— Витюшь, держись, родной... — Тамара склонилась над Витей. Пока медсестра закрепляла вторую капельницу, а Сергей готовил электроды, она искала вену под прозрачной, почти фарфоровой кожей. О том, каких усилий ей сейчас стоило сохранять спокойствие и выдержку, можно было только догадываться.
— Разряд!
Едва Тамара ввела иглу в вену и отошла от стола, второй врач опустил электроды на грудь Пчелкина. Не сводя глаз, словно парализованный, Белов смотрел, как снова и снова вздрагивало безжизненное тело друга, а график на мониторе грозил выскочить за его пределы.
— Его сердце сейчас просто разорвется. Разряд!
— Десять минут, Сереж. — Глухой голос анестезиолога.
— Еще разряд и увеличьте мощность! Ну, давай же, давай, парень! Не порть мне статистику…
Пчелкин снова вздрогнул, голова его обреченно скатилась на бок, обескровленные, почти прозрачные веки, синие губы.
— Партизан хренов! Тебе говорю! Слышишь?! — вдруг заорал Белов так, что даже перекрыл сирену монитора. Тамара, не дрогнув, повернула голову в его сторону. — Не смей!
— Восемнадцать минут. Сережа… — Анестезиолог подошел и коснулся локтя врача. Тот, тяжело дыша, на мгновение опустил электроды.
— Ты слышал?! — Тамара вдруг выхватила их из рук второго врача и склонилась над Пчелкиным. — Не смей! — Повернулась к медсестре, та понятливо кивнула головой. — Разряд!
— Тома! Двадцать минут!
— Разряд! — Не слыша никого, Тамара снова коснулась груди Пчелкина. Умом она понимала, что с каждой минутой шансы Вити тают быстрее, чем выступают капли пота под светом операционных светильников. Но снова и снова опускала электроды на его грудь, пытаясь вернуть нормальный ритм сердцу.
Когда график вздрогнул и обреченно выпрямился, Белов даже не сразу понял, что произошло.
— Время смерти... – Сергей медленно поднял взгляд на часы.
Вдруг в операционной воцарилась тишина, на какие-то доли секунды время словно замерло, как в фантастических фильмах превратившись в студень, который тут же словно растворился, когда послышалось робкое пищание.
— Продолжаем. — Восхищённо выдохнув, Сергей моментально сконцентрировался вновь. Сжав плечо Тамары, вернулся к операционному столу. Да, от такой женщины не уходят, такая хрен отпустит. И любую соперницу, даже если она — смерть, пошлет в нокаут. — Здесь! Похоже на разрыв селезенки. Скальпель!
Белов ничего не видел, спина врача как раз заслоняла собой операционный стол. Но все равно продолжал неотрывно смотреть туда. Собственное состояние отошло даже не на второй, а на двадцать второй план. Вернувшийся с того света Пчелкин мобилизовал всех, словно обретя второе дыхание, снова бросившихся в бой.
— Придется удалять. — Голос Тамары оставался спокойным и уверенным, не хуже, а то и лучше любого лекарства, придавал сил.
— Зажим. Еще зажим… Скальпель. Еще зажим…
Слова врача уже давно шли фоном где-то на границе сознания. Белов же смотрел на вновь открывшееся его глазам лицо Пчелкина, смотрел и, словно мантру, повторял: «Не смей… Не смей… Не смей…»
Поправив плед, Космос поднял глаза на Кира. Почти одного цвета со стеной, что-то среднее между белым и серым, тот сидел на диване в голове матери и, казалось, смотрел на нее. На самом же деле его стеклянный отсутствующий взгляд просто замер в пространстве.
Ольга всхлипнула во сне, заставив и его, и Космоса вздрогнуть и придвинуться к ней.
— Спит. — Прислушавшись к ее дыханию, тихо произнес Кос. Характерный запах валокордина до сих пор витал в воздухе.
Первое время он еще смотрел на часы, но потом просто сидел и переводил взгляд со спящей Ольги, сжимающей в руках переданные ей часы Вити, да так, что никто не смог разжать ее пальцы, на Кира, который старался держаться, и только дрожащие колени выдавали его детский страх потерять отца.
