Он напечатал: «Сколько времени будет заряжаться батарея?»
Панель почти сразу стукнула. Но Кзанол не успел получить ответ.
Внезапно сквозь заднее окно хлынул ослепительный свет. Кресло превратилось в кушетку, громко зазвенела музыкальная нота, и навалилась тяжесть. Ужасная тяжесть. Корабль не был рассчитан на столь большое ускорение. Это длилось около пяти секунд. Потом…
Грохот – как будто по кораблю шарахнули створки гигантской свинцовой двери.
Давление ослабло. Кзанол поднялся на ноги и уставился через заднее окно на светящееся облако – раньше оно было фузором. У машины нет сознания, которое можно было бы прочесть. И если машина решила предать тебя, ты нипочем не узнаешь этого заранее.
Панель мозга снова ухнула. Он прочел: «Время для перезарядки батареи…» Далее шел спиральный иероглиф, знак бесконечности.
Прижав лицо к пластине из плавленого алмаза, Кзанол наблюдал, как горящая энергостанция скрывается среди звезд. Мозг, должно быть, сбросил ее в тот момент, когда она стала опасной. Вот почему она летит в полумиле за кораблем: потому что фузоры иногда взрываются. На миг, перед тем как Кзанол окончательно потерял ее из виду, свет снова вспыхнул ярче солнца.
«Бум!» – сказал мозг.
Кзанол прочел: «Новая оценка времени полета до Тринтуна» – и знак спирали.
Ударная волна от удаленного взрыва достигла корабля. Звук напоминал хлопок двери.
Теперь можно не спешить. Кзанол долго стоял перед настенной картой, глазея на сапфировую булавку.
Крошечная звездочка в крошечном самоцвете подмигивала, суля ему два миллиарда рабочих в полностью индустриализованном мире; суля богатство и власть, превосходящие даже то, что было доступно его деду, великому Ракарливу; суля сотни жен и десятки тысяч слуг, которые будут исполнять все его капризы на протяжении долгой праздной жизни. Он ритмично жевал, и пищевые усики по углам рта непроизвольно извивались, точно потревоженные земляные черви. Его сознание было заполнено запоздалыми сожалениями.
Когда тнуктипские рабы Плорна создали антигравитацию, его деду следовало продать плантацию. Плорна можно и нужно было вовремя убить. Кзанолу следовало оставаться на Тринтуне, даже если бы пришлось добывать средства существования, трудясь до изнеможения. Ему следовало приобрести запасной фузор, а не второй скафандр, роскошную противоперегрузочную кушетку, набор ароматизаторов для системы, вырабатывающей воздух, и сапфировую булавку, купленную на последний коммерциал.
Был день, когда он сидел, вцепившись в сине-зеленый шнур, который мог сделать его либо владельцем космического корабля, либо безработным и нищим. Вокруг все мчался и мчался сгорбленный белый скелетоподобный образ: скаковой виприн-мутант, самое быстрое животное в Галактике. Но ради Силы! Его скакун оказался быстрее всех. Если б он только выбросил тогда эту нить…
Еще какое-то время Кзанол вспоминал свою жизнь на обширной плантации, где стал взрослым: «Ракетные бревна Кзатита», с фактической монополией на твердотопливные деревья. Ах, вот бы вернуться туда… Но территория «Ракетных бревен Кзатита» уже десять лет назад превратилась в посадочную площадку космопорта.
Он подошел к шкафу и надел скафандр. Там их было два, включая запасной, купленный на случай отказа первого. Глупо. Если скафандр подведет, все равно умрешь.
Кзанол провел толстым пальцем вокруг аварийной кнопки на груди. Скоро она понадобится; но пока не время. Есть еще другие дела. Нужно обеспечить себе лучшие шансы на выживание.
На панели бортового мозга он напечатал: «Рассчитай курс на любую цивилизованную планету с минимальным временем полета. Сообщи срок прибытия».
Мозг довольно замурлыкал. Иногда Кзанол думал, что тот бывает счастлив, только когда трудится изо всех сил. Он часто старался отгадать мысли машины, лишенные эмоций. Раздражало, что нельзя прочесть ее сознание. Подчас его даже беспокоила неспособность отдавать мозгу команды иначе как через панель управления. Возможно, мозг был слишком чужим; тринты никогда не вступали в контакт с чем-либо, кроме протоплазменной жизни. Дожидаясь ответа, Кзанол в порядке эксперимента попытался дотянуться до спасательного выключателя на спине.
