Его сердце сжалось, когда он услышал доносящиеся из домика надрывные рыдания. То ли из-за того, что он, пока летел назад, отчетливо осознал, что переживает за Билла, то ли из-за того, что почти за неделю беспробудного пьянства жалость к себе наскучила ему и сердце оказалось открыто другим чувствам, но Том вдруг понял, что не один он попрощался со своими наивными мечтами и не один он пережил страшное разочарование.
Возможно, Билл просто, как и он, хотел быть счастливым, хотел верить в сказку, а этот проходимец Санко заморочил ему голову пустыми обещаниями и лживыми речами. Тому было больно от того, что его предали, но ведь Билл не обещал ему ничего: ни разу не сказал, что влюблен в него или что хочет прожить всю жизнь рядом. Все это было лишь фантазиями самого Тома. В ночь свадьбы его самолюбию был нанесен сокрушительный удар, его задело, что ему предпочли другого – тогда как он сам мог мечтать и думать только о молоденьком Сурме. Но Том внутренне уже готов был признать, что Билл такой открытый, доверчивый и впечатлительный, и совсем не виноват, что поверил подлецу, который говорил то, что юноша хотел услышать.
С этими мыслями он, полный решимости прекратить изводить себя и своего мужа, тихонько вошел в спальню Билла и, присев на краешек кровати, стал ждать, пока тот возьмет себя в руки и посмотрит на него. Вскоре Сурм сел на кровати, прижав колени к груди и глядя на него исподлобья.
- Так не может дольше продолжаться, – мягко начал Том. – Я хочу сказать, что мы женаты и нам придется как-то общаться. Мы можем, конечно, жить вместе и ненавидеть друг друга - или смириться, что все так, как есть, и попытаться стать хотя бы приятелями. – Том смотрел на опущенную черноволосую голову и не знал, слышит ли Билл его. – Ты просто подумай об этом, ладно? – попросил он и с облегчением увидел, что Сурм кивнул, не поднимая головы.
В эту ночь Том никуда не поехал, он остался и уже устроился спать на своем топчане, когда, негромко постучавшись, в кухню зашел Билл. Он присел рядом и, комкая на себе халатик, выпалил:
- Ты можешь взять то, что тебе принадлежит по праву, - заплаканное лицо было необычно серьезным, а припухшие от рыданий глаза были полны решимости: Билл хотел поступить правильно.
Том посмотрел на своего мужа, и волна нежности заполнила его изнутри. Он осторожно притянул его к себе и, ласково заправив шелковистые волосы за ушко, проговорил:
- Давай договоримся, что я возьму то, что принадлежит мне, тогда, когда ты сможешь взять то, что принадлежит тебе?
Билл удивился – он не понял, что такого может взять у Тома, но для разнообразия решил не перечить своему мужу, который подвинулся, освобождая место на узком топчане, и Сурм неуверенно забрался на него с ногами.
- Прости меня, если ты можешь, пожалуйста, - тихо прошептал Билл, уткнувшись в грудь единственному человеку, который его не отталкивал. – Я совсем не хотел обманывать тебя… – он поднял голову и взглянул Тому в глаза, ему так важно было в этот момент знать, что он ему верит. – Я думал, он любит меня, мы уедем, и никто не пострадает. Я думал, ты расторгнешь брак и найдешь кого-то другого… Я… - он замолчал, не зная, что еще сказать в свое оправдание, потому что все его мечты и желания, обращенные в слова, казались глупыми и наивными, и ему было стыдно произносить их вслух.
Том вздохнул и откинулся на топчан, устраиваясь поудобнее.
- Я постараюсь не злиться, если ты пообещаешь не врать мне никогда больше, – наконец, проговорил он. – Мы женаты и должны учитывать интересы и желания друг друга. Если ты будешь это делать, я обещаю, что постараюсь всегда стараться понять тебя и быть на твоей стороне.
- Я обещаю, - с детской уверенностью закивал Билл. Он уцепился за Тома, обнимая и крепко прижимаясь, устраиваясь на неудобном и узком ложе, полный какой-то отчаянной надежды и робкого облегчения.
