Прутья решетки не поддавались, зато его тело гнулось без труда. К тому же решетка была скользкой от… Лью пробрался в камеру старика. Он высунулся в дыру и посмотрел вниз.
Очень высоко. Так высоко, что закружилась голова.
Здание суда округа Топика было средних размеров небоскребом, а камера Лью, видимо, располагалась на самом верхнем этаже. Он снова посмотрел вниз, на гладкую бетонную стену с встроенными заподлицо оконными рамами. Не было никакой возможности дотянуться до них и открыть или разбить стекло.
Парализатор подавлял волю. Лью давно бы уже потерял сознание, если бы его голова оставалась в камере, как все остальное. Он заставил себя развернуться и посмотреть вверх.
Это действительно был последний этаж. До края крыши всего два-три фута. Но Лью не мог дотянуться до него без…
Он забрался в дыру целиком.
Будь что будет, но банк органов ничего от Лью не получит. Движение внизу было таким оживленным, что размазало бы по асфальту все его ценные внутренности. Он уселся на край дыры, для равновесия вытянув ноги в сторону клетки и прижавшись грудью к стене. Затем поднял руки и потянулся к крыше. Не достать.
Тогда Лью поджал одну ногу под себя, оттолкнулся и прыгнул.
Он уже начал сползать вниз, когда наконец уцепился за край крыши. И взвизгнул от неожиданности, но было уже поздно. Крыша, за которую он держался, медленно двигалась! Прежде чем Лью успел разжать пальцы, его выволокло из дыры. Теперь он раскачивался в воздухе, и его уносило все дальше.
Крыша оказалась самодвижущейся пешеходной дорожкой.
Он не мог забраться наверх, не имея опоры под ногами. У него просто не хватило бы на это сил. Дорожка двигалась к крыше другого здания, находившегося на той же высоте. И она доставит туда Лью, если только он сумеет удержаться.
Окна этого здания также были закрыты из-за смога, но под ними были карнизы. Возможно, у Лью получится разбить стекло.
А возможно, и нет.
Руки растягивала мучительная боль. Так просто разжать пальцы… Но нет. Лью не совершал преступления, которое заслуживало бы смертной казни. Он не хотел умирать.
Первые десятилетия двадцатого века движение продолжало расширяться. Оно приняло международный масштаб и добивалось лишь одной цели – заменить смертную казнь тюремным заключением с последующей реабилитацией во всех странах, где только возможно. Его сторонники утверждали, что убийство человека, совершившего преступление, уже ничему его не научит, что оно не станет средством устрашения для других людей, задумавших такие же преступления. Смертная казнь необратима, в то время как несправедливо осужденный может быть выпущен из тюрьмы, если его невиновность будет доказана. Убийство, по их словам, не имело никакой полезной цели, за исключением мести. А месть – недостойное стремление для цивилизованного общества.
Возможно, они были правы.
В 1940 году Карл Ландштейнер и Александр Винер опубликовали доклад о резус-факторе человеческой крови.
К середине века большинство убийц приговаривались к пожизненному заключению или к еще менее суровому наказанию. Многие потом возвращались к нормальной жизни, кто-то полностью реабилитированный, кто-то – нет. Смертная казнь еще применялась в некоторых штатах за похищение людей, но было все трудней убедить присяжных вынести такой приговор. Точно так же обстояло дело с обвинениями в убийстве. Преступник, объявленный в розыск за ограбление в Канаде и за убийство в Калифорнии, не соглашался на экстрадицию в Канаду; в Калифорнии он мог рассчитывать на большее снисхождение. Многие государства вообще отменили смертную казнь. Но Франция этого не сделала.
Реабилитация преступников превратилась в главную задачу научной и практической психологии.
Но…
Банки крови и плазмы уже распространились по всему миру.
Пациентов с почечной болезнью уже можно было спасти путем пересадки почки, взятой у однояйцевого близнеца. Близнецы были не у всех, и один парижский хирург начал использовать в качестве доноров близких родственников, разработав стобалльную шкалу совместимости, чтобы можно было заранее предсказать, насколько успешно пройдет операция.
Пересадка глаза также была уже широко распространена. После своей смерти донор глаза мог спасти чье-то зрение.