Не получилось; но это и менее всего беспокоило. При нажатии на аварийную кнопку включится стазисное поле скафандра и время внутри его перестанет течь. Только аварийный выключатель будет немного выдаваться из поля. Он специально размещен таким образом, чтобы его мог нажать спаситель Кзанола, а не сам Кзанол.
Бум! «Ответ не найден» – показал экран.
Вздор! Потенциал батареи огромен. Даже после гиперпространственного прыжка она должна содержать достаточно энергии, чтобы направить корабль к какой-либо цивилизованной планете. Почему же мозг?..
И тут Кзанол понял. Корабль, вероятно, имел запас энергии, чтобы достичь нескольких миров, но не так много, чтобы потом замедлиться до скорости любой конкретной планеты. Что ж, все правильно. В стазисном поле Кзанолу будет все равно, с какой скоростью он врежется.
Он напечатал: «Не учитывать торможение по прибытии. Покажи курс на любую цивилизованную планету. Минимизируй время полета».
На ответ потребовалось лишь несколько секунд.
«Время полета до Автпруна – 72 тринтунских года, 100,48 суток».
Автпрун. Что ж, не так важно, куда Кзанол попадет; как только выключат его генератор поля, он запрыгнет в корабль до Тринтуна. Найдет ли Ракарливун какой-либо другой разведчик за семьдесят два года? Вероятно.
О дух Силы! Кзанол поспешно напечатал: «Курс на Автпрун отменить» – и обмяк в кресле, потрясенный ошибкой, от которой его спасло лишь чудо.
Если он врежется в Автпрун на скорости свыше девяти десятых световой, то убьет больше миллиона жителей. И это при условии, что он попадет в океан! Ударная волна обрушит все летающие объекты в радиусе тысячи миль, потопит острова, снесет здания на половине планеты.
За такой просчет его подвергнут смерти после года пыток. Пытки в телепатическом обществе с развитой наукой – нечто ужасное. Студенты-биологи будут наблюдать и лихорадочно записывать, в то время как члены Коллегии наказаний будут тщательно обрабатывать его нервную систему стимуляторами…
Постепенно ему стала ясна общая ситуация. Он не может попасть на цивилизованную планету. Хорошо. Но он не может попасть и на планету рабов, поскольку наверняка обрушит несколько дворцов надсмотрщиков и убьет невольников, сто́ящих миллиарды коммерциалов.
А если лететь сквозь систему в надежде, что увеличенная масса его корабля будет замечена? Нет, он не осмелится. О том, чтобы оставаться в космосе, не может быть и речи, ведь запросто выскочишь из Галактики. Он представил себя навсегда затерянным между островными вселенными: корабль постепенно рассыпается, спасательная кнопка истаивает в блестящее пятнышко под воздействием межзвездной пыли…
Нет!
Он осторожно потер закрытые глаза пищевым усиком. Можно ли совершить посадку на луне? Если удар будет довольно мощным, вспышку могут заметить. Но мозг недостаточно точен, чтобы на таком расстоянии нацелить этот удар. Орбиты лун меняются, а надо будет удариться о луну цивилизованной планеты. Автпрун был из них ближайшей, но тоже слишком далеко.
И в довершение всего Кзанол понял, что дожевывает последний гнал. Он сидел, ощущая жалость к себе, пока гнал не закончился. Но потом встал и начал мерить шагами пол.
Ну конечно!
Он застыл в центре кабины, обдумывая свое озарение, отыскивая в нем недостатки. Найти их не смог. Поспешно напечатал на панели мозга: «Рассчитай курс на пищевую планету, минимизируя время полета. По прибытии кораблю не нужно замедляться. Сообщи все подробности».
Его усики обвисли, расслабившись. Все будет хорошо, подумал он, нисколько в этом не сомневаясь.
В Галактике не так много планет, пригодных для протоплазменных форм жизни. Природа ставит необоснованно много условий. Чтобы гарантированно иметь нужный состав атмосферы, планета должна находиться на определенном расстоянии от солнца типа G, соответствовать определенному размеру и иметь огромную до уродливости луну в своем небе. Назначение луны заключается в том, чтобы смести прочь бо́льшую часть планетной атмосферы, обычно около девяноста девяти процентов. Без луны подходящий для обитания мир становится совершенно необитаемым: у его воздуха сокрушающая плотность, а температура – как в раскаленной печи.
