И Тому показалось, что его сердце выскочит из груди, когда, обожженный божественным прикосновением, Билл тихо вскрикнул и выдернул руку из-под воды, а по ней, переливаясь серебристо-голубым, петляя и причудливо собираясь, бежала вода, оставляя за собой темно-синий след. Нежность, любовь и гордость тесно сплелись в груди Тома, он не отрываясь смотрел на благословление, подаренное Богами, совсем не замечая, что его рука, опущенная в чашу, также покрывается замысловатой вязью.
Он так долго ждал этого момента, так мечтал о нем, что сейчас ему казалось, что все его мечты сбылись, когда он сжал в своей руке руку своего уже мужа и потянул его к выходу из храма. Им предстояли еще долгие вечерние увеселения.
Прием был устроен в городском доме Софитов, весь дом, сад и прилегающие земли были освещены фонарными сгустками, заставлены скамейками и столами. То веселыми, то нежными трелями в воздухе разливалась музыка, которую играли музыканты, расположившиеся на многочисленных площадках для танцев.
Основное торжество проходило на центральной площадке. Том смеялся, танцевал и веселился без остановки, не забывая, конечно, уделять внимание своему молодому супругу, который с приближением проводов на брачное ложе становился все тише и потеряннее.
Том списывал такое поведение обычно дерзкого и смешливого жениха на страх перед первой близостью; ему и в голову не приходило, что Сурм уже спланировал побег и что в брачных покоях его будет ждать совсем не то, чего он желал с таким трепетом в сердце, а всего лишь два сложенных вдвое листа бумаги, содержание которых разобьет все его мечты и надежды.
Как вы уже догадываетесь, Билла не оказалось в постели, и если из первой записки Том понял, что его муж влюблен в другого мужчину и сбежал с ним, то из второй, подброшенной Гертрудой, он узнал, что избранником Сурма является никто иной, как Штефан Санко, брат изгнанного за чрезмерные долги, разврат и пьянство Оле Санко. Последний просил за тихое и незаметное возвращение Билла довольно большую денежную сумму, которую, впрочем, молодой Софит мог достать без труда, и пакт о снятии всех обвинений и запрета на въезд в столицу.
Чтобы не допустить скандала, который заляпает позором всю его семью, Тому, скрепя сердце, пришлось обратиться за пактом к отцу, предварительно рассказав ему о произошедшем. Такого невыносимого унижения молодой мужчина еще никогда не испытывал. Эта ночь и следующий день были, несомненно, самыми ужасными в его жизни.
Для Билла эта ночь тоже оказалась ночью откровений: когда вместо того, чтобы срочно покинуть Сартру, он и Штефан направились в один из самых неблагополучных и грязных районов столицы, а Ио заперли в подвале какого-то обшарпанного строения, у Сурма возникли вполне закономерные вопросы, на которые никто не собирался отвечать. Его возлюбленный превратился в жесткого и грубого человека, приказывающего ему, как собаке. Когда Билл понял, что все ждут лишь приезда Тома, которому его собираются вручить за плату, он заплакал, умоляя Штефана объяснить, за что он так поступает с ним, ведь они любят друг друга и должны быть вместе. В конце концов, Санко надоели все эти причитания и мольбы, и он зло прошипел:
- Послушай, ты, маленькая, избалованная дрянь! Неужели ты думаешь, что подобные тебе могут заинтересовать хоть кого-то? Лучше заткнись и тихо молись, чтобы твой муженек счел необходимым выкупить тебя, потому что если что-то пойдет не так, тебя найдут в ближайшей сточной канаве!
Билл был настолько поражен преображением своего возлюбленного, что, отказываясь поверить очевидному, бросился обнимать его и просить прекратить такую жестокую шутку, за что получил увесистую оплеуху, после которой, оглушенный и испуганный, отполз в угол и тихонько плакал.
Выкуп, если так можно было назвать передачу растерянного и перепуганного Сурма и настороженно озирающегося мантикора назад Тому, прошел гладко.
По дороге в столичный дом своего жениха Билл не мог ничего говорить, поскольку его душила истерика, он весь дрожал, задыхаясь от всхлипов. Он отказывался понимать, что Штефан просто использовал его для достижения своих целей, не верил, что едет в одной карете с молчаливым Софитом, который даже не смотрит в его сторону.
