- Эй, ты!
Серкебаев обернулся, увидел своего давнего соперника по бизнесу, стоящего перед ним в грязном и драном пальто, ухмыльнулся. Хотел что-то сказать, но Душаев вынул из под полы обрезанную двустволку и направил её в сторону Рахмата.
Небо полыхнуло красным, солнце засветило сначала ярче, а потом тусклее. На несколько секунд сквозь побледневшую синеву проглянула, ставшая гораздо больше обычной, фиолетовая огромная луна.
Но не выстрелил, потому что кое-что понял.
Подошёл к своему врагу и взял его за волосы на затылке: грубо, но затем нежнее. Враг подался ему навстречу. Они поцеловались, сначала мягко и нежно, потом чуть грубее, а затем в исступлении кусая и царапая друг друга. Вцепились зубами, начали рвать себя ногтями, грызть одежду, ботинки, ремни.
Вцепившись своему врагу в плечо, он сделал резкое движение шеей и, расшатывая, ломая свои зубы, всё-таки вырвал кусок одежды с куском мяса. Отпрыгнул в сторону, глотнул, проталкивая откушенное. Не получалось. Тогда он сунул себе в рот кулак и стал проталкивать ткань с мясом дальше, но они застряли в горле и не проходили. Ещё с минуту потоптавшись, пытаясь вдохнуть или проглотить, в конце концов он упал на землю и потерял сознание. Лицо у него посинело.
Его враг посмотрел на него. Подобрал двустволку. Переломил её, вытащил из неё патроны и выкинул. Затем, выломав у лежащего без сознания человека пальцы, он зарядил двустволку ими, сунул её дуло себе в рот и впустую щёлкнул курками. Тогда враг опустился на землю, заплакал и, поцеловав синие губы мертвеца, вынул из двустволки пальцы, снова сунул дуло себе в рот и, не взводя курки, снова нажал спусковой крючок.
Ему разнесло голову.
Фиолетовая Луна вспыхивала тут и там, здесь и не здесь, и то, чего касались её лучи, безвозвратно менялось.
Люди выходили и смотрели в небо, а солнца там больше не было, только луна, что подёрнулась хмурыми, серыми облаками, но выглядела столь восхитительно, что люди плакали, опускались на колени, и молились, не замечая того что в мире что-то умерло и, похоже, безвозвратно.
Что-то изменилось в высях столь высоких, что дотуда не долетела бы никакая ракета, в высях, в которых жили...
Что-то изменилось в низинах столь низких, что дотуда не добурилось бы никакое сверло, в низинах, в которых жили...
Началась эра Фиолетовой Луны.
Первая глава: про человека, мёртвую землю, машину и семейные ценности
В его доме всё стояло на своих местах, ровно там, где и должно стоять. Особенно - фотографии матери и отца. Мать - немного похожая на Веронику Лейк (вы же видели "Оружие для найма"?), только брюнетка. И отец. Большелобый, с залысинами, с радостными глазами (чёрно-белая фотография, цвет не понять), и улыбкой. Две типичные советские фотографии, два портрета. Он каждый день стирал с них пыль. Хотя убираться не очень-то и любил. Просто брал и стирал пыль. С фотографии матери - нежно. С фотографии отца - нет, как обязанность. Так уж повелось. Ты должен любить и уважать своих родителей, какими бы они ни были. Именно поэтому он не выкидывал ни вещи матери, ни вещи отца: благо, что и тех и тех было немного, они занимали отдельный небольшой шкаф.
Затем открывал окно. В комнате сразу становилось свежо. Запах загорода - запах земли. Это всегда запах земли, понемногу ты начинаешь понимать, как на самом деле она пахнет, а пахнет она хорошо. Запах может быть пресный или не очень. А может быть и горьким. Земля же.
Открыв окно, он понял, что запах - другой. Другой столь сильно, что это подвигло его выйти из дома, и припасть на колено, трогая землю рукой.
- Странно. Земля как земля. - когда живёшь один, то приобретаешь привычку говорить вслух самому с собой
Запах странный.
Потому что он был странный.
- Я где-то прочёл, что если чушь странные запахи - это признак рака мозга. Интересно, у меня рак мозга? Было бы... как-то. Рак мозга. Рак мозга. Рак мозга.
