Мог бы и извиниться. Но не извинился.
Посидев немного, я беру телефон и набираю номер Кристины:
— Я не буду делать это каждый день, ясно? Не рассчитывай на меня. Но сегодня я отвезу Милу в школу. Скоро буду.
21 глава. Саша
Всю ночь я не могу сомкнуть глаз и ворочаюсь с бока на бок, но в семь утра звенит будильник и, хочешь или не хочешь, приходится разлепить тяжелые веки и начать собираться на работу.
Пол безнадежно затоплен. Спальня — я вытерла только тот угол, куда положила матрас, — и гостевая, кухня, коридор, особенно — ванная комната. Умываться я шлепаю босиком по лужам. На более или менее трезвую голову понимаю, какую глупость вчера совершила, но Олега мне не жаль. Жаль — пятый этаж, если до них добралась вода. И — себя, если пятый этаж решит пожаловаться. С зарплатой учителя и ремонтом в самом разгаре чужие убытки мне уже не покрыть. Со своим-то дерьмом разобраться бы…
Голова раскалывается, так что первым делом я делаю себе очень крепкий и очень горячий кофе. Пью его с овсяным печением, зеваю, читаю вчерашние газеты, размазываю большим пальцем ноги воду по паркету.
Потом медленно, словно в съемке слоу-мо, одеваюсь. С сожалением смотрю на порванный Олегом ворот вчерашней любимой рубашки. Будем считать, что потоп — месть еще и за это. Такую уже нигде больше не купишь.
Автомобиль уже много дней стоит на парковке. Ездить на нем утром на работу — нереально. Слишком большие пробки. Тем более что метро — рядом. Всего две станции. Потому я и переехала. Хотя, может, не стоило.
Утренняя толкучка в душном поезде раздражает, но с этим ничего не поделаешь. Выскальзывая из вагона на своей станции, я спешу по эскалатору наверх. Вот и свежий воздух. Вот и улица. Вот и школа.
До урока остается пятнадцать минут, и класс постепенно наполняется ребятами. Сегодня второе сентября — они все еще в приподнятом настроении, свежие, отдохнувшие, соскучившиеся друг по другу и даже по мне… Пройдет месяц — и мне придется прикладывать гораздо больше усилий, чтобы расшевелить их, заставить работать в удовольствие, а не через «не хочу».
Именно поэтому мы так часто выбираемся куда-нибудь: театр, кино, различные шоу. Благо, в Санкт-Петербурге море возможностей. Именно поэтому в ближайшие две недели мы идем в поход. Будем учиться собирать ветки, жечь костер, варить в котелке картошку, жарить сосиски и зефир, играть в мяч на лесной поляне и устраивать эстафеты. Вот только пока никто из родителей так и не позвонил. Даже Кристина. Если честно, я очень на нее рассчитываю. И надеюсь, что вся наша история с Олегом вскроется уже после похода.
— Здравствуйте, Александра Вадимовна! — слышу я звонкий голосок и тут же с улыбкой отвечаю:
— Здравствуй, Мила! — а потом поднимаю глаза, вижу Олега и тут же меняюсь в лице.
— Меня сегодня папа привел! — радостно провозглашает девочка.
— Я вижу, — киваю, стараясь не подавать виду, но пульс тут же учащается. Мила отправляется за свою парту, а Олег остается стоять напротив. — Итак, Олег Викторович, чем могу помочь? — спрашиваю я спокойным тоном, точно так, как сказала бы любому другому родителю.
Он смотрит прямо на меня, и я не отвожу взгляда. Как же так вышло, что я влюбилась в эти голубые глаза, и в этот терпкий аромат муската и кардамона, и вообще в этого невыносимого засранца? Я думаю об этом почти с нежностью, но вместе с тем — с горечью. К ни го ед . нет
— Я пришел попросить прощения, — начинает Олег, но я перебиваю:
— У меня урок через десять минут.
— Саша… Пожалуйста, давай выйдем. Всего на минуту.
Я оглядываюсь на Милу, но она даже не смотрит на нас, увлеченная разговором с другими девочками. Тогда я молча киваю и иду к выходу из класса. Олег шагает следом за мной. Не то чтобы я надеюсь услышать что-то новое и важное в его извинениях, но хуже ведь все равно уже не будет, верно? Так что была ни была.
Мы выходим за дверь и прячемся за выступ стены. Увидеть нас здесь почти невозможно.