В полном молчании они поднялись в хозяйские покои с двумя комнатами, и Том, открыв одну из дверей, прошел в украшенную белыми цветами спальню, волоча за собой Билла:
- Это твоя, - молодой мужчина усмехнулся и направился к креслу, стоящему у окна. Он сел и долго сидел, закрыв лицо руками, и наконец с горечью проговорил. – Я идиот! Я почему-то решил, что внешняя красота является отражением внутренней… - Том покачал головой, и поднял взгляд на Сурма. - Значит, ты любишь Штефана Санко? Что ж ты молчал? Надо было раньше сказать мне, что я ничтожество, недостойное твоего внимания и любви.
Билл смотрел на горько усмехающегося мужа, и понимание того, что он натворил, все сильнее охватывало его.
- Если ты не уважаешь свою семью, если ты не уважаешь меня, я понимаю! – Том закивал, глядя безумными глазами на Билла. – Возможно, мы все чем-то провинились перед тобой, возможно, мы не дали того, что ты хотел, возможно, мы плохо обращались с тобой… Тогда, конечно, ты презираешь нас! – мужчина вдруг встал с кресла и подошел вплотную к кровати. - Но скажи мне, почему ты предал сам себя? Ведь еще не прошло и дня, как ты дал слово быть мне верным и хорошим мужем, ставить мои желания выше своих. И пусть ты не любишь меня, пусть я тебе противен, но слово-то твое! – под конец Том сорвался на крик, но затем продолжил совсем тихо. – Вы с твоим возлюбленным стоите друг друга – оба бесчестные, лживые лицемеры, способные лишь пользоваться чужими богатствами. Вы оба одинаково противны мне.
Тому было больно, он вдруг понял, что был влюблен в мечту и не хотел замечать, что его жених избалованная, пустая кукла без стыда и совести. И надо же было ему так обмануться… Но узы брака уже связали их, а Том не мог поступить так безответственно и глупо, как Билл недавно.
- Мы уезжаем утром, возьми все необходимое, – это было последнее, что сказал Том перед тем, как удалиться в свою спальню.
Билл, впрочем, с трудом осознавал, что говорил ему муж, он никак не мог поверить, что день, которого он ждал с таким нетерпением, день, когда он должен был воссоединиться с возлюбленным, оказался самым ужасным днем в его жизни.
*Санила – женщины, воспитанницы храма, поют высокими нежными голосами.
**Вратники – служители культа, взывают к Богам и проводят священные обряды.
Глава 7
Медовый месяц
Ранним утром птицы, ободренные свежим ветром, заливались на разные голоса – природа, еще только готовящаяся к пробуждению, была прекрасна на рассвете: красная луна поднимала свой лик над горизонтом, знаменуя начало нового дня, бутоны цветов набухали, чтобы распуститься и наполнить воздух своими дурманящими ароматами, шарики воды кружились над травой, чтобы позже собраться вместе и упасть на темную землю.
В этот час собирались в путешествие, изначально запланированное, как свадебное, наши герои. Ни один из них не спал этой ночью, и у обоих было ужасное настроение.
Расстроенный, с темными кругами под глазами Том волок за собой уставшего и опухшего от многочасовых рыданий Билла. Мужчина не хотел выпускать его из вида, со злостью думая, что маленькая дрянь, на которой его угораздило жениться, может еще что-нибудь вытворить. Он совсем не понимал, что Биллу, в общем-то, некуда от него деваться: его семья общалась с ним только из приличия, друзей в столице, как, впрочем, и где-либо еще, у него не было.
Билл был совсем один и хотел просто умереть. Ему казалось, что все ненавидят его, и он почти мечтал, чтобы Том поскорее сделал ему ребенка и отправил в провинцию, где он сможет побыть один, где не надо будет никуда идти, ни с кем разговаривать, ни во что верить.
Том предпочитал не замечать, что его обычно беспокойный, желающий все узнать и все увидеть муж низко опустил голову и плетется за ним, совершенно не реагируя на грубые рывки. Так они добрались до тобло*, где уже был оседлан ящер для Тома. Ио тоже был здесь – он скакал по загону, не подпуская к себе слуг, а увидев Билла, бросился к нему и принялся тереться и лизаться. Юноша вцепился в него, вспомнив, наконец, что на этом свете есть существо, которое полностью от него зависит. Мантикор был теплым и ласковым, он тыкался мокрым носом и мурчал, пока Билл, что-то шепча ему и поглаживая, аккуратно пристегивал, подаренное мужем седло.