Это казалось более логичным, чем верить в то, что с землей действительно что-то не так. Всегда легче осознать, что не в порядке ты, а не всё вокруг. Поэтому он встал с колена, и посмотрел в небо. Раннее утро. Солнце ещё не припекает. Работа в огороде - всё тот же распорядок.
Зашёл в сарай, переоделся в спецовку, и вышел из него уже с лопатой, когда его окликнула соседка. Он поздоровался и спросил в чём дело.
- Как вы думаете, что такое с землёй? - пухлотелая и обрюзглая, за пятьдесят, лицо круглое, типичное славянское лицо. Карие глаза, узкие губы. Несколько золотых зубов. Она растёрла комок земли в руках и сжала его. Пыль проступила меж её пальцев. - Земля гниёт, вы чувствуете?! - сосёдка тряхнула головой и её обвисшие щёки дёрнулись. Это натолкнуло его на мысль о дёргающихся старческих грудях. Впрочем... земля...
И тут он понял. Точно. Именно этот запах. Гниль, гнилая плоть. Как можно было не узнать нечто, столь знакомое, что в своё время пришлось сжечь одежду?
- С чего вы взяли, что она гниёт?
- Не знаю! Но она гниёт! И лёгкая стала совсем! Видите? - она подкинула в воздух землю, что держала в руке. Та рассыпалась: несколько тяжёлых кусков упали сразу, но основная часть оказалась лёгкой, невесомой, она осела медленно и печально, словно пепел.
- Может вам кажется?
Соседка посмотрела оскорблённым взглядом, и ушла. Её ладони так и остались серыми. От земли. Разве земля серая?
Подул ветер. Зашумели деревья. Размеренный шелест успокаивал, навевал спокойствие, как шум крови в ушах. Он перехватил лопату и вышел к грядкам, по дороге пройдя до того самого места. Особенного места. Остановился - тут были густые кусты. Воткнул лопату в землю, приспустил штаны и помочился: обильно, но без удовольствия - по распорядку дня, выполняя некий ритуал.
- Я помню, я всё помню.
Затем снова взял лопату и теперь уже вышел к грядкам.
Мать и отец любили копаться в земле. Люди советской закалки, видевшие в собственной даче какой-то сорт свободы, возможность не чувствовать себя винтиками большого механизма. Покупаемая, меж тем, трудом на благо механизма другого.
- Ведь можно считать огород механизмом, так ведь? Ну... в какой-то мере. Маленькая экосистема. Растения. Животные. Жуки. Червяки. Чем это хуже СССР? А чем лучше. Если бы я знал.
В этом вся ирония одиночества: человек, который хочет быть один, рано или поздно понимает, что совсем один он быть всё-таки не может.
- В ход идёт всё, что угодно. Книги. Компьютерные игры. Чаты. Неумеренный онанизм. Разговоры с самим собой. Расположено в порядке снижения полезности.
И иначе - никак, иначе - никак. Впрочем, был ли выбор?
- С того момента, как я у...
Почтальонша прошла мимо, вопреки обыкновению не сунув газету в почтовый ящик. Странно. Она почти бежала. Может опаздывает куда? Человек махнул ей, удаляющейся, рукой и откинул особо большой пласт земли - тот улетел особенно далеко, рассыпавшись и осев серым туманом. А там, где пласт находился раньше, лежали мёртвые дождевые черви, столько, что хватило бы на целую горсть.
Он присел, чтобы посмотреть поближе: всё-таки глаза уже не те.
Да. Определённо. Черви и прочая живность, которую можно найти под землёй: все они мёртвые, влажные, недвижимые. Он взял несколько червей и поднёс поближе к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Возникло желание съесть.
- Фу. В детстве я как-то съел червя. Они безвкусные. Повторять не хочу. - он выкинул их назад
Только сейчас он совершенно чётко осознал: это не рак мозга, что-то действительно не так. Только что же?
Куда уж тут копать. Он занёс лопату в сарай и зашёл домой.
Он долго пытался найти хоть что-нибудь в интернете или по телевизору. Но первый вскоре отключился. А второй транслировал лишь настроечную таблицу. Тогда человеку стало страшно. Он долго ходил по дому туда и сюда, в такт учащённому биению сердца, не решаясь выйти на улицу. Но когда выйти всё же пришлось, то он чувствовал себя, как пловец, собирающийся прыгать в воду с самой высокой в мире вышки.
