Водой подмойся, если нужно, с лопухами у нас здесь не густо, а соломой подтираться, бррр, девочку аж передёрнуло. Просто нужно следить, чтобы в ведре всегда было достаточно воды.
Как удобно. Этот ручеёк всё уносит, и нет никакого запаха, восхитилась я. Как удачно, что он есть в этой пещере.
Это не удача, наши предки специально так сделали вывели подземную реку в скалу, потом разделили на ручейки, которые текут по специальным узким проходам, выходят в каждой пещере на кухне, протекают через ванную, подсобное помещение, а напоследок через туалет, после чего возвращаются обратно с ту же реку, только ниже по течению. Всё это было построено много тысяч лет назад, но всё еще прекрасно работает, мы только желоба подправляем время от времени, и стул заменяем.
Нивена оставила для меня один светящийся шарик в нужнике, другой «во дворе», а третий на кухне, а остальные потушила, так что в комнате стало светло, словно лунной ночью всё вроде бы видно, а спать свет не мешает. За это время на диване появились подушка и мягкое тонкое покрывало никогда такого красивого не видела.
Сняв платье, я, в одной сорочке, улеглась на мягкий и очень удобный диван. Думала, что буду долго лежать, вспоминая всё, что со мной случилось, и что сегодня узнала. Но очень быстро провалилась в сон без сновидений. И проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо, а низкий мужской голос недовольно вопрошал:
Ты кто такая? И как сюда попала?
ГЛАВА 4. СТАРЕЙШИНА
23 июня. День второй.
Я подскочила и села на диване, пытаясь продрать глаза и посмотреть на того, кто меня разбудил, но яркий свет выбивал слезу, мешая хоть что-то разглядеть. Наконец, мне удалось приоткрыть один глаз настолько, чтобы увидеть нависающий надо мной силуэт, показавшийся мне огромным, освещённый десятком шариков, висящих у него над плечами и, наверное, за спиной.
А можно свет убрать? пробормотала я, заслоняя глаза ладонью.
Свет уменьшился. Я убрала ладонь и повторила попытку открыть глаза. Получалось уже лучше, но слёзы мешали разглядеть того, кто стоял надо мной, так что я стала тереть глаза, пытаясь проморгаться.
Ты мне не ответила. Кто ты?
Аэтель.
Очень информативно, усмехнулся кто-то. Это слово я не поняла, зато следующие были вполне нормальными. Откуда ты здесь взялась?
Керанир принёс. Я жертва.
Чья жертва? мой собеседник был явно ошарашен.
Человеческая. Ну это дар.
Какой еще дар? А, день летнего солнцестояния. Ясно. Вот только зачем он тебя взял?
Корову доить, именно это ведь и сказал мне Керанир. А вы старейшина, да?
Я, наконец, проморгалась, и теперь с удивлением смотрела на мужчину, нависшего надо мной. Он показался мне огромным, может, потому, что я сидела, а он стоял? И выглядел при этом очень недовольным.
Да, мужчина кивнул и недоумённо нахмурился. Какую корову? Нет у нас никакой коровы. Что ещё придумал этот мальчишка?
Теперь есть. А где же ваша борода, если вы старейшина?
Какая ещё борода? Что ты мне голову морочишь? И откуда взялась корова?
Тоже дар.
А, верно Плохо соображаю, третьи сутки не сплю, мужчина потёр лицо ладонью и встряхнул головой со странными волосами.
У нас так не стригутся. Мужчинам просто подрезают волосы снизу по кругу, когда они слишком отрастают, а у старейшины они были и на макушке пострижены, были все одной длинны и смешно топорщились. И были странного цвета более тёмные у корней и совсем светлые на кончиках. Выгорели, что ли? Он что, на солнце без шапки ходит? Так ведь и солнечный удар заработать можно!
И бороды не было. Совсем никакой, ни седой, ни такой, как волосы. Я без бороды только совсем молодых парней видела, даже братец Херевард, годом старше меня, бороду отращивает, совсем жиденькую, клокастую и смешную. Ещё у управляющего бороды не было, но у него усы. А у старейшины и усов не было, хотя он взрослый уже. Странно это. И непривычно. Хотя, наверное, удобно, еда в бороде не застревает.
Так, ладно. Корова это хорошо, это правильно. А вот тебя нужно обратно вернуть, нечего тут людям делать.
