Руки его дрожали, когда они, наконец, остановились напротив нужной двери. Три секунды ожидания было для Макса чересчур, он вырвал ключи у охранника, грохот открываемого замка слился с уже раздающимся за поворотом топотом сапог, рывком отворенная дверь.
- Врача! Быстро! – Макс рванул к корчащемуся на полу Дэймону, обернулся на остолбеневшего охранника и ворвавшихся в камеру солдат в черно-белой форме. – Шевелитесь, пингвины хреновы!
- Врача в пятнадцатый бокс! – вздрогнув, офицер выхватил из чехла рацию.
- Поз… дно…
Макс склонился на еле слышно хрипящим Дэймоном.
- Я… сам… врач…
Лицо Макса было еще пока узнаваемым, но уже стремительно расплывалось, словно в дешевых зеркалах затрапезной комнаты смеха. Он сразу все понял. Металлический привкус во рту, слабость мышц, внезапно закружившаяся голова. Черные мушки в глазах, сковавшая грудь тупая боль, словно обруч одели. Адвокат… Изменить очевидный финал… С первым пронзившим его приступом скатился к топчана на пол, свернувшись калачиком. Обхватил руками грозящую взорваться, словно перекачанный шарик, голову. Отпустило… Второй приступ заставил выгнуться в спине и, схватившись за ножки топчана, заскрежетать зубами. Перед глазами замелькали лица.
Мама… Отчим… Комната… Она дала ему жизнь и она же позволила ее сломать…
Кристиан…Подвал… Ни одного живого места на теле, но, сука, непокоренный… Чертов Феникс!
Саша… Эдвард… Почему он так ненавидел его, частичку себя?
Макс… Уничтоживший его морально, раздавивший какими-то клочками бумаги…
Адвокат… его прощальная улыбка и это кручение перстня на пальце… Завершивший начатое Максом…
Словно кадры плохого кино, которое посмотрят один раз и закинут в самый дальний угол самой верхней полки. Кино его жизни, такое же пустое и бессмысленное. Когда он позволил себе сломаться? Где, когда мог сложить этот пазл иначе? И мог ли…
Третий приступ. Он считал себя хозяином жизни, властителем судеб, карателем и палачом, испытывающем животное удовольствие от мук зависящих от него людей. Словно пытался им отомстить. За свою сломанную жизнь, растоптанное сердце и развороченную душу. Вся его жизнь была подчинена этому.
- Кто? Кто он? – слова Макса долетали уже сквозь липкий туман, лицо превратилось в одно большое бесформенное пятно.
Его одинокая, несчастная, обреченная жизнь… Мог ли он написать ее иначе? Из маленького звереныша вырос зверем, жестоким, обиженным на весь мир, ненавидящим всех и каждого. Прятался в своей звериной шкуре, словно щитом, защищая ею осколки своей души. Не разрешая себе стать другим – обычным, скалился, огрызался, не доверял, не пускал. Для чего? Чтобы в эти последние минуты оглянуться назад и понять, что все это было ничтожно и бессмысленно. А могло бы… Могло ли?
- Черная лиса… – вдруг повернул он голову к Максу, не видел уже ничего, не был уверен даже, что тот слышит его, – три после пяти… караван… Те…
Взрыв тысячи огненно-красных пейнтбольных шариков в голове, в агонии бьющееся тело, врезавшиеся в серый холод пола пальцы.
- Время смерти час сорок пополудни.
Макс стоял, шатаясь, почти не слыша слов врача.
«Черная лиса… три после пяти… караван…»
- Жак… – глухо произнес в трубку, медленно идя по коридорам к выходу. – Встречай клиента… – Выключив телефон, сжал его в руке. – Один-ноль, Кристиан… не в нашу пользу.
Робкие лучи выглянувшего из-за туч солнца защекотали нос.
- Апчхи….
- Будь здоров.
- Спасибо. Извини… – Леон виновато обернулся на сидящую на кровати Сашу. – Ну, вот, я все проверил и настроил.
- И теперь все будет работать?
- Да, конечно. – Он снова отвернулся, поправил блок питания камеры. Поднявшись, закинул в рюкзак инструменты.
- Жаль… – Саша тронула рукой лепестки ромашек, вдохнула их терпкий аромат. Подняв глаза на вновь обернувшегося на нее оторопевшего Леона, улыбнулась. – Спасибо…
- Так это… – Леон, кряхтя и заикаясь, посмотрел на свою только что законченную работу, – моя ра…
- За кусочек моей родины.