Нужно было ехать. Куда ехать из посёлка? В город. Наверняка там расскажут в чём дело.
- В гараж. В гараж. Для такого дела...
Машина у человека была, но он так и не решился сесть в неё, хотя она стояла чистая, абсолютно чистая, почти новая, но... человек вышел назад из гаража и обернулся туда, в сторону кустов, в сторону значимого для него места. Почти пожалел о том, что не может сесть за руль и пошёл пешком в направлении железнодорожной платформы. Электрички ходят часто. Там явно должны быть люди.
По пути человек заглядывал туда и сюда, за заборы соседей, пытался вглядываться в зеркальность закрытых шторами окон. Нет. Никого. Силуэты ходят лишь в домах, смутные, нечёткие. А улица пуста. Лишь кое-где видны следы утренней работы: раскопанные грядки, выкорчеванная трава. Куда все делись? Человек сам не заметил, как перешёл на бег, лишь только колотьё в области печени в конце концов его оставило. Он почти пришёл к железнодорожной платформе. От неё, скрытой невысокими деревьями, исходил негромкий стук и многочисленный говор.
Там действительно были люди: шли целой толпой, шли по направлению из города, прямо по железнодорожным путям куда-то дальше, не останавливаясь. Человек прищурился и вгляделся, но сосчитать людей не смог: слишком их много, идущих, разговаривающих, что-то едящих на ходу. Некоторые выглядят хорошо. Некоторые... избитые, в грязной одежде, в крови.
Маленькая девочка с рожком мороженого в руках наклонилась, зачерпнула горсть земли, и высыпала прямо на красный шарик. С удовольствием начала лизать. Человека передёрнуло.
- Куда вы идёте, люди?
- Неужели ты не видишь? - ответил священник в грязной рясе, с разорванной золотой цепью, непонятно как державшейся у него на шее - Мы идём из города, человек. Ему больше неоткуда тянуть соки: ведь земля умирает. Неужели ты не видишь?
- Я вижу. Но зачем уходить?
- Попробуй её на вкус и ты всё поймёшь. - священник улыбнулся серыми с чёрным зубами. Стало ясно, что он действительно ел землю. - Я отрубил крест от цепи топором и выкинул его. Я не хочу вести за собой людей! Я иду с ними!
Человек удивился. Священник продолжал, экзальтированным, торжественным тоном.
- И птицы и звери и прочие твари земные, что пьют и едят от земли. Они мертвы. И город: ведь он тоже пил и ел от земли, значит он тоже мёртв!
- Они мертвы. - сказала молодая женщина в разорванной юбке, с потёками крови и слизи на ногах
- Мы все кушали землю! - сказал мужчина со свежим ножевым порезом на лице
Человек смотрел с платформы на людей, идущих по железнодорожному полотну, а они смотрели на него счастливыми, блаженными взглядами.
- И мы поняли! Нам надо идти туда!
- Куда?
- Туда!
- А зачем?
- Как зачем?
Они смотрели на человека глазами людей, говорящих очевидные даже малому ребёнку истины. Человек понял, что ничего от них не добьётся. Он покачал головой и двинулся назад к дому.
- Возникло было желание взять...
...горсть земли и хотя бы попробовать её на язык. Теперь земля не кажется несъедобной... да. Наоборот. Она серая как пепел, и... может быть это будет так, словно бы съесть неочищенную картошку, печёную в костре? Мы делали её... когда-то... Я... что же делать?
Его тихие размышления вслух прервали шедшие навстречу люди. Соседка (та самая, что была утром), и ещё пара малознакомых ему людей. Они шли неуверенно, словно нехотя, но в глазах их тоже светилась искорка блаженства и знания какой-то тайны. Соседка прошла мимо молча. Более молодая, но тоже весьма перезрелая, женщина жевала что-то, из уголков её рта стекала серая слюна. Третий же, мужчина, остановился и посмотрел шедшему навстречу человеку прямо в глаза.
- Знаете... ммм... - лысый и толстый - Я... сначала лизнул... словно пепел... а потом немного... она... Знаете, зря вы боитесь. Это не противно... ммм... Мне надо идти.
- Нам надо идти.
- Нам надо идти.
- А вы с нами?
Человек покачал головой. Бывшие соседи прошли мимо. Дул ветер. Больше звуков не было.
