Я схватил другую и кинул ее Уайти, одновременно с силой пнув плоское лицо с овальными глазами, появившееся над порогом. Тут же в дверь влетело, вытянувшись в прыжке, огромное мохнатое тело и ударило меня в грудь выставленными вперед лапами. Я растянулся навзничь, надо мною навис волчище величиной с хорошего пони, я же отчаянно пытался сообразить, где в этом громадном теле самое уязвимое место. Чудовищная пасть с ощеренными клыками неотвратимо приближалась, я глядел прямо в глаза смерти. В следующее мгновение моя пуля прошла между клыками, с которых текла пенящаяся слюна, снесла затылок и заодно подбросила тяжелую тушу вверх. Я успел откатиться в сторону, прежде чем бьющаяся в конвульсиях туша рухнула туда, где я только что лежал.
Тут до меня дошло, что с того самого мгновения, когда тотем ударил по самолету, я не слышал характерного звука выстрелов винтовки Джимми Франклина. Умолкли и щелчки пистолета Трейси. Зато, как только я вскочил на ноги, вновь загрохотал пулемет и раздались боевые кличи Уайти. К счастью, громадный волк, кинувшийся на меня, не задел Уайти и лишь заставил его пригнуть голову и всего на мгновение утратить контроль над своим оружием.
Я увидел это сразу и едва успел с облегчением перевести дух, как Трейси вскрикнула, и я резко повернулся к ней. Трейси, пытаясь вжаться спиной в изогнутую стену фюзеляжа, медленно отступала от носа самолета, не сводя зачарованного взгляда с низкорослой коренастой белой фигуры, которая двигалась к ней и уже изготовилась сграбастать мою сестру растопыренными руками. А Трейси, направив на эскимоса пистолет, снова и снова тщетно давила на спуск, не понимая, что патроны кончились, и громко выкрикивала мое имя.
Прямо под неверными ногами Трейси лежал навзничь с большим синяком на лбу Джимми Франклин. Винтовка валялась в нескольких дюймах от его непривычно неподвижной бессильно откинутой руки. Эскимос рванулся вперед и, торжествующе сверкнув черными глазами, схватил Трейси. Одновременно в большой дыре — на добрую половину фонаря, — пробитой в носу кабины, показались голова и плечи еще одного воина.
Я тщательно, насколько позволяли задрожавшие некстати руки, прицелился, нажал на спуск, снова прицелился и снова выстрелил. Первый выстрел пришелся выше того места, куда я целился, но все же оказался удачным. Лицо эскимоса, напавшего на Трейси, раскололось, как тыква, а тело, словно срубленное дерево, повалилось в нос самолета. Тем временем второй воин вывалился наружу из зиявшей в носу дыры, сквозь которую хотел залезть, безжизненно раскинув в падении руки; белый мех на его груди мгновенно окрасился кровью. Я рухнул на одно колено рядом с Джимми, подхватил винтовку и поспешно выстрелил в дыру, где, как мне показалось, что-то мелькнуло. Потом я принялся хлестать бесчувственного товарища по щекам, и вскоре он открыл глаза, неуверенно поднял голову и сразу попытался встать. Похоже, ничего серьезного.
— Что случилось?
— Тебе крепко врезали по голове, — сообщил я. — Вот, держи ружье.
Как только я принялся перезаряжать обоймы для Трейси и себя, бешеный треск пулемета вдруг смолк. Воцарилась немыслимая тишина, которую, правда, скоро нарушили стоны порывистого ветра.
Я прислушивался к этим завываниям и ощущал, что волосы на затылке встают дыбом. Я знал, что ветер неестественный, но был полностью уверен, что его породил не Итаква. Этот ветер звучал по-другому. От него не холодело на сердце и на душе; его звуки навевали восторг и благоговение.
— Уайти, что происходит? — крикнул я. — Почему ты не стреляешь?
— Пулемет заело, — хрипло бросил он, безуспешно пытаясь передернуть затвор. — И починить… починить на этом свете не удастся!
— И правда, что происходит? — спросил Джимми Франклин, направляясь все еще неуверенными шагами к окну. Уайти вдруг широко раскрыл глаза — его черные брови взметнулись — и, выглянув в дверь, обвел взглядом снежную равнину. Завывания ветра сделались громче, и к ним присоединились странные негромкие — испуганные? — возгласы окружавшей самолет орды. Снег влетал сквозь пробоину в носу, вился по самолету и ложился на наши парки. В голосе ветра стали явственно угадываться скорбные нотки.
