Трель школьного звонка заставила Макса вздрогнуть, вырвавшись из плена мыслей. Сорокавосьмилетний мужчина, прошедший разведку, побывавший в таких переделках, что не приходили в головы лучшим голливудским сценаристам даже в самых смелых мечтах, он смотрел на бегущих к нему мальчика и девочку и предпочел бы сейчас вернуться в любую из них, чем…
- Десять баллов! Йоху! – Венера радостно подняла руки вверх, повисла на шее отца, отпустив, повернулась к подбежавшему следом Рону. – Спасибо.
- Зря что ли мы с тобой два вечера над опытами корпели, – с гордостью в голосе произнес Рон. Повернувшись к Максу, улыбнулся. – Ваша дочь еще не до конца потеряна для науки.
- Тоже мне наука, – фыркнула Венера, – и вообще зачем медикам физика? Вот химия там или даже естествознание, я еще понимаю. А физика?
- Ну, ты даешь, – покачал головой Рон, – да то же искусственное дыхание в первую очередь основано на законах физики, а потом уже все остальное. И вообще, как говорит папа – не бывает ненужных знаний.
- Я хочу есть! – возвестила Венера, не заметив, как вздрогнул отец при последних словах Рона.
- Поехали домой. Я там мясо замариновал, как на пикнике у месье Брошана. Папе тогда очень понравилось, он все маме говорил – надо повторить. Хочу успеть к его возвращению!
Рон побежал в сторону припаркованной машины Макса. Тот замер, с трудом открыл рот:
- Рон… – что-то похожее на хрип вырвалось из него. Рон удивленно повернулся к нему. Венера тоже приподняла брови. Макс, еле передвигая ногами, подошел к Рону, присел на корточки. – Рон… – слова дрожали в горле, застревали, словно рыбная косточка.
- У него снова полно работы, да, – улыбнулся Рон, – и он будет очень поздно. Ладно, тогда зав…
- Рон, случилась беда… – прервал мальчика Макс и, пока голос снова не окаменел, быстро закончил, понимая, что все-равно придется это сказать. – Покушение. Был взрыв. Твой отец погиб.
Воцарившаяся тишина звенела громче школьного звонка. Окутывала их, словно коконом, и вдруг разбилась от надрывного детского крика, словно выпавшая из рук чашка. Задремавшие птицы шумно сорвались с веток куда-то к облакам, где, подняв полные слез глаза, взрослый ребенок пытался разглядеть того, кого они забрали у него…
- Какой матери вы не сказали мне, что материал не готов!?
Молоденький паренек вжался в стену. Редактор новостей сочувственно посмотрел в его сторону. Не предупредили парнишку, что гнев выпускающего новостных программ страшнее цунами, землетрясения и урагана вместе взятых. Потому что от последних можно укрыться, а пронзительный взгляд серо-голубых глаз найдет везде. Словно сканир, словно лазер, пробьет любую преграду.
- Две минуты, чтобы закончить! – отвернувшись, она сдула прядь волос, подошла к пульту, повернулась к звукорежиссеру. – Заставка для экономического блока готова? Отлично, – кивнула на утвердительный кивок, замерев, вдруг резко повернулась к слившемуся со стеной парнишке. – Минута уже прошла!
Того тут же сдуло ветром, в дверях он налетел на самого директора канала, едва не выронившего из рук листки. Забыв о провинившемся, она вместе со звукорежиссером уставилась на него, потому что появление последнего всегда означало либо головную боль, либо взбучку, либо что-то горячее.
- Срочно в выпуск! – протянул он ей листок и, не дожидаясь ответа, вышел.
Они со звукорежиссёром переглянулись. Чтобы директор канала лично принес новость для выпуска? Она опустила голову.
Он многое видел. И как она устраивала разнос опытным журналистам, предпочитавшим горячие точки взбучкам от нее. И как строила фотографов, минута опоздания которых равнялась для них концу света. И как доводила до белого коленья главного редактора канала, и его «хорошо, только замолчи!» слышала вся редакция. Но никогда раньше он не видел, чтобы она, прочитав новость, побледнела, задышала тяжело, прерывисто, словно задыхаясь, и на подкашивающихся ногах выбежала из студии.
- Лали! – крикнул он вслед хлопнувшей двери, поднял выпавший из ее рук листок.
«Сегодня утром в результате покушения погиб Директор Генерального Управления внешней безопасности Кристиан Рокье…».