Не хочу я обратно! Мне и здесь хорошо. Дома-то, у родных маменьки да папеньки, за прислугу жила, а здесь, вроде как жертва, а ко мне по человечески, хоть и нелюди. И еды досыта, и диван отдельный, мягкий, и нужник тёплый и не воняет, и воду из колодца таскать не нужно. И дети не капризные и не сопливые, и вообще не дети. И платье обещали дать, а еще обувь! Летом обувь! А картошка какая вкусная, оказывается! Нет, не хочу назад.
А корову сами доить будете? Или щи варить? Нет уж, жертва значит, жертва, назад хода нет! Да и потом нельзя мне назад. Меня ж про вас расспрашивать будут, а вдруг проболтаюсь, а я гореть не хочу.
Гореть? Ничего не понимаю, мужчина плюхнулся на диван, рядом со мной, едва ногу не придавил, успела отдёрнуть, и, откинувшись на спинку, с силой потёр глаза и зевнул. Давай так сейчас спать, а утром всё решим, ладно?
Ладно, что-то мне его вдруг жалко стало. Устал же. И голодный, наверное. Есть хотите?
Очень, не открывая глаз, вздохнул мужчина. Но сил никаких нет. Утром кашу поем.
Вы хотите кашу? я стала прикидывать, что смогу сготовить из того, что принёс Керанир. Кажется, в одном из мешков была пшено.
Уж лучше кашу, чем постные щи.
Почему постные? С окороком.
Старейшина резко выпрямился и недоверчиво, но с надеждой, уставился на меня.
С окороком?
Дар, улыбнулась я, глядя, как загорелись его глаза.
Где они? старейшина посмотрел в сторону кухни жадным взглядом.
В холодном шкафу. Если вы дунете в плиту, то я погрею.
Не надо! мужчина сорвался с места, кинулся на кухню и загремел дверцами. Через минуту оттуда раздалось: И рагу? Тоже с окороком? О! И молоко! И яйца есть?
А в шкафчике на стене хлеб и сыр. Под полотенцем, ответила я, вставая и натягивая платье в полумраке шарики улетели вслед за старейшиной. Поспать больше всё равно не получится, да и скоро всё равно на утреннюю дойку вставать. Остальное Керанир куда-то убрал, не знаю, куда.
Остальное? старейшина появился из кухни с большой тарелкой, на которой высокой горкой лежало холодное рагу, потом снова исчез за углом.
То, что в мешках было, я заглянула в кухню старейшина наливал в большую кружку молоко. Мешок с хлебом, мешок с головками сыра, мешок с окороками, начала перечислять я.
Мешок с окороками? Целый мешок? мужчина поднял на меня ошарашенный взгляд.
Да, я удивилась его удивлению. Всегда всё по целому мешку. Мешок пшеницы, мешок моркови, мешок пшена, мешок гороха, мешок фасоли, мешок капусты
А капусту он что, тоже принёс? оторвавшись от нарезания хлеба, удивился старейшина.
Да. Он все мешки принёс. Мешок свёклы, мешок репы и мешок лука. Вроде всё А, да, и мешок овса.
А овес-то зачем? У нас же лошадей нет. Или теперь есть? в голосе старейшины послышалась опаска.
Нет, лошадь Керанир не взял. Не дотащил бы. А овсом можно корову кормить. Или козу. Или варить овсянку.
Козу? Он и козу принёс?
Козу, овцу, барана, десять кур с петухом, пять гусей.
Господи, как он всё донёс-то? Он же теперь мальчишка совсем!
С трудом. А по острову в два захода. А может, и в три, не знаю. Сказал, что овец на пастбище оставил, может, отдельно нёс.
Да-а И вот как его после этого ругать?
За что?
За тебя.
Не нужно за меня ругать, я полезная. Очень!
Полезная, усмехнулся старейшина. Наверное. Да ты не стой, садись, тоже поешь, а то у меня кусок в горле застрянет, на тебя глядя.
Хорошо, кивнула я. Есть пока не хотелось, так что я налила молока, взяла кусок хлеба и уселась за стол, рассматривая мужчину, сидящего напротив.
Красивый. Очень. Хотя и странно было видеть взрослого мужчину без бороды. Я даже не могла понять, сколько ему лет, не юноша, но довольно молодой. Седых волос не видно, морщин тоже, зубы вроде все целые, ну, все, какие видно. Хотя ему же больше тысячи лет! Да, но он же на тысячу и помолодел. Наверное, намного старше остальных был, раз они его старейшиной зовут, хотя и сами старые. И он не в ребёнка превратился, а во взрослого, значит, сильно старше. Ладно, всё же хорошо, что хоть один взрослый и сильный в этом доме есть, мужские руки в хозяйстве всегда нужны.