Я подошел к двери, встал рядом с Уайти, всмотрелся в белую равнину Бореи. Всадники волков перегруппировались, выровняли свои ряды вокруг нашего увечного самолета, но, как ни странно, стояли они, отвернувшись от нас, и все как один рассматривали загадочное плато. Невзирая даже на то, что снег был усеян сотнями трупов их убитых сотоварищей, они временно забыли о нас и сосредоточились на чем-то другом.
Затем со стороны пирамиды-алтаря к оцеплению помчалась еще пара саней. Их тащили завывающие волки, послушно откликавшиеся на щелканье бичей эскимосов-погонщиков, а нагружены сани были оружием — большими топорами, похожими на томагавки, копьями и гарпунами.
— Интересно, где все это оружие находилось до сих пор? — задумчиво произнес Джимми Франклин. — Мне показалось было, что нас хотели взять живьем. Но теперь… теперь, похоже, дело принимает более серьезный оборот!
Уайти снова обвел взглядом снега. Его брови вытянулись в линию, и лицо помрачнело.
— Нет-нет. Это оружие предназначено не для нас.
— То есть? — удивился я.
Он ухмыльнулся и подвел меня к противоположному окну. Все громче и громче завывал колдовской ветер, который, теперь у меня уже не было сомнений, дул точно со стороны плато и нес с собой звуки… звуки полощущихся парусов и поскрипывающих снастей!
— Вот тебе мое предсказание: к нам идет подмога. — Уайти снова ухмыльнулся. — Смотри, вот и кавалерия!
Я посмотрел и в первый момент не поверил собственным глазам. Внушительные и величественные, они катились с плато по пологому склону на громадных лыжах под трепещущими треугольными парусами, высоко вздымавшимися в раздувающий их громко свистящий ветер — платформы с невысокими корпусами, на палубах которых стояли, пригнувшись, полуодетые воины, а среди них лежали, как мне показалось на первый взгляд, большие кучи белого меха. Корабли, десятки кораблей неслись по снегу, словно по морю! Нетерпеливо вскинув к глазам бинокль, вслух браня подхваченную загадочным ветром поземку, которая застилала мне зрение, я все же сумел навести фокус на снеговые корабли.
Корпус опирался на три лыжи, каждая длиной футов в сорок и шириной в шесть, высокие мачты крепились к корме, носу и бортам мощными растяжками. А за фальшбортами виднелись люди — блестящие от масла поджарые белокожие тела и коренастые смуглые — все как один устремившие вперед горящие взгляды. Что касается груд меха на палубах… я смог рассмотреть их получше. Да, несомненно, груды мехов, но мехов удивительных, каких никто никогда прежде не видел. Вдруг одна из них — огромная белая масса — поднялась и потянулась, взмахнув в воздухе передними лапами. Показавшийся крошкой стоявший рядом человек подпрыгнул и, положив руку на шею зверя, заставил того лечь на место. Но я успел разглядеть зверя, от изумления разинул рот. Медведь! Все эти кучи меха были медведями, огромными белыми медведями, раза в два больше самых крупных из тех, которых мне доводилось видеть в зоопарках на Земле.
— Ка… кавалерия, — заикаясь, повторил я вслед за Уайти.
— Совершенно верно, — кивнул он и добавил, снова повернувшись к двери: — Вы только посмотрите, как драпают эти, с позволения сказать, жрецы!
Двое саней снова мчались по снегам, но теперь уже в сторону алтаря-пирамиды. Теперь на них, вместо гор оружия, восседали жрецы Итаквы — по трое на каждые сани. Словно крысы, удирающие с тонущего корабля.
— Нет, эти жрецы — не бойцы, — пробормотал Уайти.
У меня начал складываться план.
— Джимми, — сказал я, повернувшись к нему, — как ты себя чувствуешь?
— Кажется, все нормально, — ответил он, осторожно потрогав ушиб. — Правда, голова трещит, но это ничего.
— А ты, Трейси?
— Все отлично, Хэнк. — Ее голос дрогнул было, но она тут же справилась с собой. — А что ты затеял?
— Уайти уверен, что эти корабли и все, кто на них есть, явились сюда, чтобы вытащить нас из беды. Я думаю, что мы можем попытаться немного облегчить их задачу. Мы вполне можем выбраться из самолета и пробиться к этим корабельщикам. Если они действительно пришли, чтобы спасти нас из огня, то смогут гораздо раньше подобрать нас и вернуться вместе с нами на плато. Кто со мною согласен?