Вечерние сумерки вкупе с набежавшими тучами еще больше погрузили дом в темноту. По стеклу застучали первые капли дождя. Свет не включали. Только на кухне горела подсветка, Одри то и дело ставила чайник. Еда ни в кого не лезла, а кофе шло нарасхват. Как и коньяк. В гостиной тусклая лампа на комоде давала достаточно света, чтобы просто не натыкаться на стулья, углы и друг друга.
Оливье вышел из кабинета, прикрыв дверь. Пройдя в гостиную, сел рядом с Максом на диван.
- Я не дозвонился до Этьена, он в командировке. Автоответчик Николя сообщил, что тот уехал на неделю в Арктику снимать что-то для географического журнала. Телефон Элен постоянно недоступен, я оставил сообщение. Дозвонился до Жозе и Себастьена. Он, кстати, уже был в курсе. Сказал, что еще днем прошло по всем новостным каналам.
Макс сначала удивленно посмотрел на него, потом кивнул. Телевизор не включали, но такая новость не могла не попасть в выпуски.
- Как Рон?
Оливье видел в окно подъехавшую машину Макса, видел выскочившего из нее Рона, слышал, как он пробежал через коридор и буквально взлетел по лестнице.
- В своей комнате его нет, – поставив на столик пустой стакан, глухо ответил Макс. Коньяк был давно выпит. – Наверное, к Джоанне побежал. Но туда я соваться не стал.
- А девочки?
- Вики еще слишком мала, ничего не понимает. – Одри вошла в гостиную с очередной чашкой кофе в руках. – А Леа мадам Флор увезла к себе на ферму, якобы погостить, цыплят, уточек покормить. Не надо ей сейчас здесь быть. Потом… мы ей все объясним. Как-нибудь… И до Москвы я не смогла дозвониться.
Все больше сгущались сумерки, все звонче кричала тишина, царящая в доме. Лишь часы на каминной полке то и дело отмеряли очередной час. Час без Кристиана.
Промелькнувший за окном свет фар не сразу и заметили. Да и прозвучавший звонок в дверь сначала приняли за очередной звон часов. И лишь когда трель оттрезвонила несколько раз, Одри, наконец, вздрогнула и поднялась. Все дружно повернули головы в сторону двери и так же дружно раскрылись рты, когда в гостиную вошел президент:
- Совсем не доброго вечера, друзья мои…
Еще не открывая глаз и даже не до конца проснувшись, Джоанна почувствовала, что лежит не одна, кто-то лежал рядом, обняв ее за живот. Может, все это просто жуткий сон!? Просто кошмар!? Она сейчас откроет глаза и увидит, что снова утро, и это Кристиан обнимает ее. Она повернется к нему и привычно зарывшись руками в его волосы, коснется губами его губ. Обнимет, ощутит тепло его рук, услышит его голос. И все будет, как раньше… Распахнув глаза, Джоанна резко повернулась.
От ее движения Рон тоже проснулся, открыв глаза, молча смотрел на нее. Засохшие следы слез в уголках глаз, еще больше повзрослевшее лицо. Она протянула руку, коснувшись его щеки, губы дрогнули. С годами он становился все больше похож на Кристиана – тот же разрез глаз, та же форма носа, подбородка. Ей иногда казалось, что даже взгляд у него такой же, как у отца. Глаза снова заволокло пеленой, а Рон вдруг прижался к ней и уткнулся в плечо. Она почувствовала, как задрожали его плечи. Он душил, прятал свой плач в ней, сжимал ее руку что есть силы. Ее большой маленький мальчик… Частичка Кристиана… И только он, и две маленькие девочки не давали ей сейчас сойти с ума.
Мама дождалась, пока он немного успокоится, пока сам не отведет от нее своего лица. Он даже не прятал сейчас своих слез, не пытался казаться сильным и взрослым. Потом он сможет, он должен, ведь он остался единственным мужчиной в семье. Но сейчас… эту пустоту в доме и в душе не заполнить ничем, кроме этих слез. Они молчали, ничего не говоря друг другу. Но слова и не нужны были сейчас. Одна боль, одна потеря, одна разбитая жизнь.
Промелькнувший в окне свет заставил вздрогнуть. Короткий взгляд на часы, обычно в это время отец возвращался с работы. Переодевался и приходил к нему, или они вместе сидели на кухне, пока он ужинал. Не зная, зачем, Рон вскочил и подбежал к окну. Но вместо черного джипа отца у дорожки, ведущей к дому, остановился лимузин. Рон даже не стал дожидаться, кто из него выйдет, отошел от окна. Скорее всего, кто-нибудь с очередными соболезнованиями. Потянутся сейчас… А нужны ли они им, их соболезнования!? «Можем ли мы чем-нибудь помочь?» Отца можете вернуть!? Нет!? Тогда проваливайте! Он не хотел никого видеть, не хотел никому показывать свое раненое сердце.
