– В честь падишаха устраиваются официальный прием: обед у М.И. Калинина, раут у Г.В. Чичерина, «гала в Большом театре», а также специальное конное состязание, военный парад и показательные маневры. Подкомиссии также было поручено составить программу осмотра Москвы, «выделить жен ответственных работников для приема королевы» [24], подготовить ноты афганского гимна и афганские национальные флаги для украшения здания вокзалов, разработать порядок встречи падишаха в тех городах СССР, которые посетит падишах, и меры по его охране. Что касается финансирования, то, по мнению членов комиссии, предварительная сумма, необходимая для организации приема, составляла 100 тысяч рублей (в эту сумму не входили расходы по ремонту помещения, специальному поезду и морскому транспорту).
Таким образом, членам комиссии и в первую очередь членам подкомиссии предстояло выполнить значительный объем технической и организационной работы и при этом постоянно помнить об идеологических установках. Насколько серьезно последнее обстоятельство способно повлиять на протокольные аспекты организации визита, стало ясно уже через 10 дней после заседания комиссии. Так, заместитель представителя Реввоенсовета И.С. Уншлихт, ссылаясь на первый пункт постановления, в котором подчеркивалось, что встреча падишаха не может быть организована по «примеру буржуазных стран» [25], выступил против салюта из 21 выстрела, показательных маневров, встречи падишаха на вокзале представителем ЦИК СССР, пушечного салюта на вокзале, «выделения» жен ответственных работников для приема королевы. Кроме того, И.С. Уншлихт заявил, что представить крейсер в сопровождении двух миноносцев военное ведомство может лишь в случае оплаты всех связанных с этим расходов [26].
Еще одной серьезной причиной, затруднявшей подготовку визита, являлось то обстоятельство, что в конце января 1928 года в Москве не знали о «намерениях и маршруте» падишаха. Д.Т. Флоринский просит полномочного представителя СССР в Париже В.С. Довгалевского помочь решить эту проблему, так как без необходимой информации сложно «выработать программу и разрешить целый ряд вопросов» [27].
Один из таких вопросов был связан с размещением падишаха и его свиты, сначала в Москве, а затем в Ленинграде. На специальном заседании НКИД от 30 января 1928 года было принято решение предоставить падишаху особняк на Софийской набережной, 14, а также просить ЦИК и Моссовет оказать содействие в предоставлении помещения для выселяемых из этого особняка жильцов, «не имеющих отношения к НКИД» [28].
Одновременно с этим НКИД обратился с просьбой в Президиум ЦИК СССР вынести постановление о предоставлении НКИД из музеев и дворцов мебели, картин, ковров для помещений, в которых разместится падишах и его свита [29]. 2 февраля комиссия ЦИК СССР приняла решение выделить падишаху и его семье дом по Спасо-Песковскому, 10 (бывший дом Второва, а дом на Воздвиженке, 16 передать афганской миссии) [30]. Таким образом, комиссия ЦИК не поддержала решения НКИД о размещении падишаха на Софийской набережной, причина отказа, вероятно, связана с тем, что в особняке проживали сотрудники НКИД и пришлось бы заниматься их размещением. Однако подобное обстоятельство, то есть проживающие шесть семейств на Воздвиженке, 16 и находящийся там Пролеткульт, не остановили ЦИК от передачи здания афганской миссии [31].
В середине февраля в качестве одного из помещений для афганского падишаха и его свиты комиссией НКИД рассматривали дом на Пречистенке, 20 (принадлежавший Балашевой). При этом Л.М. Карахан обращает внимание наркома А.В. Луначарского, что этот некогда превосходно отделанный особняк находится в плачевном состоянии. Привести его в порядок за короткое время невозможно, к тому же он занят школой А. Дункан, но в особняке сохранились ценная мебель – шкафы и буфеты из черного дуба, гарнитуры красного дерева и т. д. Карахан просит содействия в передаче этой мебели НКИД, который ее отремонтирует и использует для приема падишаха.
Карахан подчеркивает при этом, что, прежде чем приступить к изъятию мебели из музейного фонда, следует рациональнее использовать мебель в особняке Балашевой, которая гибнет и школе Дункан не нужна [32]. Луначарский одобрил это предложение.