Человеческие кости издавна можно было трансплантировать, если заранее очистить их от остатков органического вещества.
Так обстояли дела в середине столетия.
Но к 1990 году стало возможным сохранить любой человеческий орган в течение любого разумного периода. Трансплантация стала обычной операцией благодаря «скальпелю бесконечно малой толщины» – лазеру. Многие люди завещали свои тела банкам органов. Лобби похоронных агентств ничего не могло с этим поделать. Но такие дары от умерших не всегда можно было использовать.
В 1993 году Вермонт первым принял закон о банках органов. В этом штате всегда действовала смертная казнь. Теперь приговоренный мог знать, что его смерть спасет чью-то жизнь. Утверждение о том, что смертная казнь не приносит никакой пользы, перестало быть истиной. Во всяком случае, в Вермонте.
А потом и в Калифорнии. И в Вашингтоне. И в Джорджии, Пакистане, Англии, Швейцарии, Франции, Родезии…
Пешеходная дорожка двигалась со скоростью десять миль в час. Под ней, не заметный прохожим, возвращающимся вечером с работы, и полуночникам, еще только начинающим прогулку, висел Льюис Ноулз, присматриваясь к проплывающему внизу карнизу. Карниз был не больше двух футов в ширину и проходил в добрых четырех футах ниже вытянутых ног Лью.
Он спрыгнул.
Как только ноги коснулись карниза, Лью уцепился за оконную раму. Инерция полета едва не сбросила его вниз, но он все же устоял. И только спустя долгое мгновение позволил себе с облегчением вздохнуть.
Он не знал, что это за здание, но оно явно не было пустым. В девять часов вечера в нем еще светились все окна. Лью заглянул в одно из них, стараясь держаться как можно дальше от света.
Это был кабинет. Пустой.
Чтобы разбить окно, нужно было чем-нибудь обернуть руку. Но на Лью остались только мягкие тапочки и тюремный джемпер. Впрочем, вряд ли он мог стать более заметным, чем сейчас. Он стащил с себя джемпер, обмотал вокруг кулака и ударил по стеклу.
И едва не сломал руку.
Что ж… к счастью, ему разрешили оставить при себе ценности: наручные часы и кольцо с бриллиантом. Лью прочертил камнем окружность на окне, надавил на него и снова ударил свободной рукой – в надежде, что это все-таки стекло; если это пластик, ему конец.
Стекло вывалилось, оставив почти идеально круглое отверстие.
Лью пришлось проделать эту операцию шесть раз подряд, прежде чем отверстие стало достаточно широким, чтобы он смог пролезть.
Он усмехнулся, все еще держа в руке джемпер. Теперь нужно только найти лифт. Полицейские немедленно задержали бы его, появись он на улице в тюремном джемпере, но если оставить одежду здесь, то ему ничего не будет угрожать. Кто может заподозрить лицензированного нудиста?
Вот только лицензии-то у Лью как раз и не было. И сумочки, в которую ее можно положить.
И бритвы.
Вот это совсем плохо. Таких заросших нудистов не бывает. Не просто легкая щетина, проступившая к вечеру, а настоящая борода по всему телу, если можно так выразиться. Где же взять бритву?
Лью принялся рыться в ящиках стола. Многие офисные работники держат в столе запасную бритву. Он остановился в разгаре поиска. И вовсе не потому, что нашел бритву, а потому, что понял, куда он попал. Документы на столе объясняли слишком хорошо.
Клиника.
Его рука все еще сжимала тюремный джемпер. Лью положил его в мусорную корзину, аккуратно прикрыл бумагами и чуть ли не рухнул в кресло у стола.
Клиника. Он выбрал клинику. Построенную рядом со зданием суда округа Топика по простым и понятным причинам.
Хотя на самом деле он ее не выбирал. Это она его выбрала. Принял ли он хоть одно решение в жизни без подстрекательства со стороны? Друзья занимали у него деньги и не отдавали, мужчины уводили его девушек, и он не получал повышений по службе благодаря своей уникальной способности вызывать всеобщее игнорирование. Ширли угрозами заставила его жениться на себе, а через четыре года сбежала с другом, которого ей не удастся запугать.