Но мама должна была, положение обязывало. А потому она медленно поднялась с кровати, поправила волосы и, поцеловав его, тихо вышла из комнаты. На кровати осталась лежать рубашка отца. Рон взял ее в руки, сжал, поднеся к лицу, снова ощутил запах отца, его тепло. Губы задрожали, глаза заволокло пеленой. Он упал на кровать, закрыв лицо этой рубашкой, и дал волю слезам.
- Я уже распорядился провести полное расследование.
Джоанна, еще не ступив на лестницу, услышала знакомый голос.
- Пока все не выясниться, дело не будет закрыто. Это я вам гарантирую. Что касается Управления… Я понимаю, у всех шок, всем еще долго приходить в себя. Поэтому я пока не буду принимать кадровых решений. Я попросил Пьера на время вернуться на пост Директора, он согласился.
Оливье, Леон и Жан дружно выдохнули. Признаться, они уже думали о том, кто же займет место Кристиана. И боялись, что все то, что он уже сделал и начал, будет погребено новым начальником. Но если вернется Брошан, то есть шанс завершить все дела, начатые Кристианом.
- Теперь что касается… – президент замолчал, но все и так догадывались, о чем он собирается говорить.
- Спасибо, но мы справимся…
Все дружно повернулись на голос. Президент поднялся и подошел к лестнице. Джоанна стояла на нижней ступеньке. Полумрак комнаты скрывал серый цвет ее лица, потухшие глаза смотрели словно в пустоту.
- Джоанна… – президент говорил не как руководитель страны, не как начальник, а как друг, как человек, уважавший и ценивший Кристиана, – позвольте мне помочь… Кристиан был…
- Он хотел, чтобы его похоронили рядом с родителями. Он так просил в завещании и как-то говорил мне об этом.
- Позвольте мне хотя бы взять на себя все организационные моменты. Кристиан был мне не просто подчиненным, он…
Все находящиеся в комнате впервые услышали, как дрогнул голос президента.
- Спасибо, – кивнула Джоанна. Она чувствовала искренность стоящего напротив нее человека и не могла отказать ему. – А сейчас… простите меня… – теперь уже ее голос дрогнул.
- Конечно… – кивнул президент.
Она повернулась и медленно снова поднялась наверх. Никто не стал ее окликать или бежать за ней вслед. Все всё понимали…
Поднявшись, она прошла по коридору, на секунду остановившись у дверей спальни, слышала сдавленные рыдания Рона в подушку. Тихонько прикрыв дверь, давала сыну побыть наедине со своей личной болью. Дошла до перехода к оранжерее, замерла у кадки с розами. Какой-то особый сорт, который Кристиан привез из Эмиратов в последнюю свою командировку туда. Два года, два года они зеленели, но не цвели. И вдруг она заметила маленький одинокий бутон посреди пышных листьев. Опустившись на колени, осторожно раздвинула руками стебли.
- Это ты… Я знаю…
====== Глава 4. Принятие отрицания. ======
Солнце. Какое яркое солнце. В такой день не может быть такого яркого солнца. Машина мягко шуршала шинами по асфальту. Джоанна смотрела в окно, сжимая в руках платок. Впереди показались очертания Пер-Лашез. И снова этот ком в горле, снова, как и много раз за эти дни, голова налилась свинцом, руки взмокли, сердце сжалось, острыми шипами боли вновь закровоточив. Повернув голову, она посмотрела на Рона. Тот сидел рядом и теребил пальцами черную пуговицу черной рубашки. После того первого дня она больше ни разу не видела его слез. Если он и позволял их себе, то только наедине с собой. А при ней и при других ни разу. Но всегда был рядом. То чай ей принесет, то на очередной звонок журналистов ответит уже поставленным тоном: «без комментариев». Лишь однажды замер, не положил привычно трубку телефона, а принес его ей. Протянув, молча вышел.
- Я могу что-то сделать для тебя? – услышала она тогда в трубке сдавленный голос Лали и не выдержала. А подруга молча, терпеливо ждала, когда она успокоится. Но Джоанна чувствовала, та, как и она, сейчас глотает горькие слезы отрицания происходящего.