Несмотря на то что дом на Софийской набережной был отклонен советской стороной, афганский посланник в начале марта предложил поселить падишаха именно там. Литвинов порекомендовал Флоринскому «указать» посланнику на его наглость, так как там проживают сотрудники НКИД [33].
Не одобрил представитель Афганистана и Морозовский особняк, выделенный для афганской миссии, в беседе с Флоринским он заметил, что в Москве советское правительство не может «предоставить дружественной миссии достойного помещения, что поделаешь, буду принимать его величество в этом скромном доме <…>» [34]. В ответ на это Флоринский заметил: «Мы предлагаем лучшее, что у нас есть, если этот дом не нравится, то пусть миссия построит собственный особняк».
В марте продолжался подбор мебели для помещений, предназначенных для приема Амануллы-хана. Так, из Нескучного дворца были изъяты драпировки, тюлевые гардины и бархатная дорожка, из Музея изящных искусств – большой восточный ковер, три французских гобелена и два коврика, из Исторического музея – ковры, из Оружейной палаты – три ценных гобелена для спальни королевы. Под «энергичным нажимом» оперативного отдела ОГПУ ЦСУ возвращает два ковра, китайский шкафчик и т. д. Забирали ценную мебель и непосредственно из квартир советских работников [35]. Так, с заведующим финансовой частью ЦСУ СССР т. Тарасовым велись переговоры по изъятию из его квартиры «туалета» из белого гарнитура, при этом выяснилось, что в Историческом музее
НКИД «забронировал» три гарнитура мебели (из красного дерева, из карельской березы и один «золотой»), восемь ковров и две вазы, в Третьяковской галерее – два неполных гарнитура красного дерева, в Оружейной палате – двенадцать кресел из гостиной апартаментов наследника и восемь гобеленов (из них три представляли особую ценность (Бове). Музей народоведения должен был поделиться одним книжным шкафом французской работы из красного дерева, имеющим большую музейную ценность, одним зеркалом красного дерева, несколькими гобеленами и т. д. [36].
В музее-усадьбе Архангельское представитель НКИД отобрал для оборудования особняка к приезду падишаха золоченый гарнитур мебели в стиле Людовика XVI [37]. Одновременно с ремонтом помещений в Москве, в частности, на Софийской набережной в срочном порядке приводили в порядок мостовые [38]. Кроме того, комиссия ЦИК СССР по приему падишаха признала «желательным переименовать Трубниковский и Спасо-Песковский переулки в улицу «Независимого Афганистана» [39].
В акте № 250 от 25 апреля 1928 года содержится список вещей, переданных ГИМ Народному комиссариату по иностранным делам во временное пользование до 15 июня 1928 года. Среди вещей были: канделябры золоченой бронзы со стрелками (2); канделябры бронзовые настольные (2); двусвечник с экраном эпохи Николая 1(1); канделябры; гостиная мебель в стиле ампир, золоченная по левкасу и т. д. [40].
Таким образом, с помощью музейных экспонатов был решен вопрос об убранстве особняков, подготовленных к приезду падишаха. Следует отметить, что музеи не собирались по окончании визита Амануллы-хана «дарить» НКИД отобранные для падишаха вещи, многие из которых изымались непосредственно из выставочных залов, что заметным образом нарушало систему научно-просветительской работы, а «пустоты» в экспозиции вызывали к тому же вопросы посетителей. В связи с этим 11 июня 1928 года Главнаука (Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями Наркомпроса) обратилась к Карахану с просьбой отдать распоряжение «о возврате в музей <…> всех художественных предметов, выданных музеями и в первую очередь изъятых из экспозиции» [41].
В связи с тем, что ответа на обращение от 11 июня не последовало, Главнаука вновь обращается в НКИД, теперь уже лично к Чичерину, с просьбой о возвращении музеям взятых вещей (16 июля 1928 года) [42]. К 5 ноября ГИМ не получил большинство памятников, предоставленных во временное пользование НКИД. В ответ на требования музеев НКИД лично Карахан и Флоринский обращаются в президиум ЦИК СССР с просьбой вынести постановление о закреплении за НКИД отобранных для приемных комнат дома по Спасо-Песковскому, 10 мебели, бронзы и фарфора (с оговоркой, что предметы, имеющие важное музейное значение, будут музеям заменены, так как указанный дом наилучшим образом отвечает представительским целям и других подобных домов в Москве нет) [43].
