- Это сложно, - и вновь улыбка, но в этот раз такая, какой награждают несносного ребёнка, но мужчина ждал, пока я продолжу. А я так устал, что не выдержал и начал говорить, говорить так, как не говорил ни с кем. – Десять лет назад мой брат покончил жизнь самоубийством, и я был тем, кто нашел его. Вообще, в тот день я должен был остаться у друга, и, наверное, мой брат надеялся, что его найдёт мама. Но это был я. И в тот день я буквально сошел с ума – в моём запястье будто поселилось пламя. Каждый раз, стоит мне вспомнить ту кровавую сцену, как запястье вспыхивает. И кажется, что успокоить это «пламя» можно только высвободив кипящую кровь. Звучит как бред сумасшедшего, но это так. Иногда я даже хочу вонзиться в руку и высвободить всю ту боль, что засела в нем. Я ХОЧУ… Я… - моей руки коснулось что-то тёплое, а улыбка, такая добрая и, казалось, понимающая, просила продолжать. - Вот так я жил на протяжении одиннадцати лет, улыбаясь людям притворной улыбкой, мёртвой, как и я сам. Но появился он, тот, кто спас меня, вытащил из моей собственной могилы, в которую я себя затащил. Научил любить, научил чувствовать. И я был рад, до вчерашнего дня, но вдруг понял, что отравляю ему жизнь… своим существованием. Из-за меня его могут исключить из школы, общество сделать изгоем, а брат… Его брат против нас, он ненавидит меня, боюсь представить, что скажут его родители… а мои? – слёза всё же скатилась по щеке, но я не обратил на это внимание, потому что всецело был поглощен рассказом. – Мне предложили избавиться от боли в запястье, и я принял его. И теперь этот человек ненавидит меня, ведь я причинил ему столько боли…
Мужчина всё улыбался, а я не замолкал, просто не мог остановиться. И даже когда говорить было больше нечего, я продолжал. Кажется, просил объяснить, почему всё так сложно, почему тяжело. А он молчал, просто выслушивал, а когда я всё-таки умолк, взял мою левую руку в свою.
- Знаешь, - начал он, и его голос успокаивал, так как навевал что-то знакомое. Он как отец, которого никогда у меня не было. – Всё на самом деле просто – люди рождаются, живут, умирают. «Зачем мы есть?» - вопрос, придуманный людьми, чтобы усложнить свою жизнь.
- А зачем? – как ребенок спросил я, внимательно глядя в серо-голубые глаза.
- А кто его знает?! Для каждого своё: кто-то видит смысл в деньгах, к которым за всю жизнь даже не прикоснулся, кто-то - в еде, кто-то - в удовольствии, кто-то - в детях и близких…
- Мне нравится парень, - спокойно сообщил я, ожидая отвращения со стороны мужчины, ведь так было правильно, но тот лишь сильнее стиснул мою ладонь.
- Это неважно, главное, чтобы человек был хорошим.
- Но это грех! – возразил я, чувствуя, что начинаю паниковать. Просто я не ожидал такой реакции, я не думал, что кто-то может вот так спокойно воспринимать нетрадиционные отношения. Но тот продолжал улыбаться.
- Ублажаться с кем попало тоже грех, но большинство людей это волнует мало. И знаешь, - мужчина доверительно нагнулся чуть ближе, - грехом так же является лень, обжорство и депрессия. Все люди грешники, так что обвинять себя из-за того, что ты полюбил кого-то своего пола не так уж ужасно. Возможно, Бог даже простит тебя, если ты будешь ставить эту любовь превыше всего. Да и если ты сделаешь этого человека счастливым, то уж точно не сможешь попасть в ад.
Я просто не понимал. Хлопал глазами и не мог понять того, что говорил этот мужчина… А потом услышал, громко и ясно:
- «Любить до последней минуты» - вот, что важно. И я уверен, что твой брат хотел бы, чтобы ты, вместо того, чтобы винить себя, жил каждой секундой, любил каждой частичкой себя и просто иногда ходил на его могилу, вспоминая всё хорошее, что было в вашей жизни, пока он жил. Как думаешь, он любил тебя? - я, прикусив губу, чтобы сдержать всхлип, тихо кивнул. – Вот и хорошо, тогда остуди свою кровь, выпустив боль. Впусти любовь.
Мужчину поднял мою руку, и, размотав бинты, погладил большим пальцем ровную кожу на запястье. Там, где ничего не было. Не было того страшного шрама, что я видел на Вике в тот день, не было той боли, что я на воображал себе. Ничего не было, только в голове всё встало на место.