Все трое дружно кивнули, но Уайти не преминул напомнить:
— У нас ведь только три пушки на четверых.
— Трейси поставим в середину, — ответил я. — Сомкнемся вокруг нее треугольником. Джимми возьмет свою винтовку, а мы с тобой — по пистолету.
— А как же все те припасы, которые мы приготовили, чтобы взять с собой? — спросил Джимми.
— Они очень даже могут пригодиться. Как и планировали, возьмем.
Втроем мы принялись дергать и толкать дверь; Трейси подбадривала нас. В конце концов нам удалось снять ее с погнутых петель, и она рухнула на красный от крови снег. Мы поспешно побросали вниз снаряжение и спрыгнули сами. Последней прыгнула Трейси; Джимми поймал ее на лету.
Теперь было явственно слышно, как шуршали по снегу огромные лыжи и хлопали полощущиеся паруса. Сгибаясь под рюкзаками и таща за собой импровизированные сани, на которых были навалены припасы, мы торопливо обошли разбитый самолет с хвоста и впервые получили возможность увидеть сразу обе противоборствующие стороны, замершие друг перед другом.
Снежные корабли — двенадцать в ряд — остановились, их паруса уже были наполовину убраны, и народу на палубах заметно поубавилось — воины с блестящей от масла кожей уже оказались на снегу, там они садились на медведей и сгоняли своих зверей в явно отработанные построения. Люди и медведи — устрашающая армия, фантастическое зрелище!
В правой руке каждый из сошедших с кораблей держал копье, а к кожаному поясному ремню было прицеплено нечто вроде начищенного до блеска чекана — топорика с лезвием и острым клювом вместо обуха. Медведи, конечно же, не имели ни оружия, ни доспехов — им хватало крепких шкур с толстым густым мехом, а мощные зубы были самым лучшим оружием для рукопашной схватки, какое мне только доводилось видеть. Две армии, выстроившись в две шеренги, неторопливо сходились. Облаченные в меховые шубы эскимосы, индейцы и белые, восседавшие на волках, шли навстречу людям, принадлежавшим к тем же расам, но имевшим совсем другие идеалы и религиозные убеждения, ехавшим на громадных белых медведях. Армии сближались неторопливо, словно пытаясь на несколько мгновений растянуть то хрупкое равновесие, которое установилось было на белой равнине Бореи, а потом с криком и грохотом столкнулись в ужасном сражении!
Двойной ряд всадников на волках сразу оказался разорван, и медведи ринулись в брешь, громя и топча все на своем пути. Однако, даже несмотря на чудовищную силу и свирепость этих зверей, им не приходилось рассчитывать на легкую победу. Я видел, как огромный волк прокусил ногу медведю и тот упал вместе со своим всадником. Но его седок-эскимос умудрился в падении метнуть копье в ехавшего на волке меднокожего наездника. Бросок был настолько силен, что даже скользящий удар сбросил индейца с волчьей спины. В следующую секунду спешенные всадники схватились врукопашную, а потом коренастый воин со снежного корабля вонзил свой блестящий чекан в горделивое горбоносое лицо волчьего наездника. Затем эту кровавую героическую сцену поглотила общая схватка, и я не видел, чем она закончилась.
Мы со всех ног бежали к разрыву в рядах Детей Ветров, тащили сани и держались кучкой, закрывая со всех сторон Трейси и стреляя на бегу во всех волчьих всадников и их зверей, которые оказывались поблизости. Нас заметили, как только мы покинули самолет, и ближайшая группа наших врагов уже отчаянно пробивалась к нам; волчьи всадники не намеревались позволить нам спокойно уйти. А потом откуда-то из-за наших спин, со стороны возвышавшейся поодаль пирамиды, прозвучала новая команда.
Кто-то мерзко, протяжно заулюлюкал, и сразу же целая толпа волчьих всадников бросила сражение, развернулась кругом и устремилась к нам! Громко браня сквозь чавканье пистолетов и сухой треск винтовки Джимми Франклина, погоняя своих спутников, я оглянулся и увидел несущиеся по равнине длинные острые нарты. Блестящие полозья проламывали наст и вздымали крылья искрящейся снежной пыли. Шесть редкостно крупных волков тащили нарты, послушно подчиняясь бичу погонщика-эскимоса, а на санях, держась за высокие, как у колесницы, борта, сидели полдюжины самых свирепых, самых могучих мужчин, каких мне только доводилось видеть. Трое из этих гигантов были эскимосами, двое — меднокожими индейцами, а один — белым.
