Оставшись один, Семен поплелся на кухню. На газовой плите громко шипела закрытая крышкой сковородка, распространяя приятный аромат жаркого. Под крышкой оказалось незнакомое блюдо: очень вкусные коричневые хрустящие корочки. Похоже, жаркое было готово. Он помешал его и выключил газ.
Потом вернулся в комнату и стал не спеша сервировать стол. Подумать только, слова-то какие на ум лезут, – «сервировать». Только час с ней поговорил и на тебе.
Что же это такое делается? Ну, прямо, чудеса в решете. Год о ней не было ни слуху, ни духу. Потом, когда все уже смирились с ее исчезновением, она вдруг сваливается как снег на голову, да еще в личине. Ну, прямо, не знаешь, как и сказать. В личине ведьмы. Ну да, он так ей и скажет:
– Слушай, да ты просто ведьма.
Чего она ответит? Положим, Дунька найдется, что ответить. Она за словом в карман не лезет. Только Дунька ли это? Вон она мужиков то, как котят … надо же, не успеют выстрелить в спину. Успели, только пуля не долетела. Он вспомнил, как она говорила с парнем на иностранном языке, и ведь шпарила то как свободно. А может она шпионка? У них и всяких разных хитрых штучек навалом.
Все было готово к приходу Дуни. Семен сел за стол и стал рассматривать бутылку. Она была какая-то чудна'я. Сделана в виде за'мка. Красиво. И пробка какая-то странная ни тебе шампанское, ни тебе портвейн. Как же все-таки ему себя вести? Ведь она кого хошь перехитрит. Ну ладно, пусть сначала все о себе расскажет, как обещала. А там посмотрим.
Раздался звонок. Дунька! Семен открыл дверь. Дуня стояла, прислонившись спиной к стене. Вид у нее был, мягко говоря, потрепанный. Под правым глазом красовался огромный синяк. Полупальто все было обшарпано. Некоторые чешуйки были выдраны. Она едва стояла на ногах.
– Проходи – сухо сказал Семен и отступил от двери.
– Не могу. Сил нет. Возьми меня на руки.
Он внес ее в комнату и положил на кровать. Она застонала.
– Где ж тебя так?
– В эпицентре …. Случайно … Сем, сними с пояса Мед8, которым … ну … я тебя …
Он понял. Снял прибор. Показал Дуне.
– Этот?
– Да … пальцы правой руки … сломаны … давай … быстрее …
Похоже, она теряла сознание. Чего давать то? Он повертел приборчик. На нем была только одна кнопка. Семен положил ее правую руку ладонью ей на живот, расправил пальцы и, нажав кнопку, стал водить прибором над пальцами одновременно, поглаживая их, как это делала она.
– Нет … очень больно … убери с живота.
Видимо, на ней не было живого места. Он придвинул стул и, положив ее руку на стул, продолжил манипуляции. Она пошевелила пальцами.
– Хорошо … теперь я сама.
Дуня попыталась расстегнуть пояс правой рукой. Левая рука лежала неподвижно. С ней, видимо, было совсем плохо.
– Нет, не могу. Помоги снять.
Он расстегнул и снял пояс.
– Дальше …
Семен осторожно снял с нее полупальто и брюки.
– Ноги целы?
– Кажется, да.
– Дальше …
– Да ты чего?
– Раздевай … совсем … надо осмотреть.
Несколько робея, он снял с нее последнюю одежду. Она вяло помогала ему правой рукой.
– Все цело?
– Нет. На правой груди большая рваная рана.
– Глубокая?
– Не вижу …
– Грудная клетка пробита?
– Нет… вроде бы, не пробита.
– Тогда потом … сначала позвоночник. Переверни меня на живот … Мед8 … давай …
Когда он подправил ей позвоночник, она смогла самостоятельно перевернуться на спину, приподняться на правом локте и кое-как осмотреть себя.
– Все не так уж скверно. Прорвемся. Дальше я действительно смогу сама. Ну что ты на меня так смотришь? Голых женщин не видел? Поди, посиди на кухне. В крайнем случае, позову.
На кухне не было стула, а возвращаться за стулом в комнату было неудобно. Он сел на кухонный столик и стал ждать. Из комнаты не доносилось ни звука.
– Даша, ты жива? – не выдержав, спросил он.
– Все в порядке. Уже скоро … Можно я воспользуюсь твоей ванной?
– Конечно. Полотенце в шкафу.
– Спасибо.
Только тут Семен понял, что впервые назвал ее Дашей. Даша – такое красивое имя. И что же он раньше то ее Дунькой звал?
