Она твердо посмотрела ему в глаза, и тут же всплыли воспоминания.
Когда де Мариньи был здесь в прошлый раз, еще до того, как они вчетвером — Анри и Морин, Хэнк и Армандра — отправились в свое немыслимое, полное опасностей путешествие по лунам Бореи, у нее была пропасть времени, чтобы поговорить с де Мариньи и как следует познакомиться с ним. Она почти непрерывно расспрашивала его о прошлом, заставляя углубляться в подробности. Ну и что из того, что Вождь — так его обычно называли жители Плато — уже пересказывал ей эти истории; в собственном изложении де Мариньи они вызывали у нее особое волнение. Тогда же Женщине Ветров стало ясно, что такого человека она никогда прежде не встречала. Даже в Материнском мире он представлял собой анахронизм — безупречный джентльмен в мире, где нравственность и уровень этикета общественных отношений непрерывно и быстро снижались, а уж здесь, на Борее, о таких никогда не слыхали.
Милейшему землянину не потребовалось особых усилий для того, чтобы убедить Армандру, что на Борее он оказался совершенно случайно и что его фантастические межпланетные, охватывающие множество измерений поиски он предпринимал вовсе не для спасения пропавшего неизвестно где Хэнка Силберхатта. Нет, он пытался попасть в Элизию, место обитания Древних Богов, но бурные волны рока выбросили его на мерзлые берега Бореи…
Армандра поспешила вернуться к текущим событиям.
— О, конечно, помню, — без улыбки ответила она, встряхнув длинными огненно-рыжими волосами и сверкнув зелеными глазами. — И отлично помню, что было дальше. И пещеры на Дромосе, где и ты, и Анри чуть не погибли, а я едва не оказалась прислужницей этого чудовища, своего папаши! Что касается бедняжки Морин… если бы этому зверюге удалось… — Она зябко поежилась, не закончив фразу.
— Но ведь ничего этого не случилось, — терпеливо напомнил Вождь. — Больше того, Итаква получил тогда урок. Второй раз он попытался разделаться с нами, и второй раз мы утерли ему нос. Теперь он стоит на своем месте, с несколько большим уважением посматривает на Плато и его жителей и тратит время и силы на менее затратные для него занятия. Другими словами, прошлый визит де Мариньи сюда принес Плато только пользу. И не забывай, что тогда он еще и жизнь мне спас, унес меня от волчьих воинов Итаквы, а ведь они, без сомнения, передали бы меня прямо в руки своему страшному хозяину.
— Он спас твою жизнь? — Она вскинула голову, а ее зеленые глаза на долю секунды полыхнули кармином. — А сколько раз ты спасал его, рискуя при этом своей собственной жизнью? О нет, Лорд Силберхатт, — Армандра называла его так лишь в тех случаях, когда он был, по ее мнению, в корне не прав, — никаких долгов между вами нет и быть не может!
— Армандра, он вернулся вовсе не за тем, чтобы требовать какие-то долги. — Техасец отступил от жены, отвернулся и заложил руки за спину. — Ему от нас не нужно ничего, кроме гостеприимства. Он пришел к нам, как друг к друзьям, пришел, чтобы некоторое — непродолжительное — время побыть с симпатичными ему людьми, прежде чем снова отправиться в свои безумные странствия. Мы же самые близкие люди, какие остались у него после того, как он покинул Землю, чуть ли не семья. Так что вернулся он потому, что у нас он чувствует себя почти как дома. По крайней мере, так будет, пока он не найдет Титуса Кроу в Элизии. Если найдет!
Армандра обошла Хэнка кругом и снова встала лицом к нему. Она была задрапирована в многослойные белые меха, но и они не скрывали ее фигуры, которая удовлетворила бы запросы любого мечтателя, — идеальной женской фигуры. Армандра, почти не изменившаяся за шесть лет, прошедших с момента их знакомства, была Совершенной Женщиной. Ее крупное тело, изгибы которого, пусть даже и невидимые глазу, отчетливо представлялись воображению, покоилось на безупречных колоннах бедер, высокую стройную шею, на которой висел большой золотой медальон, обрамляли огненно-рыжие, блестящие и легкие, как тончайший шелк, волосы; безупречен был и костяк овального лица, украшенного столь же правильно овальными глазами. Прямой нос с аккуратно закругленным кончиком, губы в форме классического «лука Купидона», может быть, чуть-чуть полноватые… В общем, Женщина Ветров являла собой изумительную, эталонную картину женственности. Но при том, что кожа ее была бела, как снег, глазищи были зелеными, как бескрайние полярные океаны Земли. И столь же бездонными.
