– Да, начальник. – Одноглазый подобострастно отдал честь.
Едва Эльмо отвернулся, рука колдуна изобразила непристойный жест.
– Сдвинь доски, Пузо, – предложил я. – Одноглазый, тебе сдавать.
Тот не обругал меня, не пригрозил превратить в тритона. Он застыл, немой, как смерть.
– Эльмо!
Эльмо встал перед Одноглазым и заглянул ему в зрачки, потом щелкнул пальцами возле носа. Одноглазый не отреагировал.
– Что с ним, Костоправ?
– Думаю, в том борделе что-то происходит.
Не шелохнувшись, колдун простоял минут десять. Потом остекленевшие глаза закрылись, и он обмяк, словно мокрая тряпка.
– В чем дело?! – рявкнул Эльмо.
– Дай ему слегка очухаться! – не выдержал я.
Одноглазый наконец заговорил:
– Мятежники захватили Зуада, но тот успел связаться с Хромым.
– И что?
– Этот подонок спешит на выручку.
Эльмо побледнел:
– Сюда? В Весло?
– Угу.
– Вот дерьмо!
Воистину дерьмо. Хромой слыл самым гнусным из Взятых.
– Думай быстрее, Эльмо. Он проследит цепочку событий и выйдет на нас… Миляга здесь – лишнее звено.
– Одноглазый, отыщи старого пердуна. Блондин, Штиль, Лодырь, есть работенка.
Эльмо объяснил им, что делать. Лодырь ухмыльнулся и погладил свой кинжал. Вот же кровожадная сволочь!
Я не в силах достоверно описать тревогу, вызванную словами Одноглазого. Мы знали Хромого только по рассказам, но эти рассказы неизменно бывали мрачными. Едва ли покровительство Душелова – реальная защита против другого Взятого.
Эльмо толкнул меня в бок:
– Опять на него нашло.
И точно – Одноглазый застыл. Но вскоре он рухнул и забился в судорогах с пеной у рта.
– Держите его! – приказал я. – Эльмо, дай твою дубинку.
На Одноглазого навалились шестеро. Хоть он и коротышка, но заставил их попыхтеть.
– Зачем тебе дубинка?
– Вставлю между зубами, чтобы не откусил язык.
Ох и страшно же он голосил! Ничего подобного мне еще не доводилось слышать, а ведь раненые способны на самые дикие звуки – поверить невозможно, что человеческое горло способно их издавать.
Припадок длился лишь несколько секунд, и после очередного неистового рывка Одноглазый затих, не приходя в сознание.
– Что с ним сейчас, Костоправ?
– Не знаю. Может, выбился из сил.
– Угости-ка Одноглазого его собственным супчиком, – предложил кто-то. – Это ему не повредит.
Принесли оловянную чашку, я велел усадить колдуна и с трудом перелил ее содержимое ему в рот. Одноглазый моментально очухался.
– Отравить меня вздумали? Фу! Это что за гадость? Кипяченая жижа из сточной канавы?
– Твое снадобье.
– Ну, что скажешь? – вмешался Эльмо.
Одноглазый сплюнул, схватил ближайший мех с вином, надолго присосался, прополоскал рот и еще раз сплюнул.
– Душелов зашевелился, вот что скажу. Уф! Бедняга Гоблин, представляю, как ему досталось…
Мое сердце стало пропускать каждый третий удар, в желудке появилось гнездо шершней. Сперва Хромой, теперь Душелов.
– И чего надо Душелову? – спросил Эльмо.
Он тоже нервничал, что бывало с ним нечасто.
– Услышал, что Хромой разбушевался, и захотел выяснить, в чем дело. Сперва связался с Гоблином, но тот знал лишь, что мы поехали сюда. Тогда Душелов забрался ко мне в башку.
– И его поразило, сколько там пустого места. Теперь он знает все, что известно тебе?
– Да. – Одноглазого это обстоятельство явно не радовало.
– Ну? – произнес Эльмо, выждав несколько секунд.
– Что «ну»? – Колдун спрятал ухмылку, поднеся ко рту мех с вином.
– Проклятье! Что он сказал-то?
Одноглазый хихикнул:
– Сказал, что в целом одобряет наши действия. Плохо только, что мы себя ведем как быки в период гона. Поэтому нам будет оказана помощь.
– Какая именно? – Эльмо говорил таким тоном, словно знал, что ситуация вышла из-под контроля, только не мог понять, когда именно.