Спасибо, было очень вкусно, расправившись с рагу, улыбнулся мне старейшина. Улыбнулся! Верно говорят: сытый мужчина добрый мужчина. Я даже слегка растерялась, потом пробормотала:
Если хотите, могу еще яичницу пожарить.
Нет, не нужно, я сыт. А вот утром с удовольствием. Или не утром? В общем, когда я проснусь.
Он встал и отнёс тарелку и кружку в раковину. Мужчина! Отнёс тарелку! Я почувствовала, что у меня отваливается челюсть. Мужчины никогда ничего не делают по дому, дом это забота женщины. Но, видимо, мужчины-драконы отличаются от человеческих не только кошачьими зрачками и отсутствием бороды.
А старейшина, не замечая моего удивления, направился к тому половику, что загораживал вход в следующую пещеру, ту, куда дети ушли спать, а я ещё не бывала. И в этот момент мы услышали негромкий детский плач.
Мы замерли, прислушиваясь, потому что звук шёл со стороны «двора», и плакать там, вроде, было некому. Старейшина вдруг, словно догадавшись о чём-то, широко улыбнулся и кинулся из «дома», я следом, а над нами летели два светящихся шарика, освещая дорогу, впрочем, оставленный Нивеной шарик тоже не дал бы сбиться с пути.
Старейшина первым нырнул в пещеру с яйцами, откуда всё отчётливее раздавался плач, я следом. Залетевшие шарики осветили сено, ряды яиц и плачущего ребёнка, лежащего на соломе. Он был среди тех яиц, что лежали отдельно эти малыши лишь ожидали своего рождения, когда произошла катастрофа. И, скорее всего, этот ребёнок стал сиротой ещё до того, как родился.
Малыш был весь перемазан чем-то липким и облеплен клочками чего-то непонятного, похожего на шкурку, которая облезает на плечах братьев летом, если сильно обгорят на солнце. Когда мы вошли, он перестал громко плакать и захныкал, щурясь от неяркого света шаров. Старейшина взял малыша за бока, вынул из гнезда, и я увидела, что это девочка. Похоже, не очень-то ей понравилось то, как её держат, потому что она закатилась плачем громче прежнего.
Да кто же так ребёнка берёт! недовольно заворчала я и, осмелев, забрала малышку из рук старейшины, прижала к груди, слегка покачивая, и заворковала. Тише, маленькая, тише, не надо плакать, всё будет хорошо. Сейчас искупаемся, смоем всю эту гадость, и будешь ты хорошенькая, красивенькая, и тогда мы покушаем
Говоря всё это, я решительно потопала обратно в кухню, мысленно благодаря оставленные Нивеной шарики они так и висели на месте, в отличие от шаров старейшины, которые летали за ним, словно привязанные. Малышка вряд ли понимала мои слова, но то ли голос мой её успокоил, то ли покачивания, то ли просто надоела плакать, но когда, вынув грязную посуду, я стала набирать в раковину воду, она уже не плакала, а с любопытством рассматривала меня сквозь длинные, слипшиеся от слёз ресницы. А я, услышав сзади шаги, обернулась и попросила:
Дуньте под раковину, пожалуйста.
Дунуть?
Ну Огонь зажгите.
А-а старейшина двинул пальцем, и огонь зажёгся. Это Нивена дует, ей так привычнее, мне это не нужно.
И полотенце принесите. Два! уже вслед послушно уходящему старейшине крикнула я. Ну, что, маленькая, будем купаться? Ты любишь купаться? А плавать умеешь?
Я несла полную чушь, но кроха слушала так серьёзно, словно понимала. Потом заулыбалась и «ответила»:
Ву! после чего попыталась ухватить меня за нос, но я ловко поймала её ручку и отвела от своего лица. Ха! Мой нос так просто не ухватишь, а так же уши и волосы, да и пальцем в глаз я уже пару лет не получала от малышей, научилась уворачиваться. Как говорит папенька опыт не пропьёшь.
Спустя какое-то время, когда за окном уже занималась заря, я сидела возле стола с чистенькой, отмытой до скрипа и завёрнутой в полотенце малышкой на коленях, и кормила её хлебом, размоченным в молоке. Старейшина спал, сидя на диване отказался уходить, но и бодрствовать у него не получилось. Девочка жадно глотала предложенную еду, словно оголодала за тот год, что пересидела в яйце.
Из-за половика появился заспанный Эйлинод и с полузакрытыми глазами протопал в сторону нужника. Возвращаясь, уже прошёл было мимо нас, но замер, обернулся и ошарашенно уставился на меня с малышкой на руках. Перевёл взгляд на спящего мужчину, потом опять на нас.