- Спасибо, - пробормотал я и, взяв из рук мужчины ненужные бинты, поднялся с лавочки. Не раздумывая, я бросил их в урну. – Спасибо, - повторил я, но в этот раз более участно.
- Не за что, – мужчина игриво прищурился. – Рад, что помог тебе. А теперь иди к нему и скажи, что он тот самый, ради кого ты живёшь. Хотя если ты ещё сомневаешься…
- Нет, - ответил я прежде, чем понял, что сказал это. А потом покраснел, так как вспомнил, сколько боли я принёс Глебы из-за всей той ерунды, что сам себе напридумывал. А ведь всё так просто. Из школы выгонят, так мы вместе перейдём в другую. Начнет осуждать общество? Пошлём всё на хуй! А если захотим детей?.. Да сейчас медицина и не такое может! Главное, чтобы быть вместе. – Знаете, Вы вылечили меня от травмы, которую не могли вылечить три психолога, а ведь я Вас даже не знаю.
- Максим, - мужчина протянул руку, и я, не задумываясь, пожал её, хоть меня и смутило то, что он назвал только имя.
- Вадим.
- Приятно познакомиться, - Максим разорвал рукопожатие и медленно поднялся с лавочки. – Пора домой, сегодня всё-таки праздник, - поймав мой вопросительный взгляд, мужчина пояснил. – Сегодня уже два года как не стало моей супруги. И знаешь, сейчас, разговаривая с тобой, я понял, что ни в чём перед ней не виноват и её ни в чём не виню – главное, что мы прожили хорошую, хоть и недолгую, совместную жизнь. Жаль, конечно, что не умерли вместе, в один день, как в сказке, но на это воля Божья, - и мужчина вновь по-доброму улыбнулся. - Я винил себя, что нашел другую, и я чувствовал, будто радуясь рядом с этой другой, предаю её. Думаю, и я должен сказать тебе спасибо. Спасибо тебе. Теперь я спокоен.
И я улыбнулся. Искренне и радостно, как делал это только перед Глебом и, распрощавшись, направился домой. Только запоздало вспоминая, что потерялся. Но ничего, поспрашивал пару человек, прогулялся пару километров и оказался дома. Но я не домой собирался, а к самому дорогому мне человеку.
Из подъезда как раз выходила та самая бабушка, которой я помог ещё неделю назад. Она улыбнулась мне, поприветствовала и направилась к своим подружкам на лавочку во дворе. Я, придержав дверь, подлетел к лифту, но он так медленно ехал, что плюнул на него и пошел пешком по лестнице.
Пусть он и жил на восьмом, но я оказался возле двери Глеба в считанные минуты.
Звонок. Звонок. Звонок.
Дверь отрылась, и я уже собирался отрыть рот, чтобы закричать «я тебя люблю», как Глеб злобно прошипел:
- Не попадайся мне на глаза. Уходи.
И дверь закрылась. Она закрылась перед самым моим носом, словно забивая мне гвоздь в гроб… Но теперь я не слаб, ведь я стал свободным. Наконец избавился от огня в запястье, но пробудил новое пламя в сердце. Как много пафоса, но это так, я чувствовал, как любовь оживляет меня и пусть сейчас Глеб злится, говорит, чтобы я уходил, он откроет дверь и вновь впустит меня в своё сердце. А Рома… ПОШЕЛ НА ХУЙ ЭТОТ РОМА! Глеб – мой!
И я звонил, стучал в дверь, как это делал Глеб, кричал, чтобы открыл. Но он не выходил. Как будто дежавю, вот только теперь я по другую сторону баррикад, но они не остановят, ведь я люблю его. Люблю!
И в голове сами собой всплыли слова песни, что Глеб пел для меня в тот день. И я запел – фальшиво, но искренне, наверное, из-за этого дверь открылась.
42. Разбирательство. ПОВ Глеба
Не сказать чтобы я был сильно зол, просто настроение не то, чтобы прямо сейчас идти на контакт с Вадимом. Повел он себя некрасиво, и теперь вдруг ему стрельнуло в голову, что я собираюсь его простить, так, без каких-либо слов приму его. Вадим не опоздал, мне все еще он нужен, но просто не тот момент для разговора, особенно что после слов Ромы насчет того, ради чего парень продал меня, желание с ним пообщаться пропало, думаю, к завтрашнему дню вернется.
Именно из-за этого я закрыл дверь перед лицом Вадима. Да, это было некрасиво, да, я настоящий идиот, что оттолкнул его и, возможно, он не попытается вновь со мной заговорить, только вот и у меня есть лимит плевков в душу, и Вадим его давно уже исчерпал.