Том обхватил его рукой и развернулся набок, чтобы Сурм не скатился вниз. Молодой мужчина еще долго гладил скрытую мягкой тканью ночной одежды худенькую спинку, изредка сотрясающуюся отзвуками недавних слез. Он не знал, что делать и о чем думать, но сознание того, что ему больше не надо ненавидеть собственного мужа, принесло с собой чувство облегчения и спокойствие. Буря эмоций, с которой он никак не мог справиться с тех пор, как узнал об измене Билла, улеглась, оставляя внутри легкую усталость и опустошение.
*Тобло – место для содержания ящеров.
Глава 8
Примирение
В то утро, вынужденные спать практически всю ночь в одной позе и отлежав все бока на жестком и неудобном топчане, наши герои просыпались с некоторым смущением после вчерашних откровений. Они оба смотрели друг на друга с опаской, как бы другой не передумал и не поменял своих вчерашних намерений.
Помятые и настороженные, они, отводя глаза, молча умывались, а затем и одевались каждый в своей комнате. Билл возился дольше, поэтому, заглянув на кухню, обнаружил, что Том уже развел огонь и собирается готовить завтрак.
Увидев Сурма, нерешительно мнущегося на пороге, мужчина едва заметно улыбнулся и кивнул ему на стул. Билла не надо было приглашать дважды, ободренный, он уселся и принялся с интересом наблюдать за Томом.
За завтраком они продолжали молчать: Билл боялся ляпнуть что-нибудь не то и испортить так хорошо начинающийся день, а Том почему-то растерялся, не зная, чем занять своего мужа.
Обоих заставило вздрогнуть недовольное щелканье мантикора под окнами.
- Он зовет меня, - улыбнулся Билл. – Мы давно с ним не летали.
- Мы могли бы взять все необходимое и сыграть в скетч, – вдруг выпалил Том первое, что пришло в голову. – Если хочешь…
Лицо юноши, расплывшееся в улыбке, было лучшим ответом, он подскочил и закивал. Они собрались в считанные минуты, и не прошло и получаса, как довольный Сурм подставил лицо встречному ветру.
Днем эти места были необычайно красивы: на некоторых парящих скалах росли верхушкой вниз огромные, исполинские деревья; их корни обвивали скалу со всех сторон, и издалека казалось, что это сами деревья летят над землей. Подлетающий ближе видел не только пышные кроны и поросшие мхом корни – ему открывался вид на множество орхидей, покрывающих их стволы и ветки. Эти прекрасные цветы проникали корнями глубоко под кору и составляли с деревом единое целое, так что казалось, оно цветет этими нежными, яркими цветами. Воздушно-белые потоки воды, шумно проливающиеся с парящих скал, рассыпались мириадами капель и шариков, сияющих в свете лун всеми цветами радуги. Парящие и трепещущие в воздухе стайки мелких ящерок, перебираясь от цветка к цветку, весело стрекотали, словно пытаясь заглушить журчание воды. Это поистине чудесное место нравилось и диким мантикорам: они вили здесь гнезда и откладывали яйца. Иногда можно было увидеть целую стаю львиц, возглавляемую одним вожаком, перелетающих со скалы на скалу. Летающие кошки охотились на пернатых змеев, в изобилии обитающих как внизу, так и на парящих скалах – эти крупные красивые пресмыкающиеся имели поистине яркое и впечатляющее оперение. Они не были хищниками, но, являясь страшно ядовитыми, боялись только мантикор, желудок которых был в состоянии переварить любой яд.
Ио с большим удовольствием ловил несчастных и волок под окно хозяина, хвастаясь добычей, однако ел их только с разрешения Билла, чем не переставал изумлять Тома.
Сурму нравилось играть с Томом, за те полгода, что Билл провел в столице, ему не раз выпадала возможность убедиться в том, насколько хорошо тот играл. И не всегда Биллу удавалось взять над ним верх. Пусть его ящер и не был так быстр, как Ио, но Том часто брал хитростью и, казалось, знал столько же тонких приемчиков, сколько и Сурм. Матч скетча затянулся, ибо ни один не желал уступать другому. В конце концов, выиграл Билл. Уставший, но счастливый, по дороге домой он делал невероятные пируэты: сидя на Ио, лавировал между скалами и под ними, залетая за потоки воды, струящиеся вниз, заставлял мантикора почти переворачиваться и показывал язык, дразня Тома.