Время тянулось невыносимо медленно. Потом в ванной зашумела вода. Похоже, Даша пошла мыться. Думаешь пошла? Она ведь только что пластом лежала. Семен решил на всякий случай разогреть остывшее жаркое и включил газ под сковородкой. Шум воды в ванной стих и через минуту на кухню вошла Даша. Она была босиком, в шортах и блузке.
– Смотри, как новенькая, – весело сказала она, поворачиваясь перед Семеном как на демонстрации мод.
От синяка под глазом не осталось и следа.
– А грудь?
– Порядок. Залатала. О, ты уже разогрел. И не подгорело. Ну, ты гигант. Будем праздновать победу. Так. Сковородку на стол. Будем есть со сковородки. Я в детстве очень любила есть жареную картошку прямо со сковородки. У тебя есть подставка? Все. За стол!
Она действительно была как новенькая. Сели за стол.
– Открывай вино. Это настоящее Тауриканское. Никакой не суррогат. Ой, извини. Ты же не умеешь.
Она взяла бутылку, сделала неуловимое движение и бутылка открылась.
– Наливай!
Зазвенел телефон.
– Да, слушаю, Савельева – ответила Даша.
– Даша, ты где? – спросил мужской голос.
– Отдыхаю.
– Мне сообщили, что на RX-3152 ты попала в эпицентр. Ты в порядке?
– Все в порядке, Марк, спасибо.
– Почему не обратилась в лазарет?
Даша промолчала.
– Чтобы сегодня же обследовалась в лазарете.
– Но, Марк…
– Никаких «но», это приказ. И еще: совещание по RX-3152 у меня через 20 минут.
– Может, без меня?
– Не получится, ты основной участник событий. Все, конец.
Даша виновато посмотрела на Семена, мол, вот видишь.
– Давай выпьем – за встречу.
Они чокнулись. Даша пригубила вино, удовлетворенно поцокала языком, качая головой. Семен отхлебнул, не почувствовав никакого особого вкуса. У него пропало всякое настроение. Некоторое время они молчали.
– Давай выпьем еще раз за то, чтобы наши встречи повторялись.
Семен промолчал, но про себя отметил, что не ахти как жаждет повторения такой встречи.
– Ну, мне пора. Что, если я оставлю небольшую сумму денег? Ты сможешь передать ее моим родителям под каким-нибудь предлогом?
– Нет проблем, – Семен пожал плечами.
Даша снова надела свою кожаную тройку. Семен заметил, что ее полупальто выглядит как новое, но он уже перестал чему-нибудь удивляться. Даша подошла к нему, погрузила руки в его волнистые волосы, пригнула голову и поцеловала в губы.
– Спасибо. Я помню, помню. Я должна тебе все рассказать. Но сейчас мне нельзя опаздывать.
Дверь за ней закрылась. После телефонного звонка прошло ровно 20 минут. Он кинулся на лестницу, чтобы предупредить Дашу, что она наверняка опоздает, но лестница была пуста. Это не вызвало у него ни удивления, ни досады, только тупое безразличие. Захотелось забыть все это как дурной сон. Вернувшись в комнату, он увидел на столе небольшой, завернутый в бумагу пакет. Развернул и обнаружил там две пачки денег и короткую записку:
«Передай это моим родителям. Даша».
В каждой пачке было сто листов по 500 рублей. Это его годовая зарплата. Ничего себе, небольшая сумма денег. Купюры были новенькие, хрустящие, будто только что напечатанные. Такие деньги под силу заработать разве что шпионам. Интересно, под каким благовидным предлогом он сможет передать это Дашиным родителям?
Последующие дни Семен чувствовал себя скверно. Любая еда казалась ему не вкусной, сделанная работа не радовала, девчонки казались скучными и глупыми. Внутри его была пустота, каменный, неземной покой. Он уходил за город к маленькому лесному озерцу и часами смотрел на воду. Мелкая быстрая рябь странным отблеском отражалась в его мозгу и чем-то заполняла внутреннюю пустоту.
Ночами он спал беспокойно. Почти каждую ночь ему снился один и тот же сон. Он шел по незнакомой пустынной местности. Кругом была звенящая тревожная тишина. Почему-то он знал, куда он должен идти. Вдали виднелась река. Подходя к реке, Семен видел сидящего на краю обрыва старика. Его ничуть не удивляло, что старик сидел там, скорее наоборот, – Семен был абсолютно уверен, что встретит его. Он садился рядом со стариком и тот что-то говорил Семену, что-то очень важное, но он помнил слова старика только во сне.