Из двухсот девятнадцати подходящих для обитания миров, найденных тринтами, жизнь присутствовала на шестидесяти четырех. Семнадцать имели разумную жизнь; при широком взгляде на проблему, что считать разумом, – восемнадцать. Сто пятьдесят пять пустынных планет оказались бы пригодными для жизни тринтов только после длительного периода засевания. Но они уже приносили пользу.
Их засеивали пищевыми дрожжами, созданными тнуктипами. Спустя несколько веков дрожжи обычно мутировали, но до того мир оставался кормовой планетой, все его океаны были забиты самой дешевой пищей в Галактике. Конечно, есть такое могли только рабы; но рабов было очень много.
Пищевые планеты для прокорма рабских миров были разбросаны по всей Галактике. Дворец надсмотрщика всегда находился на луне. Кто же согласится жить на планете с пустынной сушей и вспененными морями? Не говоря уже о постоянной опасности бактериологического заражения дрожжей. Вот поэтому тщательное наблюдение за пищевыми планетами велось с их естественных спутников.
После того как дрожжи мутировали настолько, что становились несъедобными даже для рабов, мир населяли стадами беломясов. Беломясы пожирали и дрожжи, и все остальное и сами были источником хорошего мяса. Присмотр за планетой продолжался.
При его теперешней скорости Кзанол врежется в планету с такой силой, что образуется ослепительный газовый выброс. Пылая, каменное крошево поднимется в космос – яркое, необычное и недвусмысленно трактуемое событие даже для наблюдателя на спутнике. Оранжевое сияние над кратером не померкнет несколько дней.
Не исключено, что Кзанол застрянет под землей, но не очень глубоко. Воздух и камни, летящие впереди метеорита, обычно вспыхивают и отбрасывают его назад, и его осколки рассеиваются на большой площади. Кзанол, окутанный своим стазисным полем, вынырнет из созданной им ямы и при повторном падении слишком глубоко не зароется. Надсмотрщик сразу же его найдет с помощью любого просвечивающего прибора. Стазисное поле является единственным идеальным отражателем.
Мозг прервал его раздумья: «Ближайшая доступная пищевая планета – F124. Оценочное время полета – 202 года и 91,4 дня».
Кзанол напечатал: «Покажи мне F124 и ее систему».
На экране появились огоньки. Одна за другой увеличивались большие планеты со своими спутниками. F124, быстро крутящийся шар, была окутана паром: типичная пищевая планета, даже ее луна почти не вращалась. Луна выглядела чрезмерно большой, но и находилась довольно далеко.
Одна из внешних планет заставила Кзанола ахнуть от восхищения. Она была окружена кольцом! Роскошным кольцом! Кзанол подождал, когда мозг покажет все крупные миры. Как только, в порядке увеличения размеров, начали появляться астероиды, он напечатал: «Достаточно. Курс на F124».
Он еще не надел шлем, в остальном же был полностью облачен для долгого сна. Корабль уже разгонялся; Кзанол ощутил пульсацию металла в моторах. Но поле кабины подавляло ускорение. Он установил шлем на шейное кольцо, но передумал и снял. Подойдя к стене, сорвал звездную карту, скатал ее и затолкал за пазуху скафандра. Он уже был готов надеть шлем, но опять спохватился.
Его освободитель может затребовать немалую сумму за альтруистический акт спасения. А вдруг награда его не удовлетворит? Если он окажется тринтом, то наверняка постарается присвоить карту. В конце концов, это не запрещено законом. Кзанолу следовало бы накрепко запечатлеть ее в памяти.
Но есть вариант и получше!