Промелькнувший в окне свет фар солнечным зайчиком пробежал по стене, высветив циферблат висевших над диванчиком часов. Когда Ольгу удалось буквально выволочь из реанимационного блока, Космосу пришлось немалыми усилиями сдерживать ее, вырывающуюся из его рук и стремящуюся за огромные белые двери, захлопнувшиеся за ее Витей. И только благодаря подоспевшей медсестре, сначала сделавшей ей какой-то укол, а потом протянувшей стакан с успокоительным, Ольгу удалось довести до одной из комнат отдыха персонала, где она и уснула. Сон ее, как и их с Киром состояние, был тревожным, то и дело в ночной тишине раздавались ее стоны, всхлипывания. Дрожащие руки цеплялись за воздух, пальцы сжимали Витины часы, голос рвал сердце на части: «Витя… Витенька…».
Брошенный Космосом на стену взгляд уловил перевалившую за цифру восемь маленькую стрелку часов. Утро. Уже утро. Эта длинная во всех смыслах зимняя ночь заканчивалась, но он пока еще не знал — чем. И, смотря на вновь вздрогнувшую во сне Ольгу, больше всего боялся, что откроется дверь и…
Слова застряли в горле, они с Киром молча смотрели на стоящую в дверях Тамару. Наконец, она подкашивающимися ногами дошла до диванчика и села рядом с Ольгой.
— Мы сделали все, что могли…
Детский всхлип заставил ее поднять голову и посмотреть на Кира. Тот молча стоял, и только крупные слезы катились по его щекам. А он даже не пытался прятать их.
— Операцию твой отец пережил. Дважды уходил, буквально выцапрапывали.
— Но? — Космос видел, что Тамара отчего-то не слишком радуется.
— Сейчас он в коме, в интенсивной реанимации. — Переведя взгляд на Космоса, вздохнула она.
Космос молча сжал руки в кулаки, подперев пухнущую от переживаний голову.
— Мы удалили селезенку, установили шунты на поврежденный участок сердца. Сейчас он полностью на ИВЛ, слишком серьезные повреждения правого легкого. Словно мозаику, собрали колено по кусочкам. Наблюдаем ноги, есть опасность распространения инфекции. Тогда придется принимать решение об ам…
— Я убью его! — Космос вдруг вскочил, с силой ударив кулаком по стене так, что часы перекосило.
— И что это изменит? — спокойно подняла на него голову Тамара.
— Но он же выживет? — робко подал голос Кир.
Тамара перевела на него взгляд, смотрела в полные веры и надежды детские глаза, дрожащие ресницы намокли от накатывающих слез.
— Не знаю. — Как бы ей хотелось сказать ему сейчас совсем другие слова. Опустив голову, она мягко коснулась рукой Ольгиного плеча, поправляя плед. — Когда она проснется, наберите меня. Я пока попрошу принести вам поесть.
— Саша? — вопрос Космоса остановил Тамару уже в дверях.
— Он отдыхает, плюс капельницы. Он молодец. Если бы не он, мы бы Витю точно не вытащили.
Она слышала. Все. Каждое слово. Сжав зубами подушку, гася вырывающийся из сердца стон.
«Не знаю.» Если и Тома так говорит, значит… Впрочем, в этих стенах Тамара была прежде всего врач, а потому уже друг. И как врач она была обязана доносить до них реальную ситуацию. Но Ольга знала — что бы там ни говорили, просто так она своего Витю не отпустит.
— Я присмотрю, не переживайте… — Тихий голос старенькой медсестры проводил выходящих из комнаты Космоса и Кира.
Ольга была сейчас бесконечно благодарны Космосу, что он взял на себя заботу о Кире. Все ее мысли, чувства, силы были сейчас с Витей. Она не могла позволить ему уйти. Она должна быть с ним. И даже холодящие сердце слова «интенсивная реанимация» не могли остановить ее. Когда устраивающаяся в кресле медсестра притихла, Ольга выждала немного, прежде чем тихо повернула голову. Та спала, пристроившись в стареньком большом кресле. Ольга осторожно поднялась с дивана, сжав в ладони Витины часы, вышла из комнаты. Долго искать нужную ей дверь не пришлось, в самом конце коридора над дверьми во всю его ширину светилась большими буквами табличка: «Отделение реанимации и интенсивной терапии». Ольгин путь проходил мимо других палат и сквозь не до конца закрытые жалюзи одной из них она увидела лежащего на кровати Белова, возле него стоял Космос, а чуть поодаль у окна — Кир. Кос протянул Саше руку и, когда тот подал в ответ свою, одобрительно пожал ее. Кир пока еще осторожничал, держась на расстоянии.