Тишина… Ее руки, обнимающие ромашки. Его глаза, смотрящие на нее. Ее улыбка. Его с трудом проглоченный ком в горле. Шорох закрывающихся жалюзи на окнах. Робкое движение воздуха рядом с ней. Нерешительно опустившаяся на ее руку его рука. Глаза в глаза. Пересохшие губы…
====== Глава 19. И нам с тобой нужна одна победа. ======
- Звал? – Голова Оливье появилась в дверном проеме. Помещение встретило его звоном инструментов, каким-то нереальным сочетанием пустынности при полной загруженности и замершим в воздухе ощущением внутреннего холода. В пустом холодильнике было больше жизни, чем здесь. – Никогда не любил твои «хоромы». – Поморщился он, заходя.
- А что такое? – Жак поднял лобный рефлектор, повернулся к Оливье. – Тихо, спокойно, никто не орет в ухо и не проносится то и дело мимо, словно ошпаренный вентилятор. Мои клиенты тихие, неконфликтные, в отличие от вашего, – скосил глаза на коллегу, – муравейника.
Оливье усмехнулся. Дааа… муравейник по сравнению с их Управлением для непривыкшего к такому ритму человека был бы просто оазисом. Закрыв дверь, он прошел вглубь помещения.
- Решил сообразить на троих? – усмехнулся, увидев не до конца прикрытого «клиента» на столе. Их шутки со стороны могли бы показаться циничными и грубыми, но они помогали не сойти с ума, когда день сливался с ночью, а кофе глушилось со скоростью, которой позавидовал бы самый скоростной лайнер.
- Присоединяйся… – хмуро ответил Жак, отъезжая от стола.
Увидев «клиента», Оливье вздрогнул.
- Час назад привезли. – Поймав его ошалелый взгляд, ответил Жак. – Макс чуть-чуть не успел. Хотя… – Жак поднялся, замерев на мгновение, вздохнул и, качая головой, закрыл Дэймона простыней, – он бы все равно ничего не смог сделать.
- Чертов Ахмат… – пробормотал Оливье, не отводя взгляда от простыни.
- Ибутропен, – Жак снял резиновые перчатки, подойдя к столу с компьютером, бросил их в стоящую рядом урну, – на Востоке именуемый «огненный поцелуй». Действует не сразу, но резко и неожиданно. Начинается с металлического привкуса во рту, а умирает человек от разрыва сосудов. В прямом смысле… – повернувшись, Жак бросил взгляд на Дэймона, перевел глаза на остолбеневшего Оливье. – Противоядия нет.
- Как? В Ла-Санте и мышь не проберется… – Оливье, наконец, смог стряхнуть с себя охватившее его оцепенение, подошел к Жаку, присел на рядом стоящую пустую каталку. – Как Ахмат добрался до него?
- Ибутрпопен опасен даже в самых малых дозах и может проникнуть в организм множеством путей. Судя по показаниям охраны, в нашего «Брута» он попал с водой. Да, – проследив за взлетом бровей Оливье, пожал плечами Жак, – с обычной водой, стоящей в комнате свиданий. Смертельной является уже доза в два-три грамма, а в, скажем, обычном перстне можно пронести до десяти грамм.
- Чего так испугался Ахмат? – Оливье откинулся, прислонившись спиной к стене. – Что Дэймон заложит его в обмен на свободу? Так хрен бы он получил срок хоть на день меньше после того, что сотворил. А на раскаявшегося грешника, судя по словам Макса, он не был похож.
- Ахмат человек дела, хладнокровно подчищающий после себя. – Жак запустил на компьютере обработку данных, в ожидании результата откинулся на стуле и повернул голову к Оливье. – Не будь он таким осторожным, не смог бы столько лет быть неуловимым для всех спецслужб мира.
Оливье согласно кивнул, прикусив губы. Хреново… И смерть Дэймона, унесшего с собой море полезной информации, и исчезновение Ахмата, на свободе остающегося крайне опасным для Кристиана. Не говоря уже о том, что все происходившее и происходящее указывало на какое-то задуманное им грандиозное дело. Все-таки, то, что Этьен еще не уехал, огромная удача. Его опыт и его база не будут лишними. Это их общая война, и им сейчас нужна одна победа…
- Вот еще что… – не отводя от бегущих по экрану компьютера строк, пробормотал Жак. – Мое обследование показало, что очень давно, скорее всего, еще в детстве… – Жак сделал паузу, перевел взгляд на Оливье, – его изнасиловали.