Тишина била в уши громовым пищанием. Всё вокруг казалось чем-то фальшивым. Ненастоящим. Выдуманным,
- , глупым. плохим, идиотским, дурацким. Почему? Что это вообще такое? Земля... - он пнул кирпич и ушиб ногу, - Господи, земля! Что за? - последнее слово склизкой улиткой соскользнуло с языка вниз. Это было неприятное ощущение. - Почему всё так?
Человек почувствовал себя нехорошо. Ещё и погода...
Сегодня солнце было особенно ярким, и даже ветер не спасал от пронизывающих до самых костей лучей. Даже тучи. Человек заметил, что туч много, очень много, но солнце всё равно ужасно пекло. Дойдя до дома и посмотрев на термометр, человек удивился:
- Тридцать градусов? Жарко...
Он пошёл домой, по пути снова взглянув на то самое место. Кусты пожухли и порядочно припали к земле. Перед тем, как зайти, человек вынес из дома воды и вылил их на кусты. Вода не впиталась в землю, смешавшись с лужицей мочи, оставшейся там с утра. Человек покачал головой и зашёл в дом. Он почти сразу же уснул, и, как любой человек, уснувший днём, да ещё и в жару, спал плохо и видел муторные, непонятные сны. Он проснулся под вечер, мокрым от пота. И понял, что проснулся не просто так.
Точнее...
- Что это?.. Шум...
шум... действительно, шум... кто-то ест. Рядом только молоток...
Человек сжал в руке ручку молотка, и аккуратно двинулся вперёд, через комнаты, в полнейшей тишине, не нарушаемой звуками с улицы, потому что их не было. Заметил, проходя, что шкаф с вещами родителей открыт.
- Что ты там искал? Или искала... Сесть жрать? Какая наглость... он что, не знал, что я дома? Не обыскал дом?
Кухня располагалась так, что тот, кто хотел поесть, мог сесть лицом ко входу, или же спиной. Третьего не дано. Наглый вор сел лицом от входа, он что-то ел из тарелки. Мышцы его спины двигались под рубашкой.
Человек с молотком опешил. Рубашка его отца. И брюки его отца, давно уже мёртвого отца. Тот, кто пробрался в дом, не только решил поужинать, но ещё и надел на себя одежду, которая была ему совсем в пору.
- Я знаю, что ты тут, сынок. - он не поворачивался, продолжал есть, - Ха-ха-ха! Вот просто знаю. Ты стоишь с молотком и мокрый, как мышь. Испугался? Ха-ха-ха! - неприятный смех, - Надо же. А в прошлый раз ты смелее.
Отец развернулся на табуретке и посмотрел прямо в глаза тому, кто стоял с молотком.
Тот выронил молоток и в испуге отступил назад. Да. Человек, сидящий на табурете, и только что евший суп, действительно был его отцом.
- Я... я... я же...
убил его. Этим самым молотком. Забил его до смерти. А потом разрезал и закопал там, в том самом месте. Двадцать лет назад. И приходил мочиться на его могилу каждое утро, каждое-каждое утро всех этих лет.
- Что поделаешь. - отец улыбнулся, зубы у него кое-где были сломанные, после тех ударов, - Я вернулся.
Человек хотел сделать шаг назад, но лишь ударился затылком о стену. Перед глазами у него вертелись картины проломленного черепа, выбитых зубов, склизких ошмётках чего-то на полу, боли, невыносимой боли, душевной и физической. А тот, кому полагалось быть мёртвым, сидел и улыбался.
- Из земли так легко выбраться. Как же я мог остаться там, внизу? Тем более, что... Ха-ха-ха! Ты был плохим, очень плохим сыном.
Вторая глава: про человека, его отца, продавщицу, еду и город
Человек стоял в гараже, крепко сжав в руке молоток, и смотрел, как его отец ходит вокруг машины, изредка оглаживая её рукой. Человек с некоторым неудовольствием заметил, что ощущает нечто, похожее на ревность.
- А ты ухаживал за ней. Она как новенькая, лучше, чем когда я был жив! Хотя я и сейчас жив. Ха! Ха-ха!
Человек не ответил.
Его отец снова обошёл вокруг машины, открыл переднюю дверь и сел на водительское сиденье. Словно стала менее напряжённой атмосфера в гараже... человек почувствовал себя немного легче и прислонился к стене, ощутив, что спина у него мокра холодным потом.