— Ну, что ты хотел сказать? — я складываю руки на груди.
— Я хотел сказать, что ты для меня не просто симпатичная соседка, которую можно трахать…
— Больше нельзя, — хмыкаю я.
— Я и хотел бы, может, чтобы наши отношения были только в горизонтальной плоскости, но ты с самого начала понравилась мне гораздо больше, чем любая другая девушка, с которой я когда-либо просто спал…
— Ах, так их было много?
— Но пойми меня правильно: я десять лет жил в браке.
— Я тебе жениться не предлагала.
— Да, но это был так себе брак. От мысли, что это может повториться, меня начинает мутить. Ты, конечно, не Кристина…
— Ну, спасибо и на этом!
— Но сейчас ты ведешь себя как она, — он почему-то улыбается, и я поджимаю губы:
— Тебе смешно, что я тебя затопила?
— Немного. Но ночью я хотел тебя убить.
— Я извиняться не намерена.
— Хорошо. А я вот прошу прощения. Мне жаль, что я обозначил наши отношения просто как дружбу телами… Это было круто, но ты заслуживаешь гораздо большего, чем просто классный секс.
— Ага.
— Мне жаль, что я написал тебе вчера это сообщение. Я думал, оно тебя позабавит, но ты выглядела так, словно тебе написали там что-то совсем уж жуткое… Я не подумал о том, что рядом Кристина и тебе будет неприятно.
— Ага.
— Мне жаль, что ты не можешь отпустить эту ситуацию. В смысле, то, что ты учительница моей дочери… Это же классно! А Кристине ты правда ничем не обязана.
— Ага.
— И последнее. Мне жаль, что вчера я так набросился на тебя…
— Ты порвал ворот моей любимой рубашки.
— Прости, — он опускает голову, но тут звенит спасительный звонок, я быстро разворачиваюсь на каблуках:
— Мне пора на урок, — и уже делаю шаг в сторону класса, когда Олег хватает меня за запястье и, наклонившись ближе, чмокает меня в щеку.
22 глава
Вечером, вернувшись после уроков домой, я первым делом принимаюсь за уборку. Хочешь или не хочешь — полы затереть все-таки нужно. Кафель на полу в ванной комнате не пострадал, а вот паркет в коридоре безбожно вздыбился, пошел волнами, покрылся мерзкими темными пятнами. Но это — ерунда. Я и вправду собиралась его менять. Все, что выше пола, в полном порядке.
Нестерпимо пахнет влагой. Душно, горько. Если хорошенько не проветрить — может и плесень где-нибудь появиться. С ней и так-то сладу нет в этом вечно мокром Питере. Я распахиваю настежь все окна — благо, вечер теплый, — и оставляю их открытыми до самого утра.
Вторую ночь я не могу сомкнуть глаз. Все мысли — о нем, о нем, о нем… Но уже без отчаяния, что было прежде. Он попросил прощения — я чувствую, что это было искренне. Потираю щеку, которой коснулись его губы. Как будто клеймо, которое до сих пор горит, хотя прошло уже несколько часов.
Я, конечно, ничего не сказала ему. Просто вернулась в класс. Тем более это был первый урок в новом учебном году — большая ответственность, не хотелось тратить силы на что-то другое.
Но вечером мои мысли все равно возвращаются к нему.
Он прав: я веду себя как Кристина, а может, даже хуже. Кристина ведь не топила его квартиру, пользуясь тем, что находится сверху? А Кристина всегда была сверху, я это понимаю: давила, манипулировала, диктовала условия. Властная натура. Это и на родительских собраниях было понятно. Так зачем же я веду себя точно так же?
Он тоже хорош. Но мы друг друга стоим. Совпадаем забавно и точно, как две детальки лего. Вроде бы, я — желтая, он — зеленая, но все равно сцепляемся крепко, хрен разорвешь.
Олег не звонит и не пишет. Тем более не долбится в дверь. На целые сутки наступает затишье.
Я успеваю подумать.
Зачем я это сделала?
Эмоциональный порыв… даже нет, не так — срыв? Да. До этого ведь много раз, стоило ему начать изводить меня в постели, грозилась затопить его. Затопила. Исполнила шутливую угрозу. Кто бы мог подумать?
Банальная обида? Тоже да. Я ведь влюбилась в тебя, чертов придурок, а ты… Да еще с этими своими тупыми сообщениями на телефон… Ужасно.