Том с презрением смотрел на то, как Ио ластится к изменнику и предателю: раньше он был убежден, что мантикоры обходят таких за версту. Теперь он не был уверен уже ни в чем. Он не знал, что ему делать, ведь раньше мир казался простым и понятным: он отделится от семьи, женится, заведет детей… Потом отец станет постепенно передавать ему дела, пока он не займет его место в Анклаве. Но сейчас молодой мужчина чувствовал себя потерянным и одиноким. Он так мечтал о семье, и что из этого вышло? Он женат на мальчишке, который влюблен в другого и никогда не воспринимал их отношения всерьез.
Том отвернулся от Билла, чтобы прикрепить вещи к спине еще одного летающего ящера – зная, как его юный муж не любит обозов и пышных караванов, еще до свадьбы он решил, что они возьмут лишь одно вьючное животное и направятся в дом на парящей скале – его тайное убежище, где он хотел провести первое время своего брака. Том не собирался ничего менять сейчас – в любом случае, он был не в состоянии появляться где-то и держать лицо. Ему, как и Биллу, нужна была тишина и уединение, чтобы подумать и решить, что делать дальше.
Самым первым и очевидным было желание сразу после медового месяца отправить Сурма в загородное имение и забыть о его существовании, пока ему не потребуется наследник. Это казалось удобным и разумным решением. Но Тому хотелось и отомстить: он все придумывал, как запрет мужа в четырех стенах и ограничит его во всем. На смену отчаянию пришли злоба и ненависть, разъедающие молодого мужчину изнутри, выкручивающие внутренности и заставляющие сотрясаться от бессильной ярости. Невеселые и злобные планы мести донимали Тома все время, пока они, покинув столицу, двигались к западным плодородным землям.
Эти места сильно отличались от засушливых, нуждающихся в постоянном уходе восточных и южных земель. Над ними скапливалось огромное количество парящих скал, и вода, стекающая с них, питала и насыщала благодарную почву. Тут росли вкуснейшие фрукты и диковинные орхидеи, поражающие своей воздушной красотой. Все это великолепие можно было увидеть только здесь или на столах знати.
Некоторые особенно большие скалы кочевали только над западной долиной, богатые семьи строили дома прямо на них, так как внизу было влажно и, казалось, постоянно шел дождь. На одну из таких скал и держали путь наши путешественники.
Перелет был долгим, но они останавливались лишь два раза, чтобы поесть и покормить животных, и едва ли во время привалов перебросились хоть парой слов.
Ио во время остановок баловал своего хозяина лаской и, разминая крылья, специально распахивал их так, чтобы лучи красной луны не могли обжечь белой кожи Сурма. Билл был рад проявлению такой любви, кормил мантикора с рук и с наслаждением слушал его мерное мурчание. Юноше хотелось плакать от жалости к себе, но глядя на хмурого и явно сильно расстроенного мужа, он старался сдерживаться. Единственное, что он испытывал сейчас – это мучительный стыд перед Томом, хотя его душа должна была страдать от разбитой любви и потерянных надежд. Слова Тома вчера больно задели его. Билл то и дело смотрел на свои руки, отмеченные печатью Богов, и не понимал, как мог согласиться сбежать после свадьбы, будучи уже связанным с другим мужчиной, уже пообещав принадлежать одному ему. Билл вовсе не относился к клятвам так легко, как считал его муж, но во время церемонии был настолько охвачен планами предстоящего побега, машинально делая, что просили, не отдавая себе отчета, что отдает свою жизнь Тому, клянется любить и уважать его.
Он всегда с некоторым пренебрежением и презрением относился к своему жениху из-за его постоянной заботы о приличиях и нравственности. Билл считал себя умнее и выше всех этих условностей. Сейчас, когда он пожинал плоды своего вольнодумия и безответственности, он прекрасно осознавал, что если бы не понятия Тома о чести и совести, то он бы действительно оказался в сточной канаве или в какой-нибудь далекой деревне, где таких, как он, передают из рук в руки.