К удивлению последнего, Ио любил дурачиться так же, как и его хозяин: он набирал высоту, а потом стремительно падал вниз, заставляя Билла восторженно визжать и ахать, а пролетая под скалами, специально разворачивался так, чтобы хозяина окатило водой с ног до головы. Сурм заливисто смеялся, дергал крылатую кошку за кисточки на ушах и прижимался крепче на особенно крутых виражах.
В этот день Тому открылась простая истина: Биллу не нужны были ни плетка, ни шпоры – они с Ио были одного поля ягодами, и чем бы ни руководствовались мантикоры, выбирая хозяина, Ио сделал единственно правильный выбор. Наблюдая за этими двумя, молодой Софит со всей очевидностью осознал, что женился на ребенке: где-то вредном, где-то славном, где-то глупом, но совершенном ребенке. Том как будто только сейчас открыл глаза и посмотрел на Сурма, не понимая, почему не разглядел этого раньше. Сейчас ему стало ясно, как день: от Билла, также как и от Ио, ничего нельзя добиться силой или принуждением, единственный способ заставить его что-то делать – это стать его другом и разговаривать с ним на равных. Молодой Софит впервые увидел в Билле не объект для поклонения и страстного желания, а совсем юного паренька, потрясающе красивого, но необыкновенно одинокого, живущего в своем, замкнутом мире, где у него был только один настоящий и верный друг.
И это был также первый день со дня их свадьбы, когда Том смеялся. Он улыбался, наблюдая за Биллом и мантикором, одинаково вытягивавшими шеи, чтобы подставить носы встречному ветру, и просто зашелся от хохота, когда, вернувшись домой, они направились мыться к источнику. Мантикор, с удовольствием растянувшись, расправил свои огромные крылья прямо на земле, и Билл был вынужден ползать вокруг, старательно натирая кожистые перепонки губкой, за что время от времени получал от нежащегося под светом лун Ио ласковый поцелуй шершавым языком.
Услышав смех, Билл обернулся, а потом, оглядев себя мокрого, перемазанного, стоящего на коленях, моющего вольготно развалившегося мантикора, тоже прыснул. Они смеялись вместе, и, казалось, этот смех и последовавшее за ним обливание друг друга водой и беготня вокруг настороженно свернувшей крылья кошки, так и норовящей подставить подножку Тому, объединили их сильнее, чем год встреч и полгода совместных выходов в свет. Они больше не были врагами, не таили друг на друга обиду – они просто были вместе и получали от этого удовольствие.
Их пребывание в домике на скале, начиная с этого дня, перестало быть обременительным и мрачным: они вместе готовили еду – точнее, Том готовил, а Билл мешался под ногами, пытаясь помочь, вместе летали вниз, на землю, чтобы собрать плоды деревьев, или лазили по парящим скалам в поисках рачков, которые в изобилии водились в источниках и имели прекрасный, нежный вкус. Они несколько раз спускались и к кипящим грязям, пахнущим заваренными листьями. Горячие потоки, пузырясь и шипя, вырывались из-под земли и стекали с небольшой возвышенности в образовавшиеся в глинистой земле чаши. В этих чашах грязи уже не кипели, но все еще оставались горячими, и Биллу очень нравилось погружаться в них.
После грязевых ванн супруги возвращались к себе на скалу, мылись в источнике, ели, что могли приготовить, и ложились спать в одну постель. Их дни были бы однообразными, если бы оба с интересом не присматривались друг к другу. Оказалось, что им очень легко вместе: оба любили шутить и смеяться, оба чувствовали, когда стоит говорить, а когда лучше помолчать, и обоим нравилось дотрагиваться друг до друга. Не сказать, что раньше они не делали этого, но теперь даже совсем невинные прикосновения приобрели для них совершенно иное значение: они были наполнены тем пылким жаром и стеснением, которыми бывают отмечены только первые, несмелые попытки взаимного сближения.