Желание увидеть наконец его квартиру? Разумеется. Теперь ведь ему придется пустить меня, чтобы я оценила ущерб, да?
На следующий день я не выдерживаю и сама спускаюсь к Олегу.
Он молча открывает дверь и отступает в сторону: проходи! Сработало.
За два дня вода, натекшая в его квартиру из моей, почти высохла, но оставила после себя уродливые следы. Я с мрачным видом прохожу по всем комнатам: штукатурка распузырилась, начала отслаиваться и отваливаться кусками, обои пошли волнами, размокли, растрепались, стали отклеиваться.
— Твое счастье, что я и так собирался делать ремонт, — хмыкает Олег. — Иначе я был бы вынужден потребовать у тебя возмещения ущерба, — я поджимаю губы, чувствуя себя виноватой — так мне и надо, — а он продолжает: — Но есть кое-что, от чего мне правда грустно, — он открывает дверь в комнату Милы. Я медленно вхожу, оглядываясь по сторонам. Когда-то тут была спальня настоящей принцессы, но теперь кровать стоит без балдахина и даже без матраса, лиловые обои отваливаются от стены, звездный потолок безнадежно испорчен, а мягкие игрушки стоят рядами на подоконнике: просушиваются.
— Уютно, — замечаю я. — Было…
— Мила любила свою спальню, — говорит Олег. — После развода я собирался сделать здесь рабочий кабинет для себя, но… именно эта комната удерживала меня от начала ремонта. Мне было жаль расставаться с ней.
— Понимаю. Прости.
— Ага, — он кивает.
— С пятого этажа не приходили, не жаловались? — спрашиваю я, и Олег качает головой:
— Пока нет. Но насколько мне известно, они сейчас в отпуске… Вернутся на днях. Тогда и узнаем, — его последняя фраза звучит как приговор. Я вздыхаю.
— Знаешь их хоть немного? Адекватные люди?
— Да вроде, — Олег с сомнением пожимает плечами.
— Ладно, — мнусь на пороге детской, не зная, что еще сказать. Первый раз между нами такая неловкость. Все было — страсть, веселье, злость, — но неловкость — первый раз. — Ну, я пойду? — выдавливаю наконец.
— Как насчет заключить мирный договор?
— Это как? — я напрягаюсь.
— Ну, я не рвусь затащить тебя в постель, а ты стараешься меня не затопить снова. Или не спалить, мало ли что там тебе еще в голову придет…
Я невольно улыбаюсь:
— Окей, — Олег протягивает мне ладонь, а я деловито ее пожимаю. Даже представить не могу, как долго протянет этот договор.
— Ты не против, если я буду время от времени приводить Милу в школу? Кристина хочет, чтобы я делал это каждый день, и я не собираюсь поддаваться, но… мне нравится бывать с ней. Тем более, пока у меня отпуск.
— Конечно, — я киваю.
Мы прощаемся — как добропорядочные соседи. В щеку он меня больше не целует, и сердце у меня предательски щемит: я почти уверена, что он решил попрощаться, поставить точку, раз меня не устраивает больше просто-дружба-телами.
Ну что же, может, оно и к лучшему?
Я вряд ли прикипела к нему настолько, что буду долго страдать. Красивый и короткий летний роман. А теперь будем здороваться в лифте и встречаться иногда на родительских собраниях.
Через десять дней Олег вызывается сопровождать мой класс в осеннем походе.
23 глава
— Тебя что, Кристина заставила?
— Нет, я сам.
— Зачем?
— Чтобы побыть с дочерью.
Я вздыхаю. Делать нечего: пишу на имя директора бумагу, что мой класс, кроме меня и вызвавшейся четыре дня назад Веры Михайловны, будет сопровождать Олег Викторович Нестеренко — отец Милы Нестеренко.
Для обоих сопровождающих мне приходится провести инструктаж: как обращаться с детьми, как действовать в чрезвычайных ситуациях, как оказывать первую помощь… Вера Михайловна слушает невнимательно: ей кажется, что если она мать — она и так уже все знает. Со своим же сыном справляется, а он тот еще хулиган, — значит, и с остальными справится.
Зато Олег даже делает себе какие-то пометки в блокнот, записывает номера телефонов, адреса… Я кошусь на него с улыбкой: мне приятно. Хотя я и нервничаю — как все пройдет? — он кажется мне надежным сопровождающим. К тому же, он обещает и картофель притащить, и костер разжечь, и тенты поставить. Едем мы, конечно, без ночевки, но укрытие на случай дождя нужно.
Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, — кто мы теперь друг другу? Остались ли мы друзьями? И простил ли он меня за устроенный горячий душ? Я его — простила. За все, что между нами произошло. Влюбленность никуда не исчезла, но теперь — я клятвенно себе обещаю, — я смогу держать себя в руках. Тем более рядом будут дети. И его дочь.
На следующее утро я встаю рано: мне нужно собраться, зайти в школу, а потом ждать детей около школьного автобуса. На улице сегодня ясно: осеннее солнце балует в последний раз. С погодой нам повезло. Я даже облегченно выдыхаю: до последнего переживала, что будет дождь.
Олег приезжает первым. Оставляет свой «мерседес» на школьной парковке, а потом перетаскивает большой мешок картофеля в багажное отделение автобуса.
— Мне кажется, тут даже больше, чем надо, — замечаю я, снова чувствуя небольшую неловкость перед ним. Он все такой же красивый: голубые глаза, светлые волосы, в вороте толстовки видны ключицы, по которым я столько раз проводила языком в порыве исступленного желания.
— Я много ем! — улыбается Олег.
Он смотрит на меня внимательно и как будто немного насмешливо, в остальном держится идеально: ни дать ни взять, просто отец моей ученицы!
Начинают прибывать родители с детьми. Большинство мамочек взволнованы и стремятся дать мне указания: Кате переодеть шапку, если будет холодно, у Пети запасные носки на случай промокания, за Алисой следить, чтобы не потеряла шарф, а у Леси взято с собой печенье, надо проверить, чтобы она поделилась со всеми… Я послушно киваю, кое-что записываю в заметки на телефоне, но вообще понимаю: все это несущественно, если забуду — никто не умрет и даже вряд ли простынет. В конце концов, Катины шапки примерно одинаковы по плотности и толщине.
Кристина с Милой прибывают в числе последних. Кристина кажется недовольной. Видимо, злится, что ее бывший едет сопровождать класс. Интересно, злится на него, на меня или на обоих?
— Здравствуйте, Кристина Игоревна, — приветствую я ее.
— Выглядите уставшей, Александра Вадимовна, — сообщает она мне сразу. Это намек на то, что мне нельзя доверить детей?
— Ерунда, — я натянуто улыбаюсь. — Начало учебного года. Не могу наладить режим.
— Отдыхайте побольше, — говорит мне Кристина.
— Вы тоже, — я киваю. Кошусь на Олега: он наблюдает за нашим диалогом с явным напряжением.
Последней приходит Вера Михайловна, и мы наконец отправляемся. На часах уже девять двадцать — на двадцать минут больше, чем планировалось для отъезда от школы.
Дорога занимает у нас два часа. Утихомирить двадцать семь второклашек, набитых в душный и тесный автобус, просто невозможно: они носятся по салону, кидаются взятыми с собой игрушками, требуют поесть и попить. Самый популярный вопрос — а долго еще? — несется между рядами и повторяется примерно каждые две с половиной минуты.
Вера Михайловна, как и ожидалось, в шоке и прострации: ей еще не приходилось оставаться с такой оравой. Забившись в угол на последнем ряду, она делает вид, что спит, прикрыв лицо шелковым шарфиком. Врет, разумеется: спать при таком шуме и гаме невозможно.
Олег тоже в шоке, но держится. Пытается играть с детьми сначала в ассоциации, потом в «крокодила» и «остров». В каком-то походном рюкзачке обнаруживается повесть «Про Веру и Анфису» Эдуарда Успенского, и он садится читать ее вслух, перебивая почти три десятка детских голосов. Я уже предчувствую, как завтра он будет хрипеть, но улыбаюсь: он очень старается помочь мне. Дети постепенно затихают, прислушиваясь. Смеются над рассказом, что-то спрашивают. Потом я замечаю, что кое-кто начинает зевать и сладко посапывать. Неужели? Ехать еще час.
Прибыв на место, мы начинаем разгружаться. Я и Вера Михайловна ловим детей, которые так и норовят разбежаться врассыпную. Водитель автобуса помогает Олегу дотащить до лесной поляны тенты и картофель, а потом возвращается в салон: ему предстоит ждать нас несколько часов. Уехать он не может — мало ли что? Но и оставаться с нами не хочет: слишком шумно. Он и так жалуется, что за время дороги чуть не оглох. Слабак! Я каждый день так работаю, и ничего.