Даже сейчас, когда жизнь, возможно, подошла к концу, ничего не изменилось. Стареющий похититель тел подарил ему шанс на спасение. Инженер спроектировал клетку таким образом, чтобы худой человек мог пролезть между прутьями решетки. Другой инженер построил пешеходную дорожку на крышах двух соседних зданий. И вот Лью здесь.
Хуже всего, что здесь не будет ни малейшего шанса выдать себя за нудиста. Как минимум нужно раздобыть белый халат и хирургическую маску. Даже нудистам иногда приходится носить одежду.
Шкаф?
Там не оказалось ничего, кроме элегантной зеленой шляпы и совершенно прозрачной накидки от дождя.
Можно уносить ноги. Если Лью еще раздобудет бритву, то окажется в безопасности, как только выберется на улицу. Он готов был кусать кулаки из-за того, что не знает, где расположен лифт. Придется положиться на удачу. Лью снова принялся обыскивать ящики.
Он уже нащупал кожаный футляр бритвенного прибора, когда распахнулась дверь и в помещение ворвался здоровенный детина в белом халате. Интерн (живых хирургов в таких клиниках не держали) подошел к столу и только тогда заметил склонившегося над ящиком Лью. Детина остановился и раскрыл рот от удивления.
Лью закрыл его ударом кулака, в котором сжимал футляр от бритвы. Челюсти здоровяка со щелчком захлопнулись. Он упал на колени, и Лью проскочил мимо него к двери.
Лифт оказался в холле сразу за кабинетом, двери были открыты. Никто из них не выходил. Лью рванул в кабину и ткнул в клавишу «0». Пока лифт опускался, его пассажир побрился. Бритва срезала волоски быстро и чисто, только немного жужжала. Он как раз выбривал себе грудь, когда двери открылись.
Худущая девушка-лаборантка возникла прямо перед ним с тем бессмысленным выражением лица, с каким обычно ждут лифта. Она проскользнула в кабину, торопливо бормоча извинения и едва взглянув на Лью. Он так же быстро шагнул на выход. И только когда двери захлопнулись, сообразил, что вышел не на том этаже.
Чертова лаборантка! Она остановила лифт, когда тот еще не доехал!
Лью развернулся и ударил кулаком по кнопке «вниз». И тут до него дошло, что́ именно он увидел при беглом осмотре. Лью снова закрутил головой.
Огромная комната была заставлена стеклянными емкостями высотой до потолка, среди них можно было заблудиться, как в лабиринте библиотечных стеллажей. В емкостях было выставлено то, перед чем меркли все ужасы Бельзена. Черт возьми, они же когда-то были людьми! Нет, Лью не хотел смотреть на это. Он уставился на двери лифта. Почему лифт занят так долго?
И тут завыла сирена.
Жесткий кафельный пол завибрировал под босыми ногами. Мышцы онемели, а душу охватила апатия.
Лифт подошел… но слишком поздно. Лью заблокировал стулом двери, чтобы не смогли закрыться. Обычно в таких зданиях нет лестниц, только дополнительный лифт. Им-то и придется воспользоваться охране, чтобы поймать беглеца. Но где этот второй лифт? У Лью не было времени выяснять. Он все сильней ощущал сонливость, должно быть, на эту комнату направлены несколько парализаторов. Попав под луч одного из них, интерны становились немного расслабленными и неуклюжими. Но под воздействием сразу двух излучателей Лью должен потерять сознание. Только не сейчас.
Сначала нужно кое-что сделать.
Когда охранники ворвутся сюда, у них будет причина, чтобы убить его на месте.
Стенки емкостей были не из стекла, а из особого прозрачного пластика. Чтобы не вызвать при соприкосновении со стенкой защитной реакции у хранящихся внутри бесчисленных человеческих органов, пластик должен обладать уникальными свойствами. Но ни один инженер не задумался над тем, чтобы сделать его еще и ударопрочным!
Пластик разбивался очень легко.
Позднее Лью много размышлял над тем, как ему удалось продержаться так долго. Успокаивающий шепот звукового парализатора пригибал его к полу, и с каждым мгновением тот казался все более мягким и удобным. А стул, которым размахивал Лью, становился все тяжелей. Но пока Лью мог его поднять, он продолжал разбивать емкости. Пол был уже по колено залит питательным раствором, в нем плавали умирающие органы, задевая лодыжки Лью. Он не выполнил и трети работы, когда беззвучная песня излучателей пересилила его.