- Ччччерт…. – словно камень рухнул где-то внутри, резко затошнило, руки моментом вспотели. Пронзившая сознание молния, моментом открывшийся ларчик с хранимой годами тайной, давший ответ на один из терзающих их последние дни вопросов – что могло сделать Дэймона таким? Откуда эта зашкаливающая жестокость и стремление покарать весь мир?
Компьютер, наконец, пропищал, оповещая об окончании обработки данных, принтер затрещал, выплюнув три полностью испечатанных листка. Жак достал их и протянул Оливье:
- Здесь все. Приятной ночи.
- Добряк ты наш… – скорчил рожицу Оливье.
- Обращайся… – пожал плечами Жак, поднимаясь со стула.
Оливье проводил его взглядом, вздохнув, пробежал листки глазами. Соскочив с каталки, направился к двери.
- Да… – с грохотом закрыв за Дэймоном дверь его нынешнего пристанища, повернулся к Оливье Жак. – Макс сказал, что он перед смертью пробормотал что-то типа «черная лиса… три после пяти… караван…».
Оливье затороможенно почесал затылок и, не сказав больше ни слова, вышел. Дверь гулко хлопнула за его спиной.
Улыбаясь, она смотрела, как привыкший к опасности, словно орешки щелкающий сложнейшие загадки, он сидел рядом, словно парализованными пальцами вцепившись в ее руку, и смущенно кусал губы.
А он бы сейчас предпочел снова в тот огонь, из которого вытащил ее, не в силах никак прервать это затянувшееся молчание.
- А я даже не подозревала… – прошептала она, наконец, сжав его ладонь.
Сколько раз она касалась ее, когда он помогал ей выйти из машины или когда они здоровались, встречаясь в кабинете ее отца. Она никогда не думала о нем иначе, чем как о подчиненном отца, умном, преданном, юморном, гениальном программисте. Последние сутки заставили ее совсем иначе посмотреть на него с той самой минуты, как она услышала его голос в коридоре. «Все будет хорошо…»
Уверенной, недрогнувшей рукой выбивающий десять из десяти в служебном тире, сейчас он никак не мог унять эту предательскую дрожь в руках, выдающую его с головой.
- Ты была замужем, я не смел… – голос тоже издевательски дрожал, пересохшее горло хрипело, словно он бухал, не просыхая, несколько суток. – Я пытался не думать о тебе, кроме как о дочери шефа, ринулся спасать трещащие по швам бывшие отношения. Но от себя не убежать… – он вдруг поднял на нее глаза.
Она молча смотрела на него, теперь у нее разом пропали все слова.
- Мы ведь думали, в сарае Кристиан. Мы за ним ехали, не зная, что ты тоже там. А Макс с Роном ехали за тобой, не зная, что Кристиан тоже там. – Леон покачал головой. – Когда я влетел туда и увидел тебя… Не знаю… сколько бы я еще стоял там, словно истукан, если бы не посыпавшаяся сверху горящая солома.
- Спасибо… – она только сейчас поняла, что, ринувшись туда, он мог остаться там навсегда, и неважно, с отцом или с ней.
- Тогда я и понял, как коротка может быть жизнь, как легко может оборваться в любую минуту эта тоненькая нить и…
От прозвеневшего телефона вздрогнули они оба.
- Да, слушаю, – дрожащим голосом ответила Саша. – Привет, Макс. Нет, все нормально, это я от неожиданности. Нет, никто не звонил. Что…?!
Она вдруг резко села в кровати, задышала часто, прерывисто, словно задыхалась, словно ей не хватало воздуха. Леон встревожено подскочил, потянувшись к стоящему на тумбочке стакану воды, но Саша остановила его, сжав его руку. Он сел обратно, теперь уже не сводя с нее глаз, обеспокоенно следил за ее бледнеющим лицом, побелевшими прикушенными губами.
- Да, конечно… Не стоит ему пока ничего говорить. – Наконец, пробормотала она, в чем-то соглашаясь с Максом. – У него завтра операция, Джоанна сказала, нельзя лишний раз волноваться. Звони, ладно? Да, спасибо… Пока…
Она выключила телефон, положила его на тумбочку. Прикусив губы, вдруг закачалась. Из глаз покатились слезы, которые она уже была не в состоянии сдерживать. Леон молча ждал, даже не пытаясь предполагать, что могло произойти.