Шли последние дни медового месяца, и Том с тоской думал о скором возвращении в столицу. Он боялся, что только обретенное хрупкое взаимопонимание, установившееся между ним и Биллом, разрушится, если вмешается безжалостная, холодная реальность и ежедневные обязанности, которые так презирал его молодой супруг. Оба были немного сбиты с толку теми чувствами, которые родились за этот короткий промежуток времени и в которых ни один из них еще не успел разобраться, каждый был как будто замкнут сам в себе, но при этом робко тянулся к другому.
На кипящие грязи они отправились и в один из последних дней, стараясь не показывать подступающего волнения и не желая нарушать привычное времяпрепровождение. Сурм с удовольствием нежился в одной из грязевых чаш, переворачиваясь и дразня мужчину гибким желанным телом, измазанным грязью. Том развалился рядом; загребая руками жидкую грязь, время от времени он как бы невзначай касался бока Билл, заставляя того почему-то смущаться и краснеть.
Очередной раз развернувшись, Том потерял равновесие и почти плюхнулся на Сурма, который вдруг не предпринял никаких мер, чтобы избежать его объятий. Том секунду вглядывался мужу в глаза, а затем наклонился и поцеловал его прямо в губы. Он не углублял поцелуя, боясь, что Билл оттолкнет его, но этого не случилось – наоборот, Сурм разомкнул губы, впуская язык Тома, отвечая на поцелуй раскованно и умело. Мужчина скользнул языком по горячим вкусным губам, проникая глубже, поглаживая, ощупывая все внутри жаркого, влажного рта, исполняя свою давешнюю мечту, стараясь быть нежным, чтобы не напугать мужа.
Но едва мысль о том, что этот поцелуй для Билла далеко не первый и что он весьма искусен в подобных ласках, дошла до Софита, он немедленно отстранился. Следующая мысль, посетившая его голову, была еще более неприятной и пугающей: возможно, его супруг умеет не только целоваться, но успел познать и другие плотские утехи?
Тому стало страшно. Всю дорогу до дома и все время купания в источнике он даже не смотрел на смущенного такой реакцией на поцелуй Билла. Он с ужасом думал о том, что его супруг не девственник и, может, даже носит под сердцем ребенка от другого мужчины.
Софит не представлял себе, что будет делать в этом случае: следует ли ему признать ребенка или потребовать расторжения брака? Он все накручивал себя, представляя самое худшее, нервничая и не замечая, как притих Билл.
Сурм смешался, он был опьянен поцелуем: Штефан никогда не целовал его так бережно, нежно, как будто пробуя на вкус, губы Тома были такими необыкновенно мягкими и теплыми, ласковыми и влажными, что хотелось купаться в этом удовольствии.
Он был обескуражен, когда муж вдруг прервал поцелуй и выглядел при этом отнюдь не довольным происходящим. Билл не знал, почему Том хмурится и молчит, отворачиваясь. Юноша боялся, что сделал что-то не так, опять чем-то обидел Тома, но спросить расстроенного супруга, что же случилось, не решался.
За ужином каждый смотрел в свою тарелку, оба чувствовали себя ужасно. В конце концов, бледный, успевший напридумывать Боги знают что, Том задал мучивший его все это время вопрос:
- Билл, ты когда-нибудь был с мужчиной?
В ту же секунду, когда до юноши дошло, о чем спрашивает муж, краска смущения залила все его лицо. Он не мог поднять взгляда от тарелки и, покачав головой, еле выдавил:
- Нет, - и после непродолжительной паузы добавил. – Я хотел подождать до свадьбы…
- Со мной? - горько усмехнулся Том, заставив Билла еще сильнее смутиться и опять покачать головой.
Софит вздохнул, но облегчение от сознания того, что Сурм сохранил невинность, не приходило. Он чувствовал себя глупо, пытаясь строить отношения с человеком, о котором совсем ничего не знает, и боялся, что его фантазии опять сыграют с ним ужасную шутку.
- Билл, - решившись, позвал он. – Я хочу попросить тебя, точнее, я хотел бы договориться с тобой… Я, наверное, готов забыть, как начался наш брак, но я хочу быть уверенным кое в чем… Я знаю, ты не клялся мне тогда всерьез… Но я думаю, если ты пообещаешь мне сейчас, я поверю… - Том немного запинался, волнуясь и торопясь изложить свою мысль. – Я просто хочу сказать, что не переживу, если ты изменишь мне, – наконец, выпалил он.