Наверно, многие замечали его состояние. Даже мастер, Кузьмиченко Макар Константинович по прозвищу Кузьмич, однажды, догнав его у проходной, спросил:
– Ты чего скис, Семен?
Кузьмич был маленький кругленький человечек лет сорока. Слыл он занудой, но был при этом душевным человеком, понимающим, лишнего начальству не болтал и всегда прикрывал работяг, когда это было нужно.
– Что там у тебя стряслось?
– Да так, ничего.
– Влюбился, поди. Да плюнь ты на нее. Что? Баб что ли не хватает? Вон Клава с седьмого участка как в тебя глазами стреляет. Другого бы наповал свалила. А баба в самом соку, груди в блузу не вмещаются. Прижал бы ты ее в темном углу. Поговорил.
– Да о чем с ней разговаривать-то?
– Как о чем? О погоде, птичках, о любви.
Крохотная искорка радости вдруг вспыхнула в его груди и тут же утонула в несокрушимом покое.
– Учиться тебе надо. Вот что, – менторским тоном продолжал Кузьмич. – К лету школу закончишь, осенью направим тебя на учебу: механика из тебя сделаем, инженера.
– Да на хрена мне учиться, я и так хорошо зарабатываю.
– Ох, Семен, с таким настроением ты когда-нибудь так сорвешься. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
– Не скажу.
– Не скажу, не скажу, – проворчал Кузьмич.
Карусель будничных дел вертелась не переставая. Занятия в школе, нескончаемые поездки в деревню «для завершения весенне-посевных работ на приусадебном участке». Даже некогда «глотнуть пивка для быстрого рывка».
В одну из таких поездок в деревню он передал деньги вместе с запиской Дашиной маме. Тетя Маша встретила его в доме.
– Сема, ну проходи, проходи. Дай-ка на тебя взглянуть. Боже, какой огромный! Повзрослел, возмужал. Чем занимаешься?
– Слесарим.
– Хорошее дело. Ну, говори, с чем пришел? Никак гостинцы нам из города привез?
– Да вы садитесь, тетя Маша, вот сюда за стол.
– Ты это чего? – удивилась она, однако села.
– Вот, от Дуни.
Тетя Маша развернула пакет и замерла с запиской в руке.
– Почерк Дунин. Господи, значит жива. Только чего это она Дашей-то назвалась. Завсегда Дунькой была. И ни тебе мама, ни тебе папа, ни здрасьте, ни до свидания. Это точно от нее? Ты не врешь?
– Тетя Маша!
– Ты где ее встретил-то? В городе? Чего сама-то не явилась? Ну как там она?
– В порядке.
А перед его взором всплыла Даша. Она поворачивается и говорит:
«Смотри, как новенькая».
– В порядке она.
Тетя Маша поморщилась:
– Опять сердце прихватило. Сема, подай-ка капли… там, на полке.
Выпив капли, она еще долго внимательно изучала записку.
– Как она туда попала-то? Чем занимается? Да ты говори, Сема, не молчи.
– Да не успели мы толком поговорить, спешила она.
– Вечно она куда-то спешит. Вот и допрыгалась – тетя Маша встала – Ты, когда ее встретил, сгреб бы в охапку и притащил сюда, дуру-то нашу. Ведь нравился ты ей. Я знаю. Она, бывало, говорит мне… да что там вспоминать.
Тетя Маша махнула рукой и вдруг уткнувшись Семену в плечо заплакала.
– Тетя Маша, ну что вы, да вы сядьте. Говорю, она в порядке.
И вспомнил: беспомощная Даша лежит на его кровати и слабым срывающимся голосом говорит:
«Надо осмотреть…все цело?…»
– Тетя Маша, я обещаю, когда встречу ее в следующий раз, обязательно доставлю ее сюда.
– Вот увижу нашу дуреху, тогда и помру. Я и место для могилки уже присмотрела: у излучины, на косогоре. Оттуда вся деревня видна как на ладони.
– Тетя Маша! Что вы такое говорите!
– Да устала я, Сема, ой, как устала. Смерть ведь тоже дело житейское, от нее не убежишь. Господи, что же я с такими деньжищами-то делать буду? А может, самогончику выпьешь? Мой два раза перегнал, настоял на зверобое. А то как-то не по-людски получается.
– Нет, нет, что я приехал на родину самогон пить?
– Ну ладно, ладно. Ох, какой строгий стал. Весь в отца
– Побегу я, тетя Маша.