– Он к нам кое-кого послал.
Эльмо расслабился. Я тоже решил, что можно не волноваться, пока сам Душелов держится далеко от нас.
– И скоро этот кое-кто будет здесь? – спросил я.
– Может, скорее, чем нам хотелось бы, – пробормотал Эльмо. – Оставь-ка вино, Одноглазый. Тебе нужно следить за Зуадом.
Колдун что-то проворчал и погрузился в легкий транс, – это означало, что он мысленно где-то шарит. Так он сидел довольно долго.
– Ну, какие новости? – прорычал Эльмо, когда Одноглазый вышел из транса.
Все это время он озирался, словно ждал, что перед ним прямо из воздуха вынырнет Душелов.
– Не дергайся. Зуада спрятали в полуподвале примерно в миле отсюда.
Эльмо не находил себе места, словно мальчик, которому отчаянно хочется писать.
– Да что с тобой? – не выдержал я.
– Скверное предчувствие, Костоправ. Самое обыкновенное скверное предчувствие. – Его бегающие глаза внезапно замерли. – И я прав. Проклятье! Как же я прав!
Он казался высотой с дом и шириной в половину дома. Облаченный в нечто ярко-красное, выцветшее, побитое молью и потрепанное, он перемещался по улице странным образом – то рывками, то медленно. Жесткие седые волосы стояли дыбом. Густой куст всклокоченной и заляпанной грязью бороды почти целиком скрывал лицо. Мертвенно-бледная рука, сплошь в печеночных пятнах, сжимала посох такой красоты, что прикосновение владельца как будто оскверняло его. Посох имел форму женской фигуры, чрезвычайно вытянутой в длину, зато безупречной во всех прочих отношениях.
– Говорят, во времена Владычества это была реальная женщина, которая его обманула, – прошептал кто-то.
Если и в самом деле было так, то женщину не стоит винить, – достаточно получше приглядеться к Меняющему Облик.
Меняющий – самый близкий союзник Душелова среди Взятых. Его ненависть к Хромому гораздо сильнее, чем у нашего патрона.
Подойдя к нам на несколько футов, он остановился. Глаза пылали безумным огнем, заглянуть в них было не просто страшно – невозможно. Мне и сейчас не вспомнить, какого они цвета. Хронологически он был первым королем-волшебником, которого Властелин и его Госпожа соблазнили, подчинили, а потом и поработили.
Одноглазый, весь дрожа, шагнул ему навстречу.
– Я колдун, – сказал он.
– Ловец мне говорил. – Голос Меняющего был слишком низким, раскатистым и громким даже для человека его размеров. – Докладывай.
– Я выследил Зуада. Это все.
Меняющий вновь обвел нас взглядом. Кое-кто побледнел, и великан улыбнулся сквозь заросли на лице.
В отдалении, где улица изгибалась, уже собралась кучка городских зевак. Веслу пока не доводилось видеть никого из великих слуг Госпожи, так что сегодня городу повезло: его осчастливили своим присутствием сразу двое, причем самых чокнутых.
Взгляд Меняющего коснулся меня, и на мгновение я ощутил холодное презрение Взятого. Я был лишь букашкой у него под ногами.
Вскоре он отыскал того, кто был ему нужен. Гигант двинулся вперед. Мы расступились, как расступаются в зоопарке павианы перед вожаком стаи. Меняющий несколько минут разглядывал Ворона, потом пожал огромными плечами и вдруг коснулся торцами своего посоха груди раненого.
Я ахнул. Кожа Ворона сразу порозовела, он перестал потеть. Лицо расслабилось, когда стихла боль. Раны превратились в ярко-красные шрамы, которые за считаные минуты стали белыми, словно зажили давным-давно. Восхищенные и изумленные, мы обступили Ворона тесным кругом.
К нам подбежал вернувшийся Лодырь.
– Эй, Эльмо! Мы все сделали. Что тут такое? – Он взглянул на Меняющего и пискнул, словно пойманная мышь.
Эльмо пришел в себя и стал прежним сержантом:
– Где Блондин и Ступор?
– Избавляются от тела.
– От тела? – переспросил Меняющий.
Эльмо объяснил. Меняющий хмыкнул:
– Этот Миляга станет краеугольным камнем нашего плана. Ты. – Он ткнул в Одноглазого пальцем толщиной с колбасу. – Где эти двое?
Как и можно было предсказать, Одноглазый отыскал их в таверне.
