
Короткий взгляд на часы, даже Кристиан заметил, что стрелки уже перевалили за полночь. Это значит, у них меньше четырех часов.
- Надо уходить. – Рон поднялся, протянул отцу руку.
- Как ты сюда попал? – Кристиан ухватился за протянутую руку, поднялся. Его все равно передернуло, боль все еще не до конца отпустила его.
- Через окно. – Рон кивнул в сторону открытой форточки на потолке. – Придется напрячься, но думаю, ты пролезешь.
Кристиан кивнул, и они подошли ближе к окну. Но спрыгнуть из него на пол было проще, чем проделать обратный путь. Под рукой не было ничего такого, на что можно было бы встать, чтобы хотя бы дотянуться до окна рукой и подтянуться на ней.
- Давай, ты подтолкнешь меня, а потом я протяну тебе руку, – предложил Рон.
Кристиан уже готов был согласиться с ним, как вдруг…
Даже если бы он тут же подкинул его наверх, все равно… не успели бы… Как они не услышали? Звук открываемого засова заставил их вздрогнуть.
И все равно, как самец защищает своего детеныша, так Кристиан закрыл собой Рона, едва дверь открылась, и на пороге возникли Анако и его «балахоны».
- А у нас гости…? – Анако расплылся в змеиной улыбке, увидев за спиной Кристиана мальчика. – И я смотрю, у вас все хорошо. Вы куда-то собрались? Не попрощавшись?
Кристиан молча еще сильнее сжал руки Рона, прикрывая его собой. Понимая, что из-за него мальчик попал в переделку, он уже сам был готов пойти куда угодно – хоть на крест, хоть на костер – лишь бы сына не тронули.
Анако дал знак. Кристиан понимал, что все равно ничего не сможет сделать, когда его будут отрывать от сына, но до последнего закрывал его собой. Даже тогда, когда к нему подошли, когда под крики Рона: «Нет! Отец! Нет!» все-таки отцепили, буквально оторвали его пальцы от рук сына, оттащили. Увидев, как еще двое схватили Рона, Кристиан вдруг словно обезумел. Ему было плевать, что будет с ним, но за сына он был готов драться до последней капли крови. Он сам не понял, как вырвался из державших его рук, как, забыв о боли, в два прыжка оказался около Рона, оттолкнул от него «балахоны». И даже когда его опять скрутили, все равно вырывался, хотя уже трое держали его.