Кзанол поспешил к шкафу и вытащил второй скафандр. Карту просунул в рукав – и пришел в восторг от своей затеи. В пустом скафандре полно места. Он метался по кабине, собирая свои сокровища. Шлем-усилитель – повсеместно признанный символ власти и богатства, некогда принадлежавший его деду. Это был легкий, хотя немалого размера инструмент, который мог увеличить природную Силу тринта, позволявшую контролировать двадцать-тридцать не-тринтов, вплоть до возможности управлять целой планетой. Прощальный подарок брата – дезинтегратор с резной рукоятью. (Однако новая мысль заставила Кзанола отложить дезинтегратор в сторону.) Статуэтки его самок Птул и Миксиломат. Вряд ли суждено с ними встретиться, к возвращению Кзанола обе уже будут мертвы, если только кто-нибудь из друзей не поместит их в стазис. А часы с алмазным механизмом, со сверхпрочным корпусом, с криогенными шестеренками, всегда отстающие, сколько бы их ни чинили! На F124 он не мог бы их носить, они предназначались только для официальных церемоний.
Прежде чем разместить все ценности, Кзанол завернул их в свои запасные костюмы.
Оставалось еще место.
По какой-то странной прихоти он вызвал маленького раба-ракарлива из кладовки и велел ему забраться в скафандр. Потом привинтил шлем и нажал аварийную кнопку.
Скафандр теперь выглядел как кривое зеркало. Все складки были на месте, но он стал тверже алмаза или материала для корабельной обшивки. Кзанол перенес его в угол, нежно погладил по голове и оставил там.
«Отменить текущий курс на F124, – напечатал он. – Рассчитай и следуй самым быстрым курсом на F124, используя только половину имеющейся энергии, завершив все необходимые маневры к завтрашнему дню».
День спустя Кзанол заметил первые признаки абстинентного синдрома. Он занимался всякой всячиной, чтобы отвлечься и не думать о том, как сильно ему хочется гнала.
Эксперимент был почти закончен. Кзанол выключил поле второго скафандра, поместил дезинтегратор в его перчатку и включил поле снова. Оно окутало все металлические поверхности. Копательный инструмент попал в стазис вместе со скафандром.
Двигатели отключились. Порядком успокоившись, Кзанол подошел к панели и напечатал: «Рассчитай кратчайший курс на восьмую планету в системе F124. Подожди полсуток, затем следуй этим курсом».
Он надел скафандр и, взяв дезинтегратор и катушку троса, выбрался через воздушный шлюз. Используя трос, тормозил свой дрейф, пока не пришел в неподвижность относительно корабля.
Какие-либо мысли напоследок?
Он сделал для себя все, что мог. Он падает на F124. За несколько лет до того, как Кзанол врежется в третью планету, его корабль достигнет необитаемой и никого не интересующей восьмой планеты. Там появится большой красивый кратер, который легко будет найти. Не то чтобы Кзанола это слишком интересовало.
Существовал риск, что спасательный выключатель сработает от жара при входе в атмосферу. Если такое произойдет, Кзанол пробудится под землей, потому что поле затухает не сразу. Но он сможет пробить себе путь наружу дезинтегратором.
Кзанол приблизил толстый неуклюжий палец к аварийной кнопке.
Последняя мысль?
Увы, она не появилась.
Что ж, аварийная кнопка.
Ларри Гринберг выбрался из контактного поля и выпрямился. Его шаги гулко отдавались в большом зале дельфинария. На этот раз эффекта дезориентации не было, как и затруднений с дыханием или желания помахать несуществующими плавниками или хвостом. Что вполне естественно, поскольку «сообщение» было направлено в другую сторону.
Дельфин по имени Чарли лежал на дне резервуара, выплыв из-под своего контактного шлема специальной конструкции. Ларри встал так, чтобы Чарли мог видеть его через стекло, но глаза дельфина смотрели в никуда, и весь он подергивался. Ларри с беспокойством заметил, что два морских биолога подошли к нему и тоже озабоченно наблюдают. Наконец Чарли перестал вздрагивать и вынырнул на поверхность.
– Этто былло дикко, – проговорил Чарли с акцентом Дональда Дака.
– Ты в порядке? – спросил один из докторов.
– Конешшно, Биллл, я в ппоррядке. Но этто было дико. Я чувсствовал, ссловно у меня должжны былли бытть рруки и ноги и дллинный носс, виссящий над ззубами, вмессто дыррочки в голове. – С каким бы акцентом Чарли ни разговаривал, словарь у него был в порядке. – И у мення былло этто ужжассное жжелание заниматься ллюбовью с жженой Ларрри.
– У меня тоже, – пробормотал доктор Билл Слейтер под нос.