– Ты. – Меняющий указал на Лодыря. – Скажи им, пусть несут тело сюда.
Лодырь аж посерел от возмущения, но все же кивнул, глотнул воздуха и побежал прочь. Никто не спорит со Взятым.
Я пощупал пульс Ворона. Он оказался сильным, и вообще Ворон выглядел совершенно здоровым. Стараясь придать голосу робости, я спросил:
– Вы не могли бы проделать то же и с остальными? Пока мы ждем?
Меняющий посмотрел так, что я уже решил: сейчас у меня свернется кровь. Но он выполнил мою просьбу.
– Что случилось? Что ты здесь делаешь? – Ворон застыл, глядя на меня, потом все вспомнил и сел. – Зуад… – Он огляделся.
– Ты был в беспамятстве. Тебя, точно гуся, нарезали на куски. Мы уже и не надеялись, что выкарабкаешься.
Он ощупал свои шрамы.
– Что со мной, Костоправ? С такими ранами полагается быть мертвецом.
– Душелов прислал своего приятеля Меняющего. Он тебя и починил.
И не только Ворона, а всех раненых. Трудно бояться парня, который так много сделал для твоих товарищей.
Ворон кое-как поднялся и пошатнулся:
– Миляга, мерзавец! Это он все подстроил. – В его руке появился нож. – Проклятье! Я слаб, как котенок.
Я все еще ломал голову, откуда Миляга так много знал о нападавших.
– Там стоит не Миляга, Ворон. Миляга мертв. Это Меняющий Облик – он учится вести себя как Корни.
Если честно, Меняющему не требовались никакие тренировки. Он был настолько похож на Милягу, что одурачил бы и его мать.
– Что тут затевается? – поинтересовался Ворон, присаживаясь рядом со мной.
Я рассказал о случившемся.
– Меняющий хочет пробраться к мятежникам, воспользовавшись обликом Миляги вместо верительных грамот.
– Я пойду с ним.
– Ему это может не понравиться.
– А мне плевать. На сей раз Зуаду не уйти. За ним слишком большой долг. – Его лицо смягчилось и стало печальным. – Как Душечка? Она еще не знает про Трофея?
– Наверное, не знает. Из наших никто в Сделку не возвращался. Эльмо решил, что здесь у него руки развязаны. Будет вытворять все, что захочет, пока не вернемся к Капитану. А уж тогда придется держать ответ.
– Ладно. Я не хочу с ним спорить.
– Меняющий – не единственный Взятый в этом городе, – напомнил я. – Он сказал, что чует Хромого.
Ворон пожал плечами. Хромой его не интересовал.
К нам подошел лже-Миляга. Мы встали. Меня немного трясло, но я заметил, что и Ворон чуточку побледнел. Вот и хорошо. Значит, он не всегда холоден как камень.
– Ты пойдешь со мной, – заявил Меняющий Ворону и посмотрел на меня. – И ты. И сержант.
– Они знают Эльмо, – запротестовал я.
Меняющий лишь улыбнулся:
– Вы будете выглядеть как мятежники. Только члены Круга способны заметить подмену, но никого из них в городе нет. Здешние мятежники помешаны на независимости, и мы воспользуемся тем, что они не вызвали подмогу.
Мятежники столь же склонны к политической грызне, что и слуги Госпожи.
Меняющий поманил к себе Одноглазого.
– Как там полковник Зуад?
– Еще не раскололся.
– Он из крутого теста, – заметил скупой на комплименты Ворон.
– Узнал новые имена? – спросил меня Эльмо.
Я вручил длинный список. Сержант остался доволен.
– Пора идти, – решил Меняющий, – пока Хромой не нанес удар.
Одноглазый сообщил нам пароли. Оробевший, убежденный в том, что не гожусь для подобных приключений, и абсолютно уверенный, что не рискну воспротивиться воле Меняющего, я поплелся за Взятым.
Я так и не понял, когда это произошло, – просто поднял глаза и увидел, что иду с какими-то незнакомцами. И тотчас юркнул за спину Меняющего.
Ворон рассмеялся, и я сообразил. Меняющий накрыл нас своими чарами, и теперь мы похожи на командиров мятежников.
– Кто мы? – спросил я.
Меняющий показал на Ворона:
– Твердец, член Круга и зять Загребущего. Они ненавидят друг дружку, в точности как Душелов и Хромой. Эльмо теперь фельдмайор Риф, начальник штаба у Твердеца. А ты Мотрин Ханин, племянник Твердеца, злобный убийца.