Положа руку на сердце, Ольге сейчас было совершенно все равно, почему Саша это сделал. Его порыв не удивил ее, но и не вызвал тех первых благоговейных чувств, что она когда-то испытывала к нему. Если цветок растоптать, то как потом не ухаживай, чем не поливай и не сдабривай, а прежней красоты уже не вернуть. Саша был ее первой любовью, ее юношеским восторгом. Он усыпал ее путь розами, в итоге она уходила по шипам.
Витя стал ее крепостью, ее стеной, которая дала ей такую необходимую опору. Он отогрел ее душу и вылечил сердце, не говоря красивых высокопарных слов, не закидывая охапками цветов, как когда-то Белов. Но когда он прижимал ее к себе, в его сильных крепких руках она чувствовал себя по-настоящему счастливой. И его слова, сказанные, когда он одевал ей кольцо: «моя Оленька»… Два слова, которые говорили больше, чем десятки написанных Сашей писем после каждой их очередной ссоры.
Коридор реанимационного отделения был пуст. От царящей здесь тишины невольно пробирала дрожь. Ольгино сердце замирало каждый раз, когда она вглядывалась в окно очередной палаты. Пока, наконец, не задрожало так же, как и жалюзи, за которые она успела ухватиться, когда ноги ее предательски подкосились. Вдох-выдох… Она должна быть сильной. Она нужна ему сильная.
Тихонько скрипнув, дверь мягко закрылась за ее спиной. Она подошла к кровати и медленно опустилась на стоящий рядом стул. Протянув руку, коснулась его руки, мягко сжала ладонь. Не сводя с него бледного, обескровленного, всего увешанного проводами капельниц и еще каких-то незнакомых ей приборов, глаз, она пыталась уловить хоть какое-нибудь движение мышц. Может, дрогнут ресницы? Или хоть на миллиметр двинется голова? Нет…
— Помнишь, что ты мне тогда сказал? — сжав его руку, произнесла она, заставив себя улыбнуться. — Когда от волнения не смог повторить традиционную брачную клятву? Регистраторша смотрела на тебя, а ты, не обращая на нее внимания, взял мою руку и вместо всех этих безликих слов сказал: «Если меня не будет рядом, значит рухнул мир». Так вот я хочу тебе сказать, Витя Пчелкин… Не смей… Слышишь? Не смей… рушить наш мир…
Поддавшись порыву, она пересела на край кровати, наклонилась к его лицу, замерев на мгновение, сквозь паутину окутывающих его проводов нашла его губы и осторожно коснулась их своими.
Тамара какое-то время еще смотрела на Ольгу, склонившуюся к Виктору и сжавшую его ладонь, прежде чем тихонько прикрыла жалюзи. Прислонившись к холодной стене, вдруг подняла глаза куда-то вверх.
— Прошу, не разрушай их мир… — тихо прошептали губы.
====== Глава 16. По следам великой любви ======
Она давно потеряла счет времени. Все лежала, сжимая в руке его ладонь и смотрела на его лицо, на закрытые глаза, неподвижные веки, плотно сжатые губы. Иногда протягивала руку и поправляла спутавшуюся прядь волос на лбу. Вслушивалась в монотонное пищание монитора как в самый сладкий для нее сейчас звук.
«Пожалуйста, не умирай…»
Ее любимая песня Земфиры была актуальна, как никогда. Сердце было готово прокричать каждое ее слово, разрываясь от боли и беспомощности. Несмотря на все усилия медсестер и врачей, пережитой Витей прошлой ночью кошмар оставил свои страшные следы на его лице, и не только. Но Ольга уже не вздрагивала, касаясь пальцами ссадин и порезов, а губами – следов ожогов на шее. Щекой чувствуя его потрескавшиеся от ран губы, она лишь еще крепче прижималась к нему, рукой проводя по груди и замирая, когда та ловила робкое, неровное биение его сердца.
«Или мне придется тоже…»
- Ты сильный, ты справишься… – Немного отпрянув, так чтобы можно было видеть его лицо, тихо сказала она, в который уже раз целуя его губы. Вернуться из ада, чтобы умереть? Как горько и несправедливо! – Ты нужен нам. Ты не можешь уйти после всего, что пережил. Мы все преодолеем, со всем справимся, только… – Голос все же предательски дрогнул, глаза заволокло пеленой.
На последних Ольгиных словах Тамара тихо прикрыла дверь и подошла к кровати, коснувшись плеч подруги, мягко сжала их.