Ах да, позади них скрючился тот самый, кто так жутко улюлюкал, — Борис Жаков, свихнувшийся от ветров фанатик, первый жрец Итаквы. Следом поспевали еще две нарты с подкреплением в виде вернувшихся малых жрецов, а еще дальше, примерно в миле за ними, тянулось еще одно войско, не меньше того, что было прежде.
Двенадцать, если не пятнадцать сотен всадников на волках скакали наперегонки, умудряясь не нарушать строя в виде тугого клина, и держали на изготовку гарпуны и копья. А затем передние нарты пронеслись совсем рядом с нами, обдав наши лица снежной пылью. Шесть гигантов-воинов на ходу спрыгнули с них и устремились к нам. Только теперь я увидел, что они запаслись металлическими щитами и вооружены были большими металлическими томагавками!
Укрываясь за щитами, высоко подняв свое оружие, они приближались, сжимая нас в кольцо, а сзади их подпирала добрая дюжина всадников на волках. Стоя вполоборота, я отчетливо видел лицо русского жреца. Он возвышался на нартах, остановившихся за спинами наступавших на нас воинов; его глаза сверкали триумфом.
— Жаков, мерзкий пес! — заорал я и навскидку выстрелил в его сторону. Я успел увидеть, как от бортика нарт, совсем рядом с его лицом, полетели щепки, но тут мне пришлось переключиться на более неотложные заботы. Один из облаченных в меха гигантов оказался совсем рядом, за ним приближался второй. Моя первая пуля, не причинив никому вреда, звякнула о металл, зато вторая, пройдя над краем щита, попала воину точно в горло. Белый, широкоплечий богатырь ростом в добрых семьдесят восемь дюймов, невнятно вскрикнул, схватился обеими руками за горло и осел на снег, обливаясь кровью. Но мои выстрелы, казалось, нисколько не напугали оставшихся пятерых, а, напротив, подтолкнули их. Они рванулись вперед…
Винтовка Джимми Франклина била сильнее, чем пистолеты; припав на колено, он сажал пулю за пулей в любую появлявшуюся цель. Уже двое громадных эскимосов и один индеец рухнули с пробитыми одной пулей щитами и телами. И пара всадников упала, обливаясь кровью, со своих волков. Наши с Уайти пистолеты достойно поддерживали работу винтовки, но оружия у нас попросту не хватало. Взвились в воздух копья, ринулись вперед воины со сверкающими томагавками…
Меня сбило с ног, уже перекатываясь, я услышал, как вскрикнула Трейси, и поспешно вскочил. Уайти корчился на земле, пытаясь вырвать копье, пригвоздившее к снегу его пробитое бедро. Еще один индеец схватил огромной ручищей мою сестру и совсем было изготовился взвалить ее на широченное плечо, укрытое меховой одеждой. Я всадил пулю точно в сердце краснокожего, видел, как перекосилось его лицо с орлиным носом. Он громко вскрикнул и рухнул. Трейси, рыдая, упала рядом со мною, ее трясло. Уайти, потеряв сознание, растянулся на снегу. Хриплый крик Джимми Франклина заставил меня резко обернуться в поисках новых врагов. Поблизости никого не оказалось, лишь чуть поодаль стоял единственный уцелевший великан-эскимос. Я тщательно прицелился в него и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике.
Тут я сообразил, что Джимми намеренно прекратил стрельбу, увидев, что отряд волчьих всадников и единственный уцелевший гвардеец подались назад. Лишь жрец-русский продолжал бесноваться, сидя в безопасном отдалении на своих санях. Даже не понимая ни слова того языка, на котором он кричал, я точно знал, что он требовал от воинов, чтобы они продолжили атаку, обзывал их трусами и осыпал всяческими оскорблениями. Но они не желали слушаться его, их что-то внезапно и очень сильно напугало — точно, не мой жалкий отряд и наше чудесное оружие.
Они смотрели на что-то за нами, над нами, смотрели, широко раскрыв глаза и рты, не скрывая страха! Опустив оружие, они продолжали пятиться от нас; одинокий пеший воин прыгнул в седло волка, оставшегося без всадника, и все это время они смотрели в одну точку и определенно к чему-то прислушивались.