По-своему я вновь виню себя в том, что все так вышло. Неужели я чего-то не додал этому парню, чем-то обидел, что он с такой легкостью отказался от меня? Я был груб, несносен, слишком резок в выражениях и действиях? И вновь это чувство вины растекается по телу с новой силой, стоит мне только вспомнить, как я ударил по лицу Вадима, или же то, что я обвинил в предательстве собственно брата из-за чужого человека… Да, любимый человек – он важен, но семья всегда примет тебя, а вот влюбленность может пройти, как у Вадима недавно.
Я верю, что он все же что-то понял, или, надеюсь, что не так, но, возможно, его вновь обидели в школе, и Вадим пришел ко мне, ища помощь. Только вот второй вариант меня явно не обрадует, если он окажется действительностью.
Чувствую какое-то садистское удовлетворение, слыша, как стучит Вадим по двери. Его маленькие кулачки ударяют по твердой поверхности железной двери с некоторой периодичностью, мне даже секунду его жаль, ведь так и до крови можно стучать, но я тут же вспоминаю, как этот парень поступил со мной, когда я рвался к нему в квартиру, и желание открыть пропадает, пусть и ненадолго. Я знаю, что вскоре сдамся, и отворю перед ним дверь, но пока просто стою, прижавшись лбом к двери со своей стороны, и почему-то по-глупому улыбаюсь. Определенно, я схожу с ума.
И тут я слышу тонкий, чуть писклявый голос за стенкой, он повторяет ту самую песню, что я пел ему, находясь в той же ситуации что и Вадим, только у него так забавно это получается. Еле сдерживаю смех, подкатывающийся комком к горлу, а он продолжает пытаться выводить сложные ноты, что выходит у него скверно, именно это и смешит. Спустя пару минут я уже медленно скатываюсь на пол, и нервное напряжение, не отпускающее меня все это время, вырывается наружу именно таким странным образом. Мой смех, тихий, истерический, быстро переходит в гогот, и дрожь проходит по телу.
Слышу, что Вадим все равно продолжает петь, и не ушел, несмотря на мое такое некрасивое поведение.
Вскоре я все же беру себя в руки и поднимаюсь с пола, открываю дверь, почему-то ощущая себя Цезарем, побеждающим целую гвардию без единой потери. Вот только лицо раскаяния, которое я вижу перед собой, уже не дает мне совладать с эмоциями, и я тут же просто прижимаю Вадима к себе, чувствую, как по моей рубашке текут его слезы, их немного, но я уверен, что это лишь малая их толика.
- Песенками всего не исправишь, - говорю я тихо и внятно, пусть меня и обуревают иные мироощущения.
- Понимаю, - кивает он, но я чувствую, как он крепко сцепил свои руки у меня за спиной, и, видимо, отпускать не собирается.
- Зачем ты согласился с моим братом?
- Он же психолог и…
- Знал, на что надавить?
- Роман ведь может мне помочь…
- Избавиться от материальных проблем? – вновь договорил я за Вадима, и он на секунду отпрянул от меня.
В его глазах было непомерное удивление, так что, всмотрясь в них, я быстро додумался о той лжи Романа, которую он совершил. И в этот момент открылся лифт… перед нами предстал мой двоюродный брат собственной персоной.
- Я купил тебе мороженое, которое ты любишь… шоколадное…
Рома не договорил, встретившись взглядом со мной, а потом полностью оценил обстановку, когда увидел еще и Вадима, стоящего подле меня. Парень успел нажать лишь на кнопку в лифте, но я все же выволок его на лестничную площадку. Ромка ничего не говорил, так как по одному моему лицу можно было понять, что я уже все знаю, и он не особо сопротивлялся, когда я втащил его в квартиру, а следом за мной зашел Вадим, закрывая дверь на защелку.
…
Он сидел в ожидании казни на стуле, жаль, не электрическом, но я легко оформил ему неприятно-яркий свет в глаза, включив настольную лампочку, и направив ее на его лицо.
«На эшафот его!» - скандировала немногочисленная публика, в лице Вадима, миролюбиво восседавшего на троне-кресле, и котенка, сидящего возле ног своего короля (Вадима же). Я же чувствовал себя как палач, осталось лишь привязать веревкой к стулу Романа - и все, момент из книги готов.
Взгляд Романа выражал высшую степень… раскаянья вперемешку со страхом (и чего это я могу с ним сделать, интересно?), но первое время он чувствовал себя нагло, пока Вадим, как сторона обвинения, не зачитал суду список Роминых повинностей, с каждым пунктом лицо моего двоюродного брата серело. И даже я был по-своему удивлен тем количеством разных по степени тяжести ошибок со стороны Ромы по отношению Вадима и меня.