Немало проблем вызвало размещение падишаха и его свиты и в Ленинграде. Первоначально (конец февраля – начало марта 1928 года) предполагалось использовать с этой целью Зимний дворец, Шереметевский и Елагинский дворцы. Шереметевский был исключен сразу, что касается Зимнего, то, по мнению организаторов приема, на оборудование в нем апартаментов потребовались бы значительные средства и время. «Нам указали, – вспоминал Д.Т. Флоринский, – на спальню Александра II. Мрачная комната, потерянная среди пустынных зал и выходящая в сумрачный внутренний двор с облупившимися стенами. Нет воды, маленькая уборная в виде углового шкапа. В смежной комнате, роскошно расписанной и позолоченной, которую пришлось бы предоставить королеве, вовсе нет уборной. Мебель представляет, безусловно, большой исторический интерес, но вряд ли ей можно сейчас пользоваться, не рискуя ее сокрушить, нет кухни. Для размещения хотя бы ближайших лиц свиты пришлось бы проделать чрезвычайно большие переделки. Нет также никакой возможности использовать апартаменты Николая II, которые совершенно опустошены. Ввиду изложенного приходится отказаться от размещения падишаха в Зимнем дворце. Мы остановились на Елагинском дворце» [44].
Дворец, по мнению организаторов визита, «превосходно» обставлен, падишаху могли быть предоставлены кабинеты Николая I, имеется достаточно помещений для свиты, к тому же дворец «чрезвычайно живописно расположен, он удобен также в отношении охраны, ничего лучшего нам не придумать». Для проведения дворца «в совершенно жилой вид» потребуется проверка электричества и водоснабжения, а также установки временной плиты в подвале (на оборудование потребуется 1000 рублей) [45].
Что касается внутреннего убранства помещений, то, по мнению Флоринского, заслуживает внимания превосходная мебель во дворце Палей, но она уже продана за границу (за 500 тысяч рублей). И все же были отобраны две полные белые спальни и два небольших кабинетных гарнитура, драпировки, несколько дорожек и ковер для лестницы, к тому же представитель Главнауки обещал два гостиных гарнитура из Аничкова дворца [46]. Но, так же как и в Москве, организаторы приема столкнулись с возражениями афганского посланника по вопросу размещения падишаха.
Так как Елагинский дворец был отклонен из-за проблемы, связанной с его охраной, то Флоринский предлагает афганскому посланнику «Европейскую» гостиницу. В ответ на это представитель Афганистана заявил, что падишах не должен быть принят хуже, чем в других странах, и если нет дворцов, то лучше не ехать в Ленинград. Флоринский заметил, что «Романовы не отличались, по-видимому, большой культурностью, в их пышных дворцах отсутствуют элементарные условия <…> нет ни канализации, ни водопровода <…> приспособить их для жилья невозможно» [47]. Но если посол настаивает, продолжает Флоринский, то можно говорить о Зимнем, но комфорта как в «Европейской» не будет. Нужно выбирать «пышность вывески или удобство размещения» [48].
Спустя некоторое время (в начале апреля) Флоринский был вынужден признать правоту посланника в отношении гостиницы «Европейская», номера которой не отвечали требованиям для приема гостя такого уровня. В Зимнем «наметили» ряд комнат для падишаха, его жены, принцессы и сопровождающих. Основная трудность заключалась в обеспечении дворца водой, которую в любом случае пришлось бы проводить в целях пожарной безопасности (старый водопровод не действовал).
Несмотря на трудности с обустройством Зимнего дворца, по словам афганского посланника, падишах остался очень доволен описанием его помещений [49]. В этой же беседе был поднят вопрос о внешнем виде присутствующих на приеме у М.И. Калинина, на что Флоринский заявил, что прием «будет в пиджаках, так как правительство у нас не одевается во фраки – у каждой страны свой обычай» [50].
Флоринскому приходилось постоянно поддерживать отношения с афганским посланником, во время бесед с которым обсуждались все детали визита падишаха в СССР.