- Он умер… – вдруг тихо сказала она, подняла на него глаза. – Дэймон… умер…
И он мог бы, сопоставив услышанную новость с ее состоянием, сделать логичный вывод, что пошел бы он куда подальше со своими чувствами, если ее сердце еще занято, пусть и тем, кто чуть не убил ее, ее отца, если бы она вдруг не повисла на его шее, вцепившись в его плечи. Сначала несмело, а потом все увереннее он обнял ее. И, поглаживая по спине, услышал в ее сдавленных рыданиях, увидел в пробирающей ее дрожи прощание. Но не с любимым мужем, а с кошмаром, который тот создал для нее.
Двоякое чувство – раздражение, что Ахмат обставил их, заставив замолчать возможный источник информации, и облегчение, что больше нет преград между ней и им – разрывало сейчас Леона на части. Но все сомнения, метания, тревоги разом отступали, оставляя лишь переполняющее его желание защищать и оберегать ее, когда он осознал, что именно в его объятиях она ищет сейчас опору на в одну секунду пошатнувшейся под ногами земле.
Закат после дождя особенно красив. Кристиан не сводил глаз с медленно опускающегося за горизонт оранжево-бордового колеса. Чистое небо обещало хороший день. Хороший день, чтобы…
- Время перевязки. – Из ванной комнаты, на ходу вытирая руки бумажным полотенцем, вышла Джоанна. – Скоро придет медсестра колоть антибиотик. И звонил Жан, через час подойдет с анестезиологом, хотят все обговорить. Скорее всего, операция будет уже утром.
Кристиан невольно вздрогнул, хотя большой разницы в том, случится это утром или вечером, нет.
- Я понимаю тебя… – от Джоанны не ускользает ничего. Она подошла, присела рядом с ним, протянув руку, коснулась его волос. – Но у нас нет выбора. Ждать…
- Все нормально… – перебив ее, он даже смог улыбнуться, не хватало еще, чтобы она сходила с ума от волнения так же, как он. Хотя… Кого он пытается обмануть? Она же все чувствует.
- Пап… – подал голос сидящий на диване Рон, – сколько раз Жан вытаскивал тебя? Вырывал из таких когтей, перед которыми любой другой, даже самый гениальный, врач потерпел бы поражение. Так неужели и сейчас он не сделает все и даже больше? А что касается возможных осложнений… – Рон слез с дивана, подошел к кровати и присел рядом, – это как море. Даже после самого сильного отлива всегда прибывает. Всегда. И зная тебя и всех нас, ты обязательно преодолеешь любой регресс.
- Ты уверен, что хочешь пойти в химики? – улыбнулся Кристиан, накрывая своей ладонью ладонь сына, тот сжал ее в ответ. – В нашем деле цепкий ум высоко ценится.
В этот раз даже Джоанна не вздрогнула. Она давно смирилась с тем, что Рон может пойти по стопам отца.
- Я подумаю. – Серьезно ответил Рон. Кристиан многозначительно переглянулся с Джоанной, она с улыбкой лишь покачала головой. – А сейчас пойду навещу Сашу, пока у вас перевязка и консилиум. Освободитесь – звоните.
Рон поднялся и, поцеловав напоследок ошеломленного отца, вышел из палаты.
- Кого-то он мне своей решимостью напоминает… – прошептал Кристиан, за шею притягивая к себе Джоанну.
- И мне… своим упрямством… – ответила она, прежде чем его губы коснулись ее губ. – Десерт позже, пока основное блюдо. – Отпрянув от него, она подвинула поближе столик с перевязочными материалами.
- Как скажете, доктор… – Кристиан откинулся на подушку. Все-таки, и правда, прикосновение любимых рук – лучшее лекарство.
Сделав последний глоток, Саша отдала Леону стакан.
- Макс сказал, пока не надо ничего говорить отцу. И я с ним согласна. Ему сейчас лишние волнения ни к чему.
Леон кивнул, поставив стакан на тумбочку, повернулся к Саше:
- Насчет меня можешь не волноваться. Ребят я предупрежу. Саша… – замешкавшись, словно снова забыв все слова, он взволнованно кусал губы, наконец, поднял на нее глаза, – я…
В этот раз взорвавшийся Раммштайном в нагрудном кармане его телефон заставил их одновременно вздрогнуть.
- Да. Да, Этьен. – Было видно, что даже ожидаемый и долгожданный, этот звонок сейчас в какой-то степени огорчил его. – Хорошо, понял. – Короткий взгляд на часы. – Через час у меня. Оливье я сам отзвонюсь. – Выключив телефон, он посмотрел на Сашу.