Лали взяла на себя прессу, пообещав, что ни одна вспышка камеры не вторгнется в их день прощания с Кристианом. И Джоанна знала – так и будет. И спокойно сказала президенту, что насчет папарацци можно не беспокоиться. Их не будет.
Президент, как и обещал, взял на себя все организационные вопросы. Джоанну лишь оповещали о подготовке. Как и хотел Кристиан, свое последнее пристанище он найдет в северной части Пер-Лашез, рядом с отцом и матерью.
Посмотрев на сидящего впереди Макса, открывшего уже вторую за это утро пачку сигарет, Джоанна вновь повернула голову к своему окну. Уже была видна выставленная президентом охрана. Сегодня Пер-Лашез было закрыто для посетителей до обеда. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее сжималось сердце. Джоанне казалось, что как только прозвучит «reposez-vous en paix»*, как только упадет первая горсть земли, ее жизнь уже не просто разделиться на «до» и «после», она остановится. Навсегда. И если тело и сознание еще будут что-то делать, то сердце останется там, с ним.
Ворота открылись. Джоанна сжала платок еще сильнее, даже сквозь ткань почувствовала, как ногти впились в ладони. Солнечные лучи превращали желтые листья в всполохи огня, и перед ее глазами невольно вставала картина – пустынная дорога Венсенского леса и горящая машина. Кто-то взял на себя право не просто забрать у нее Кристиана, а даже лишить ее возможности последний раз посмотреть на него, коснуться его, поцеловать, оставив взамен лишь небольшой свинцовый ящик, такой же холодный, как ее будущее.
Машина остановилась возле узкой дорожки, вдали которой уже можно было разглядеть небольшую группу приехавших до них. У Джоанны была к президенту единственная просьба – чтобы на похоронах не было никаких официальных лиц, только самые близкие и родные. Те, кто любил Кристиана и кого любил он, кто были его друзьями, для кого жизнь так же, как и для нее, разбилась вдребезги, сгорев в первых лучах того сентябрьского утра. Кто-то открыл ей дверь, она, не глядя, вышла из машины. А когда подняла голову… Губы сжались и снова задрожали.
- В любой момент, хорошо? – Жозе приобнял ее за плечи. За его спиной, прижав к губам платок, стояла Бене, то и дело поправляла темные очки.
Джоанна кивнула и вдруг упала на его грудь. А он, не говоря больше ни слова, гладил ее по спине. Наконец, отпрянув от него, она увидела в нескольких шагах у свежей ямы Лали и Себастьена. Ее Лали, всегда звонкая, как колокольчик, яркая, как солнце, полная жизни, энергии и света, сейчас стояла, придерживаемая мужем, и тихонько всхлипывала. Чуть поодаль от них возле уже почти до верху заполненной окурками урны стояли Леон и Оливье.
Движение воздуха сбоку. Обернувшись, Джоанна увидела Жана. Подойдя к ней, он просто молча посмотрел на нее.
- Я в порядке, – глухо сказала она. Жан вздохнул и покачал головой, что-то шепнул подошедшему к ним Рону.
- Не волнуйтесь, – только и ответил тот. Ее маленький мужчина, ставший ей опорой. Глава семьи.
Хруст гравия за спиной. Макс молча поздоровался за руку с Жозе и Себастьеном, с подошедшими к ним Леоном и Оливье. Одри присела на корточки перед Роном, что-то тихо говорила ему.
Дэймон подошел к Джоанне. Жозе немного отошел в сторону, уступая ему место возле нее.
- Я, наконец, дозвонился до Москвы, – тихо сказал Дэймон, склонившись к Джоанне, обхватил ее за плечи. – Все эти дни Саша сидела в реанимации у кровати Людмилы Николаевны. Кризис миновал, но я попросил ей пока ничего говорить. Надеюсь, она простит меня потом, но она и так слишком вымотана сейчас, не хватало ей еще сходить с ума от того, что не успела попрощаться с отцом.
Джоанна кивнула. По крайней мере, они узнали, что с Сашей все в порядке. Молчавшая все эти дни Москва добавляла беспокойства и в без того тревожные дни.
Снова шуршание шин за спиной. Обернувшись, Джоанна увидела два одновременно подъехавших такси. Из первого выскочила Элен, не обращая внимания на выбившуюся прядь волос, подбежала к ней, резко остановилась, смотрела на нее несколько секунд. Губы дрогнули, руки привычно обхватили за шею. И Джоанна словно вернулась в студенческие времена, когда объятия подруги всегда приносили успокоение и уверенность, что все образуется. Но не сейчас…