Такова была Армандра. Ее улыбка озаряла солнечным светом душу Вождя, в каком бы сумрачном настроении он ни был, а когда она хмурилась… о, тогда ее чудесные волосы начинали жить своей собственной жутковатой жизнью, а глаза прищуривались и предупреждающе меняли цвет — от океанской зелени до карминового зарева, которое она унаследовала от своего отца, не принадлежавшего к людскому роду.
Сейчас она хмурилась, но не гневалась. Что, если ей было страшно? Страшно потерять этого мужчину из Материнского мира, Вождя, техасца, которого она так страстно любила.
— Но ты-то сам, Хэнк, как считаешь? — спросила она, видимо, пересилив себя. — Где твой дом? — Она продолжала хмуриться; Силберхатт знал, что может произойти следом. — Ты тоже чувствуешь себя здесь словно в клетке? Ты, мой муж, отлично умеешь скрывать свои мысли, но я должна знать правду. Плато, судя по всему, очень жалкое место по сравнению с теми городами-муравейниками Материнского мира, о которых ты рассказывал мне. А теперь, когда де Мариньи вернулся со своими Часами…
Силберхатт обнял ее, поднял вверх на вытянутых руках, так же легко и уверенно, как это делали ее друзья ветры, когда она выходила в небо, а потом немного опустил и, когда их лица оказались на одном уровне, заставил ее умолкнуть поцелуем в губы. После затянувшегося неведомо на сколько мгновения он медленно опустил ее, прижимая к своему мускулистому телу, пока ее сандалии не коснулись мехового ковра, и, не дав ей произнести ни слова, заговорил сам:
— Мой дом — здесь. Моя жизнь — ты, Армандра. Мой дом теперь — Борея. Здесь моя любимая женщина, мой сын, мой народ. Будь у меня возможность спуститься в стойла, оседлать Морду, проехать по равнине всего милю и оказаться в Материнском мире — если бы все это было так просто, — я не сделал бы этого. Разве что… разве что можно было бы взять тебя с собой. Кроме того, в Материнском мире, конечно, полным-полно чудес, но все равно это привычный, малоинтересный мир. Там нет никого и ничего, что было бы под стать тебе. Да и как эти толпы народу восприняли бы женщину немыслимой красоты, способную ходить по воздуху, командовать молниями? — Он умолк.
Он мог бы сказать еще много: о том, что Армандра пропала бы на Земле, растерялась и затерялась. Что она оказалась бы там чужой. Курьезом. Сенсацией — на неделю. И в конце концов ее приписали бы к коллекции диковинных уродов. Он не мог не то что произнести всего этого вслух — сама мысль об этом ранила его еще больнее, чем задела бы ее. Это было бы чересчур. И потому он выкинул эти несколько фраз и закончил следующими словами:
— Я люблю и буду любить только тебя. И место мое там, где будешь ты. Хоть на Борее, хоть в раю, хоть в аду — где ты, там и я буду. Но видишь ли, дело в том, что я уже нашел свой дом, единственный дом, какой мне нужен, а вот наш друг Анри-Лоран де Мариньи свой дом еще не нашел. То, что ты называешь моими заботами и тревогами, на самом деле его заботы и тревоги. И та боль, которую ты чувствуешь во мне, это боль за него. Морин говорит, что в доброй сотне обитаемых миров он известен под именем Искателя. Существа, ничуть не похожие на людей, не способные даже думать по-человечески, поняли его цель и наделили его прозвищем, соответствующим этой цели. Они сочувствуют ему. Неужели я должен скрывать свои чувства? Нет, Армандра, я вовсе не мальчишка, снедаемый тоской по дому. Как и де Мариньи, тем более что этого дома он и не видел никогда. Но такова его участь — и эта участь сводит его с ума. Мне же больно потому, что я не знаю, как ему помочь.