- Не умирай… – Прошептала Ольга, одной ладонью коснувшись руки Тамары, а второй прикрывая рот, глуша вырывающиеся из него стоны и всхлипы. Как она ни старалась держаться, но накатывающие мысли, что Витя может уйти, так и не очнувшись, накрывали ее все новыми волнами боли, пустоты и страха.
- Это был лишь первый раунд. Бой еще не завершен. – Тамара присела на стул, осторожно повернула Ольгу к себе. – Все, что ты слышала, – Тома сразу поняла, что в той комнате Ольга слышала каждое ее слово, – это лишь сухие медицинские факты. Они есть, они объективны. Но вместе с тем, и я это точно знаю, есть то, что никакая медицина не в силах пока объяснить. Когда даже самые безнадежные возвращаются, когда самые жестокие приговоры оказываются бессильны перед любовью и дружбой, когда смерть отступает под напором веры и решимости.
- Я должна знать все. – Ольга посмотрела Тамаре в глаза, ее сердце было полно той самой решимости, веры и огромной любви, ради которой она была готова сразиться с костлявой старухой с косой, что медленно затаскивала сейчас ее Витю в свое царство вечности. – Я должна знать врага в лицо.
- Хорошо, – после секундного молчания, продолжила Тамара, – я буду с тобой откровенна. Витя не может сейчас дышать самостоятельно, правое легкое практически не функционирует, сердце на пределе, пока я не могу даже говорить о хотя бы стабилизации ритма. Кровотечение мы устранили, кровопотерю восполнили. Спасибо Саше. – Она внимательно посмотрела на Ольгу, но та никак не отреагировала на ее последние слова, вновь повернувшись к Вите, неотрывно смотрела на него, то и дело проводя рукой по его лицу. – Его самого почти на треть обескровили. Хорошо, кровь привезли, можем теперь и его восстановить и Вите, если потребуется, еще перелить.
- Ты говорила про ноги.
- Из-за достаточно серьезных ожогов и попадания в раны песка, осколков камней, прочей грязи есть опасность распространения инфекции. Сейчас ему капают очень сильные антибиотики, и остается только надеяться, что они справятся. Потому что, если все же пойдет заражение.
- Придется ампутировать. – Ольга снова резко повернулась и посмотрела Тамаре в глаза.
- Да. – Слова хлестали по щекам, оглушали жестокостью реальности, сжимали сердце тисками безвыходности. – Но и это не гарантия, что…
- Но что-то можно сделать? – Ольга сжала кулаки, не замечая боли от впившихся в ладонь ногтей. – Еще переливание, операция, ну, хоть что-то?!? – Она с надеждой вскинула на Тамару глаза.
- Только ждать. – Вздохнула та. – Все, что можно было, мы сделали. Все наши последующие действия будут зависеть от того, как его организм будет справляться. Будем капать антибиотики и сердечные, наблюдать легкое и ноги. И верить, что он...
- Я не смогу жить без него. – Ольга подняла глаза на экран монитора, срывающимся дрожащим голосом шепча неразличимые слова какой-то одной известной ей молитвы.
Тамара протянула руку и сжала ее ладонь. Всегда тяжело наблюдать, как умирает твой пациент, а ты не можешь ничего сделать. Но еще тяжелее, когда это близкий тебе человек, а ты, в отличие от родных, не можешь себе позволить ни слез, ни страха, ни отчаяния. Только еще сильнее сжимаешь губы, прикусывая их до крови, и молишься своим медицинским богам. И, глядя на нервную стрелку монитора, пытаешься предугадать, как она поведет себя в следующую секунду.
Самое главное ее желание боги пока не спешили выполнять, но именно они, а как иначе, позаботились, чтобы в тот миг, когда график на мониторе недвусмысленно дрогнул раз, другой, по коридору мимо палаты как раз проходила медсестра. Если бы не она, Тамаре было бы нереально разорваться между внезапно начавшей второй раунд борьбы за Витю смертью и Ольгой, которая побледнела и согнулась пополам от накрывшего ее непонятного приступа.
- Восемь миллиграмм фенозепама внутривенно! – Успела она крикнуть медсестре, подхватившей Ольгу, прежде чем линия на мониторе обреченно выпрямилась. Не обращая внимания на вой сирены над дверью палаты, Тамара быстро освобождала грудь Пчелкина от проводов.