Уже поздней ночью они приземлились на парящую скалу, подаренную Тому отцом на совершеннолетие. Их дорогу освещала только белая луна, и на поросшей лианами и кустарниками скале этого света было недостаточно, но молодой мужчина безошибочно нашел дорогу к расположившемуся в расщелине маленькому дому, сплошь увитому растительностью. Чуть поодаль виднелся сарай для ящеров, где Том предложил разместить и мантикора. Билл лишь покачал головой; быстро расседлав Ио, он сложил вещи в сарае, взяв лишь небольшую сумку, и, обернувшись к крылатой кошке, резко скомандовал:
- Ио, мыться! Ищи воду, - при этих словах мантикор зашипел и захлопал крыльями, всем своим видом показывая, что против этой идеи. – Нет, мы будем мыться, - улыбнулся на это выступление Сурм. – Ищи воду.
К удивлению Тома, мантикор, помявшись и недовольно ворча, развернулся, протягивая Биллу ядовитый хвост, и как только тот крепко ухватился за него, направился в ту сторону, где, как знал Том, находится источник. Ио шел аккуратно, обходя выступы и колючий кустарник, явно заботясь об удобстве хозяина. Софит, быстро привязав ящеров в стойле, разместив поклажу в доме и засветив два фонарных сгустка, направился следом за мужем.
Открывшаяся ему картина заставила его улыбнуться: мантикор старательно вылизывал себе лапы, в то время как Биллу было протянуто огромное крыло, которое тот старательно мыл прямо в источнике.
Увидев свет, Сурм поднял голову:
- Его надо помыть после такой долгой дороги, - Том лишь кивнул и, оставив один из светящихся сгустков, ушел.
Юноша возился долго гораздо дольше, чем требовалось. Он видел, что дом очень маленький, очевидно, только с одной спальней, а следовательно, и только одной кроватью. Билл знал: чтобы сделать ребенка, мужья спят вместе в одной кровати, и это может быть мерзко и даже больно, если муж не позаботиться о том, чтобы сделать ему приятно. Но вряд ли Том теперь будет возиться с ним, и от этих мыслей становилось страшно.
В конце концов, Сурм, отпустив Ио гулять, поплелся в дом, где вкусно пахло приготовленной Томом едой. Муж вручил ему тарелку и сказал, что он может располагаться в спальне, а глядя на испуганное лицо юноши, лишь покачал головой и тут же заверил, что скорее переспит со шлюхой, чем будет вымаливать милости у маленького предателя.
Направляясь в спальню, Билл сам не знал, что он испытывает от того, что Том не собирается спать с ним: смесь облегчения и какой-то непонятной обиды теснились в его груди, когда он ворочался, пытаясь уснуть.
Так началось их однообразное существование на скале. Шла уже вторая неделя, а Том даже и не думал разговаривать со своим мужем. Чаще всего днем он спал на топчане, который устроил в кухне, а вечером, приготовив голодному Биллу еду, уходил куда-то. Возвращаясь под утро, он вел себя странно, пошатывался, а один раз даже пел какую-то песню. Билл же не мог даже спуститься со скалы: Том забрал седло и все, что так или иначе можно было приспособить, чтобы летать на Ио или ящере. Сурм чувствовал себя никому ненужным и беззащитным – один раз Тома не было почти двое суток, и Билл с ужасом подумал, что тот бросил его одного умирать. Юноша не знал, какие плоды и ягоды можно есть и не умел готовить, а припасы, которые оставил Том, быстро заканчивались. Однако на рассвете третьего дня его муж вернулся с полным мешком еды и в ужасном настроении.
В конце концов, одним из вечеров, когда Том уже собрался уходить, Билл, набрав побольше воздуха, отважился спросить, куда он направляется.
- А что, ты будешь удовлетворять меня в постели, если я останусь? – язвительно проговорил Том, и увидев, как его муж стремительно бледнеет, нехорошо усмехнулся. – Прости, я забыл, что ты предпочитаешь блондинов.
Билл ничего не сказал на это, просто повернулся и побрел в дом.
Тома почему-то было неспокойно в этот вечер, странное беспокойство заставило его развернутся посреди дороги в деревню, где он проводил все последние ночи, развлекаясь в таверне, и направиться назад к парящей скале.