Мы не слышали прежде этих имен, но Меняющий заверил, что присутствие их обладателей ни у кого не вызовет вопросов. Твердец постоянно то уезжает из Форсберга, то возвращается, не давая скучать брату своей жены.
«Ловко придумано, – решил я. – Комар носу не подточит. А как насчет Хромого? Что нам делать, если он заявится?»
Люди в том месте, где держали Зуада, проявили скорее раздражение, нежели любопытство, когда Миляга объявил о приходе Твердеца. На Круг они не очень-то полагались. Вопросов задавать не стали. Очевидно, реальный Твердец отличался злобным, вспыльчивым и непредсказуемым характером.
– Покажите им пленника, – сказал Меняющий.
Один из мятежников многозначительно взглянул на Меняющего – мол, не спеши, Миляга.
Заведение было набито мятежниками. Я будто слышал, как Эльмо обдумывает план атаки.
Через хитро замаскированную дверь нас провели в подвал, а затем еще ниже – в помещение с земляными стенами, потолок в котором поддерживали балки и деревянные столбы. Все здесь казалось воплощением фантазий какого-то демона.
Разумеется, камеры пыток на свете есть, но большинство людей их не видело, поэтому не верит всерьез в их существование. Мне тоже еще не доводилось заглядывать в такие места.
Я рассмотрел пыточные инструменты, перевел взгляд на Зуада, привязанного к огромному креслу зловещей конструкции, и удивился, почему Госпожу все считают такой злодейкой. Эти люди утверждают, что они хорошие, борются за справедливость, свободу и достоинство человеческого духа, но их методы ничуть не лучше, чем у Хромого.
Меняющий что-то шепнул Ворону, тот кивнул. Я задался вопросом, как же мы получим сигнал действовать. Взятый репетировал с нами очень недолго. Мятежники ожидают, что мы поведем себя как Твердец и его головорезы.
Мы уселись и стали наблюдать за допросом. Наше присутствие вдохновило мастеров заплечных дел. Я закрыл глаза. На Ворона и Эльмо зрелище подействовало слабее.
Через несколько минут «Твердец» приказал «майору Рифу» отправиться по какому-то делу. Сути поручения не помню, мне было не до того. Целью этого маневра было вывести Эльмо на улицу, чтобы он с остальными окружил дом.
Операцией командовал Меняющий, а нам полагалось спокойно сидеть и дожидаться его сигнала. Я полагал, что мы сделаем свой ход, когда Эльмо ворвется в заведение и сверху вниз начнет распространяться паника. Ну а пока будем наблюдать за умерщвлением полковника Зуада.
Пленник выглядел не сказать что внушительно, но ведь над ним уже успели потрудиться мучители. Полагаю, любой будет трястись как заяц, если его отдать в лапы палачей.
Мы сидели, словно три истукана. Я мысленно поторапливал Эльмо, потому что привык получать удовольствие от исцеления человеческой плоти, а не от ее разрушения.
Даже Ворон казался не больно-то счастливым. В своих фантазиях он, несомненно, подвергал Зуада самым чудовищным истязаниям, но, когда дело дошло до реальных пыток, в душе Ворона победила присущая ему порядочность. Он предпочитал другой стиль – вонзить нож и на этом покончить с местью.
Пол дрогнул, словно по нему топнули гигантским сапогом. Со стен и потолка посыпалась земля. Воздух замутился от пыли.
– Землетрясение! – заорал кто-то, и все мятежники бросились к лестнице.
Меняющий сидел спокойно и улыбался.
Пол содрогнулся вновь. Я преодолел стадный инстинкт и усидел на месте. Меняющий-то не встревожился, так какой резон дергаться мне?
Он указал на Зуада. Ворон кивнул, встал и подошел к полковнику. Тот был в сознании и все понимал. Толчки его напугали, и он с благодарностью взглянул на Ворона, когда тот начал его освобождать.
Огромная нога снова топнула. Посыпалась земля, в одном из углов рухнула опора, в подвал хлынула земляная пыль. Остальные опоры затрещали и перекосились. Я едва держал себя в руках.
В какой-то момент, пока все вокруг сотрясалось, Ворон перестал выглядеть Твердецом, а Меняющий – Милягой. Смотревший на них Зуад сразу догадался. Его лицо окаменело, потом побледнело – Ворона и Меняющего он испугался больше, чем мятежников.