Это старейшина её нашёл? тихонько спросил он.
Нет, так же тихо ответила я. Здесь вылупилась. Недавно совсем.
Значит, всё же, живы недоверчивая поначалу улыбка расплылась во всё его засиявшее от счастья лицо. Значит, не зря мы надеялись. Не понимаю как, ведь если всё живое помолодело на тысячу лет, то эти малыши должны были просто исчезнуть. Скорлупа это неорганика, сохранилась, и это объяснимо, то внутри яйца должны были стать пустыми. Но, вопреки всему, она родилась. Значит, наш род не вымрет
И он отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.
Я рада, всё, что смогла сказать. Помолчав, решила спросить о насущном, раз уж не успела узнать у старейшины. Эйлинод, а у вас есть какие-нибудь пелёнки? Для малышки?
Есть, всё есть, закивал мальчик. Мы принесли вещи из пещер, где были малыши или яйца. Так, на всякий случай. Сейчас принесу.
Пока его не было, я умыла насытившуюся малышку и дала ей кусочек моркови, который она начала мусолить и сосать. Глазки её моргали всё медленнее, пока не закрылись окончательно, морковь выпала из расслабленной ручки малышка уснула. Чувствуя, что сама зеваю, я пересела на диван, слегка покачивая девочку надо бы ей имя дать, а то как-то неудобно, и стараясь держать глаза открытыми.
Появился Эйлинод со стопкой вещей в руках, оглядел нас, и вновь ушёл. Через некоторое время вернулся, волоча по полу большую корзину.
Колыбельку мы взять не догадались, будить никого не хочется, а сам слетать я пока не могу. Но, думаю, малышка может поспать и здесь, ей сейчас всё равно, верно?
Спустя еще какое-то время, девочка вполне уютненько спала в корзине, которую мы застелили сеном, а сверху полотенцами. Отправив Эйлинода досыпать, я взяла подойник, но остановилась, глядя на старейшину. Спящим, он казался еще моложе, было странно думать о нём, как о старейшине, он выглядел кем угодно, но не стариком. Но имени его я не знала, а спрашивать стеснялась. Ладно, раз его такое обращение устраивает
Эх, жалко будить, но если оставить так, он проснётся с больной спиной и затёкшей шеей. Я нередко засыпала сидя, качая кого-то из мелюзги, а потом с трудом могла распрямиться. Подойдя к мужчине, я осторожно потрясла его за плечо.
Старейшина. Старейшина, вставайте.
А? Что? мужчина захлопал глазами, не совсем понимая, что происходит.
Идите спать, сидя не выспитесь, всё болеть будет.
Сидя? А, сейчас лягу и он завалился на бок, уткнувшись в мою подушку.
Ладно, пусть так. Я стащила с мужчины сапоги и забросила его ноги на диван. Точнее на подлокотник. Вот же здоровенный какой, не поместился! А мне удобно было, словно диван этот как раз под мой рост делали. Ну, ничего, всё же лучше, чем сидя, пускай спит. Огляделась, ища, чем бы накрыть, потому что моё покрывало вытащить из-под этой горы было невозможно, потом махнула рукой не замёрзнет, лето же, да и одетый он. Пусть спит, а у меня еще куча дел.
Прошло совсем немного времени, а у меня уже и корова с козой были подоены, а молоко процежено и разлито по банкам, и куры с гусями накормлены, и каша на завтрак сварена хорошо, что Нивена встала пораньше и дунула мне в плиту, сама я ни дров не нашла, ни огнива, да и как без дымохода огонь разжигать? Нужно будет что-нибудь придумывать.
У меня даже стирка была замочена, долго ли заслонку убрать и в корыто воды набрать? Это ж чудо настоящее ручей прямо в доме, вода сама в корыто наливается, сама выливается, стирай не хочу! Да и пачкаются здесь мало, разве что малышка, всё ещё безымянная, пару пелёнок уже уделала. Но Нивена сказала, что маленькие дракончики быстро к горшку приучаются. Мне в это не особо верилось, но если так, то вообще замечательно.
Малышка мне пока проблем вообще не доставляла. Лежала себе в корзинке, в одной распашонке, игралась с тряпичной куколкой, которую дали ей старшие дети, и дрыгала ножками. Сначала-то я её хотела туго запеленать, как у нас делают, но Нивена сказала не надо. Ей виднее, так что спорить я не стала. Время от времени девочка вопрошала: «Хы?», тогда я подходила и заглядывала в корзину, или же что-нибудь ей говорила, и она успокаивалась. Видимо, ей было достаточно того, что я рядом.