Он упал.
И после всего этого о разбитых хранилищах для органов никто даже не вспомнил!
Сидя в зале суда и слушая монотонный шум разбирательства, Лью наклонился к уху мистера Брокстона и задал вопрос.
– А зачем вспоминать? – улыбнулся в ответ мистер Брокстон. – Они считают, что у них и так достаточно улик против вас. Вот если вам удастся выйти сухим из воды, тогда вас обвинят в злонамеренном уничтожении ценных медицинских ресурсов. Но они уверены, что вам не уйти от наказания.
– А вы?
– Боюсь, что они правы. Но мы попытаемся что-то сделать. Сейчас Хеннеси начнет зачитывать обвинение. Вы сможете принять оскорбленный и негодующий вид?
– Конечно.
– Хорошо.
Прокурор зачитал обвинение, и его голос, пробивающийся из-под тонких светлых усов, звучал как голос самой судьбы. Уоррен Льюис Ноулз выглядел оскорбленным и негодующим, но на самом деле ничего похожего не чувствовал. Он заслуживал смерти за то, что натворил.
Причиной всему были банки органов. При наличии искусных врачей и достаточного поступления новых материалов в банки органов каждый налогоплательщик мог надеяться прожить неопределенно долго. Кто станет голосовать против вечной жизни? Смертная казнь обеспечивала бессмертие, и присяжные требовали ее за любое преступление.
Льюис Ноулз нанес им тяжелый удар.
– Обвинение может доказать, что Уоррен Льюис Ноулз за последние два года шесть раз преднамеренно проехал на красный свет. За тот же период вышеупомянутый Уоррен Ноулз не меньше десяти раз превышал скорость, причем однажды на целых пятнадцать миль в час. У него всегда была неважная репутация. Мы можем предъявить запись о его аресте в 2082 году за вождение в нетрезвом виде, и тогда он был оправдан только с помощью…
– Протестую!
– Протест принят, адвокат. И поскольку он уже был оправдан, суд должен и сейчас признать его невиновным.
Мир птаввов
Это всегда был миг – настолько краткий, что его не удавалось измерить, и притом тянувшийся слишком долго. В этот миг казалось, что каждый разум во Вселенной, когда-то существовавший или еще не возникший, обрушивает на тебя свои сильнейшие эмоции.
Потом все закончилось. Звезды снова сменились.
Даже для Кзанола, который был неплохим астрогатором, не имело смысла гадать, где сейчас находится корабль. На скорости 0,93 от световой, скорости, при которой усредненная масса Вселенной становится достаточно большой, чтобы позволить вход в гиперпространство, звезды неузнаваемы. Впереди они сверкают жгучей голубоватой белизной. Позади они тускло-красны, точно россыпь угольков. По сторонам расплющены в крошечные линзы. И поэтому Кзанол посасывал гнал, пока панель корабельного мозга не издала глухой стук, и лишь тогда пошел посмотреть.
Экран бортового мозга показывал: «Новая оценка времени полета до Тринтуна – 1,72 дня».
«Не очень-то удачно», – решил Кзанол.
Он должен был выйти намного ближе к Тринтуну. Но для гиперпространственного корабля время достижения гавани определяется более везением, чем умением. Принцип неопределенности – закон для гиперпространства. Беспокоиться не стоило. Фузор перезарядит батарею только через несколько часов.
Кзанол развернул кресло кругом, чтобы рассмотреть звездную карту на стене. Мерцающая сапфировая булавка, казалось, озаряла всю кабину. Какой-то миг он купался в ее лучах – лучах безграничного богатства. Потом вскочил и начал печатать на панели мозга.
Разумеется, причина для беспокойства была. Возможно, прямо сейчас обладатель такой же карты с булавкой в той же ее точке, где Кзанол водрузил свой сапфировый маркер, спешит подать заявку. Власть над целым миром рабов, причем пожизненная, – законное право Кзанола; но только при условии, что он первым достигнет Тринтуна.