Армандре стало стыдно. Она доподлинно знала, что ей нет никакой нужды заглядывать в мысли мужа, что он сказал ей чистую правду. Да, этот странный мир с жутковатыми свечениями и лунами, населенными людьми, стал теперь его миром, но все же он оставался и человеком из Материнского мира, и поэтому переживал за своего сородича, Искателя де Мариньи.
— Хэнк, я… — начала она полным раскаяния голосом, но не успела ничего сказать — муж не мог допустить ее самоуничижения.
— Понимаю, понимаю, — перебил он и погладил ее по голове.
— Но чем же мы можем ему помочь? — Теперь ей уже хотелось лишь загладить последствия своей вспышки. — Может быть, обратиться к моим товарищам-ветрам? Они же общаются с собратьями из самых отдаленных пределов вечности. Вдруг кто-то из них слышал об этой самой Элизии?
— А что? Стоит попробовать, — кивнул Силберхатт. А потом выпрямился, расправил плечи, громко хмыкнул и усмехнулся. Армандра бросила на него вопросительный взгляд, но он лишь улыбнулся и покачал головой.
— В чем дело? — спросила она, вздернув уголок золотистой брови.
Силберхатт снова усмехнулся и пожал плечами.
— Когда-то… да, уже шесть лет назад, я отправился в поход ради отмщения — отыскать и уничтожить твоего отца. Я знал, что Итаква вполне реален, что это не сверхъестественная сущность, а существо из иных пространств и измерений. Я был целиком и полностью уверен в том, что дело касается существ и сущностей, не принадлежащих к миру Земли, что реален не только Итаква, но и множество других немыслимо древних созданий, образующих пантеон, который называется у нас Богами Круга Ктулху. К тому же я телепат. Ну а во всем остальном я парень из Техаса и был до мозга костей землянином, столь же приземленным, извини за каламбур, как и любой другой человек. Но получилось так, что не я выследил Итакву, а он выследил меня и притащил меня и всю мою команду сюда, на Борею. За это время…
— Что?
— За это время мой кругозор очень сильно расширился! И что же сделалось из этого злопамятного парня, который, кроме способности к телепатии, ничем не отличался от таких же дюжинных техасцев? Вождь многоязычного народа, обитающего в совершенно чуждом мире, путешественник по диковинным лунам, супруг дочери того самого существа, которое он поклялся уничтожить, женщины, разгуливающей по воздуху и «общающейся», если можно так сказать, с парами эфира, которые испускают звезды! И когда ты говоришь: «Перемолвиться словом с моими знакомыми ветрами с дальней стороны вечности», этот парень спокойно кивает и отвечает: «Да, это стоит попробовать!» — И он громко расхохотался.
Армандра не слишком-то поняла эту вспышку самоиронии, но, захваченная ею, тоже расхохоталась и, обняв мужа, на несколько секунд приникла к нему. А потом они под ручку отправились искать де Мариньи, чтобы рассказать, как и что они собираются предпринять, чтобы помочь ему.
Анри-Лоран де Мариньи имел некоторое представление о тех треволнениях, которые вызывал своим присутствием на плато среди его обитателей, но в его собственной озабоченности все это занимало очень небольшое место. Просто его постоянная, все усиливавшаяся одержимость главной целью не позволяла уделять ничему другому слишком много внимания. Нет, сейчас его целиком и полностью занимал поиск. Он сознавал это и не мог ничего с этим поделать. Он подозревал также, что если бы не Морин, он уже давно свихнулся бы, что лишь ее существование позволяло ему сохранять относительно здравый рассудок. Они вместе посещали множество миров, населенных человекоподобными, относительно человекоподобными и совершенно непохожими на людей обитателями, имели возможность запросто обосноваться на некоторых из этих миров. О да, в бескрайних океанах космоса попадалось множество изумительных, прекрасных планет-островов. Но, хотя они находили на этих планетах покой и отдых, это состояние никогда не затягивалось надолго. Каждый раз, скорее рано, чем поздно, де Мариньи с криком просыпался утром, садился в постели и, глядя вокруг, обнаруживал, что вчерашние красоты и чудеса минувшей ночи резко потускнели, утратили аромат, прекрасные мечты отошли куда-то в глубины памяти, а глаза потухли. Тогда они направлялись к Часам Времени, которые по его команде открывали панель, испускали из себя знакомое пульсирующее жемчужное сияние, и наступало время отправляться дальше.