Так, в начале марта (сводка по протокольному отделу за 5–9 марта 1928 года) во время статейного обсуждения программы первых трех дней, упомянув о блестящем приеме, оказанном падишаху в других странах, Флоринский очередной раз повторил, что СССР не намерен конкурировать ни с Италией, ни с Англией в пышности приема. Эта пышность чужда самому духу нашей страны рабочих и крестьян, кроме того, у нас отсутствует сам аппарат для организации пышных приемов. В монархических государствах существует специально разработанный дворцовый этикет, у нас дворцы превращены правительством в рабочие здания и в музеи, к тому же в СССР не думают, что внешний блеск и пышность приема являются выражением дружественного отношения.
В Советском Союзе убеждены, что падишах объективно оценивает ситуацию и не станет проводить параллели с приемом, оказанным ему, к примеру, в Англии. Флоринский особо подчеркнул в своей беседе с посланником, что наша программа построена таким образом, чтобы дать падишаху возможность как можно шире ознакомиться за короткое время с основными направлениями нашего государственного строительства и «воочию убедиться в глубоких симпатиях, которые у нас питают к афганскому народу, столь доблестно отстаивающему свою независимость и непрестанно двигающуюся по пути прогресса» [52].
Выслушав Флоринского, посланник предложил, чтобы в первые дни падишах как можно больше времени находился в
Москве в обществе М.И. Калинина, сердечность приема также найдет свое выражение в тесном общении, по мнению посланника, с товарищем Рыковым. По мнению представителя Афганистана, в первый день приезда нужно устроить, по примеру итальянского короля, интимный завтрак у Калинина. В ответ на это Флоринский заметил, что Кремлевский дворец не приспособлен для приемов, «т. Калинин же занимает небольшую квартиру, вряд ли подходящую для этой цели» [53].
Замечание посланника, что Калинин, вероятно, будет сопровождать падишаха на прием в Моссовет, ипподром и аэродром, Флоринский оставил без комментариев.
Далее в процессе беседы последовало детальное обсуждение программы пребывания падишаха в Москве и Ленинграде, в целом одобренной посланником, который при этом попросил сообщить ему текст речи Калинина на приеме у председателя ЦИК СССР в первый день, а также выразил интерес к спектаклю в Большом театре. Флоринский сказал, что направит к нему специального представителя «по вопросу о включении в балетный дивертисмент афганских танцев» [54]. Что касается программы для супруги падишаха, то посланник заметил, что она по большей части будет находиться с мужем и что достаточно составить, исходя из ее пожеланий, небольшой список учреждений, которые могут быть для нее интересны.
Несмотря на критическое отношение к европейской протокольной практике, в своих посланиях к К.Е. Ворошилову Кара-хан постоянно подчеркивал, ссылаясь на программу приема в Англии, что Аманулла-хан интересуется сугубо военными вопросами (февраль 1928) и что нужно тщательно проработать военную часть программы в Москве и Ленинграде [55], чтобы в конечном итоге гости смогли увидеть те способности, «которые отличают наши Красную Армию и Флот от армий других государств, в частности от армии империалистической Англии» [56].
Если Карахан к основным недостаткам программы отнес недостаточную проработанность военной составляющей, то Чичерин в своих указаниях на имя Карахана (3 апреля 1928 года) детально разбирает программу каждого дня визита, вникая во все тонкости дипломатического протокола. По мнению Чичерина, в программе, представленной Флоринским, «не хватает самого главного – деловых разговоров <…> В XVIII столетии важнейшие дела обсуждались мимоходом в 5 минут, между ужином и метрессами, неужели с этой традицией надо считаться» [57].
Чичерин обращает внимание своих коллег, что нельзя в программах визита писать «прием у т. Калинина» или «прием у т. Чичерина», не указывая конкретно вид приема и где он будет проходить. Что касается внешнего вида приглашенных, то недопустимо указание «костюм – фрак», так как если на приеме будет присутствовать товарищ Калинин, то «нельзя же нам быть во фраке, когда он будет в пиджаке. У многих из обозначенных приглашенных вообще нет фраков, нельзя же быть мне овер-дрессед, когда Калинин будет ундердрессед» [58].