– Беги, беги соколик.
В городе Сема бывал на улице только короткими перебежками между школой, домом и работой. После работы начиналась гонка: в магазин – что-нибудь купить поесть, быстро домой – перекусить и – за уроки, или – бегом в школу. Погода весной переменчива – то холодно, то жарко, то солнце светит слишком ярко. Каждый день думать о том, что одеть – это уж слишком. И Семен предпочитал носить кожаное полупальто, Дашин подарок, как он его называл. Оно было легким, удобным, не промокало. Было у него еще одно удивительное свойство: в жару в нем было прохладно, а в холод – тепло, ну колдовство, да и только. Сама Даша не объявлялась, а где ее искать, Семен не имел ни малейшего понятия.
Однажды на улице кто-то схватил его за руку. Обернувшись, Семен увидел прислонившегося спиной к стене рослого молодого парня на вид лет 20-ти.
– Слушай…я тебя знаю? – сказал он заплетающимся голосом с сильным акцентом. И, так как Семен молчал, продолжил – Не то… ты меня знаешь? … Ну, ты же наш?
Парень был с ног до головы перепачкан в глине. Местами глина стала подсыхать, оставляя на одежде светлые разводы причудливой формы. Парень вдруг вполголоса нараспев заговорил или запел на иностранном языке, красиво выводя незнакомую мелодию. И вдруг Семена как молнией ударило: парень был в таком же черном полупальто как у него, только подпоясанном широким поясом, на котором большими комками налипла мокрая глина.
– Что, признал? – с надеждой спросил он.
– Что-то не припоминаю. – Семену пришла в голову шальная мысль – Ты Дашу Савельеву знаешь?
– Дашку? Савельеву? А то! Ты, значит, знай Дашку и молчишь, сынов сук…слушай… я понятно сказал? Этот язык… я не могу… а линг весь забит грязью и не фурукчет.
– В общем, понятно. Пошли ко мне, там отмоешься.
Придя домой, Семен отправил гостя в ванную, а сам стал жарить пельмени. Жареные пельмени, – обычная еда холостяков. Когда незнакомец вышел из ванной, он выглядел весьма прилично, двигался уверенно, язык у него не заплетался и акцент полностью исчез. Видимо он прочистил свой таинственный линг.
– Посмотрим, что там у нас заготовлено…
Гость вытащил из внутреннего кармана полупальто бутылку емкостью не меньше литра.
– Тауриканский – ласково сказал он.
Семен с интересом взглянул на бутылку.
– Вино?
– Обижаешь, ром, лучший в мире. Я вижу, ты давно не был в Таурикии. А там сейчас открыли новый шалман. Нет, это надо видеть своими глазами. Допьем, и можно будет туда махнуть. Тебе надо догонять, – продолжал он, наливая Семену полный стакан, – а я пока передохну.
Он плеснул себе совсем немножко и пояснил:
– Только, чтобы чокнуться.
Они выпили за знакомство. Напиток был ароматный, очень приятный на вкус и в нем почти не чувствовалось крепости. Потом выпили еще и еще, закусывая жареными пельменями. После третьего стакана Семен сильно захмелел, и было принято решение, что они сравнялись.
Незнакомец сидел за столом, держа на отлете пустую бутылку.
– Готово, можно ехать дальше – бодро сказал он.
Больше Семен ничего не помнил.
Проснулся он, лежа в постели в незнакомом месте. Полупальто и брюки висели рядом с кроватью на стуле. В комнате стоял полумрак. Кроме кровати и стула там был только небольшой столик. Сквозь окно пробивался слабый свет. Голова гудела. Семен сел на кровати и стал одеваться. Костяшки пальцев были в ссадинах как после крупной драки. Вчера они пили с незнакомцем у него дома. Он говорил, что можно махнуть в какой-то шалман, кажется, «Таурикию», который недавно открылся, но это точно не в Заборске. Как же они туда махнули? Он вспомнил, как выбежал за Дашей на лестницу, а ее и след простыл, хотя у нее не было ни ступы, ни метлы. Вспомнилась книжка о том, что в Москве появилась нечистая сила. Так там баба летала на мужике, превратив его в кабана. В кого же превратил его вчерашний гость? Положим, он вчера так набрался, что сам без посторонней помощи превратился в свинью или кабана. Правда, летать при этом мог разве что мордой в грязь. Семен глянул в окно. За окном в предрассветных сумерках громоздились огромные здания самых причудливых форм. Точно не Заборск.