Конечно, он знал, что на Борее с ним будет точно так же, как и везде. Но ведь здесь у него были друзья, самые настоящие друзья-люди; именно поэтому он и вернулся сюда после последних трех лет тщетных поисков. Земля?.. Такая мысль ему даже никогда не приходила серьезно в голову. Да, Земля красива, но настолько загажена и изуродована людьми… Из всех миров, где побывал де Мариньи, это была единственная планета, которую систематически насиловали и рушили ее же собственные жители. Больше того, страдать уже начали и сказочные страны землян!
И еще была у него идея, посещавшая его не раз и не два: почему бы не отрешиться от стремления к Элизии и не постранствовать по тем землям, что существуют в сказках, легендах и снах землян? Это, конечно, было бы здорово, но опасности есть и в сказочных мирах. И едва ли самая мелкая из них — проснуться! Ибо де Мариньи знал, что бывают сновидения, от которых не просыпаешься…
Сказочные страны, диковинные измерения, рожденные неосознанными людскими чаяниями. Реальные места, истинные миры — теперь у де Мариньи в этом не было никаких сомнений.
Сейчас он смотрел вниз с вытесанной в скале на самом краю плато сторожевой башенки и улыбался, пусть и кривовато, возвращаясь мыслями к приключениям в сказочных мирах Земли, которые он совершал в обществе Титуса Кроу и Тиании из Элизии. Потому что такой взгляд с высоты имел немало общего (хотя, с другой стороны, ничего общего) с тем головокружительным видом, который открывался от сделанных из мрамора с розовыми прожилками причалов Серанниана, плававших в облаках этого сказочного города, выстроенного в небе над эфирным морем сияющих циррусов и циррокумулюсов.
И при мыслях об этом чудесном воздушном городе в мыслях де Мариньи не мог не возникнуть — даже помимо его желания — Куранес, «лорд Оот-Наргея, Целефайса и небес вокруг Серанниана». Куранес и, конечно, Рэндольф Картер, величайший, пожалуй, сновидец Земли, ставший к настоящему времени королем в Илек-Ваде — и кто лучше подходил для этой роли, если не тот человек, который сам создал Илек-Вад в своих видениях?
А потом в памяти всплыли и другие страны и города: Ултар, где ни один человек никогда и ни за что не убьет кошку, и лежащий за Южным морем остров Ориаб и его главный порт Бахама. О да, совершенно невероятные места, и обитатели их столь же чудесны, как и сновидения, в которых все это было порождено, но не все сновидения приятны и страны чудес порой имеют сходство и с ночными кошмарами.
Де Мариньи подумал о Дилат-Лине в его Черные дни, зябко передернул плечами, а потом, почувствовав горечь во рту, припомнил еще несколько имен и названий, например, Сады склепов в Зуре, Долину Пнота, лежащий посреди Холодных пустошей Кадат, недосягаемое плато Ленга и кошмарные подступы к нему. Особенно Ленг, где низкорослые рогатые зверолюди скакали вокруг погребальных костров под визг демонских дудок и похожий на стук пересушенных костей грохот безумных кроталов…
Нет, миры снов отнюдь не годились Морин и де Мариньи для того, чтобы жить там, тем более что он никогда не считал себя опытным сновидцем. По крайней мере, пока еще не годились. Возможно, когда-нибудь, на смертном одре, он вымыслит себе ослепительно белую виллу в неподвластном времени Целефайсе, но до тех пор…
Зрелища, собранные в измерении снов, промелькнули в оке памяти, исчезли, и де Мариньи вернулся на Борею, на крышу плато. Ледяная Борея, где его и Морин уже десять дней неумеренно чествуют, и это будет продолжаться до тех пор, покуда, как это всегда бывает, прелесть времяпрепровождения не начнет меркнуть; начнет меркнуть даже великое благо человеческой дружбы, общения с такими людьми, как Силберхатт, Кота’на, Джимми Франклин и Чарли Такомах.
Тут де Мариньи внезапно понял, что устал от своих странствий, и задумался, сколько еще времени пройдет до тех пор, пока он не сдастся безнадежному ходу событий. Ведь он и прежде, случалось, задумывался о том, что же гонит его дальше и дальше… но нет, неправда, на самом деле он и без того знал ответ. Заключался он не только в том, что Титус Кроу рассказывал ему об Элизии, но и в его мнении о самом де Мариньи.