– Как я рада тебе! – говорила женщина, а он только смотрел, и ничего больше.
Прокричал петух, и он засуетился. Полез в карман своего пиджака, вытащил из него конфеты (горошек в шоколадной глазури) и вложил их в её ладони.
С улицы постучали в окно. Она быстро спрятала конфеты под подушку и сказала, что это дочки вернулись с улицы. «Вот уж обрадуются так обрадуются!» – суетилась она.
Он приложил палец к губам, покачал головой и пошёл к двери.
– Куда ты, не уходи! – взмолилась она и бросилась вслед за ним, но столкнулась в дверях с дочерями.
– Мам, ты чего встала? Мы же дверь с улицы на замок запирали, чтоб тебя не будить!
– А зачем же вы стучали в окно?
– Мы не стучали… – удивились они.
– И его не видели?
– Кого? – во все глаза смотрели они на мать.
– Его… Да ладно! – Понимая, что пугает их своим поведением, она пробормотала, что, наверное, ей всё это приснилось.
На душе стало полегче от неожиданного свидания. Мысли о желаемой смерти стали уходить, и на смену им пришло желание новых встреч.
Девчонки улеглись спать, а она стала думать о том, что завтра расскажет им, как отец приходил к ней, и в доказательство покажет им конфеты, которыми он её угостил.
Чуть забрезжил рассвет, и сон как рукой сняло. Она засунула руку под подушку и вытащила из-под неё горошины, но не в шоколадной глазури, а что-то похожее на овечьи катяхи.
– Что это, Боже! – прошептала она, вглядываясь в угощение ночного гостя. «Нечистый!.. Ко мне приходил „Нечистый“… – забеспокоилась она, вспоминая из детства рассказы деревенских старух. – Надо молчать, никому нельзя про это говорить, а то засмеют, кто ж в это поверит!»
Через некоторое время она поймала себя на мысли: «Где это я?» – оглядываясь по сторонам, стала различать знакомые очертания погоста.
Ноги сами привели её в то место, где было захоронено тело любимого.
Кладбище встретило её блаженной тишиной и безмерным спокойствием, даже вороны непривычно молчали.
Свежий холмик был за примитивной кованой оградой. Она прошла в открытую калитку и стала искать глазами места разрушений, но холмик был ровным, даже слегка прибитым последним ливнем.
Измученная женщина рухнула на колени и распласталась на тяжёлой насыпи.
– Как жить, как жить, скажи! – в истерике билась она.
– Встань и иди домой! – почудилось ей.
Она замерла и стала прислушиваться к тишине. Никаких звуков. Но вдруг она увидела, как трава на соседней могиле стала прижиматься к земле на расстоянии человеческого шага и дёрнулась ветка сирени на уровне человеческого роста. Стало чудовищно жутко. Женщина вскочила с земли, машинально отряхнула колени и несколько раз огляделась вокруг себя. Между холодных плит промелькнула уходящая тень, и первый луч солнца коснулся земли.
– Господи, спаси и сохрани! – осенила она себя крестным знамением и, ускоряя шаги, покинула страшное место.
Домой возвращалась с камнем на душе. «Сегодня не пущу девок на улицу. Гулёны, отец недавно помер, а у них одни подруги на уме!» – прятала она свой страх под паническое настроение и делала несправедливые выводы о своих чадах.
Потеря отца была открытой раной на их неокрепших душах. В доме находиться было невыносимо, и они уходили по вечерам на улицу не веселиться, а немного забыться от неуходимого горя.
В домашних хлопотах наконец закончился ещё один безрадостный день, день без Него, без кого жизнь теряла всякий смысл.
Приближалась полночь… Средняя дочь улеглась рядом с ней и уже видела десятый сон, а её сон всё ещё где-то блуждал. Она на всякий случай затеплила лампаду. В маленьком пламени огня осветился спокойный лик Спасителя.
Вдова прочитала молитву и на всякий случай ещё раз перекрестила всех детей по отдельности. Легла на своё место и положила кисть руки на кромку колыбельки.
Она боялась прихода вчерашнего гостя и в то же время желала встречи с ним. Вдруг погасла лампада, дёрнулась дверная щеколда, и вновь раздались чёткие шаги, сначала в сенях, а потом и в кухне. И вот они уже у самой двери в горницу.
Внезапный страх оросил её лоб влагой и загнал под одеяло. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, оно могло пробить грудную клетку и вырваться наружу. В висках стучало. Мёртвая тишина окутала жутью, но вдова всё-таки набралась смелости и, вытянув голову наружу, с трудом разжала зажмуренные веки. Пришелец смотрел на неё в упор неподвижными зрачками холодных глаз. Она открыла рот, чтобы закричать, призвать кого-нибудь к своему спасению, но горло молчало, и пересохший язык, пометавшись по воспалённому рту, не выдал ни одного звука.
Пришелец улыбнулся, обнажив белозубый рот, и у неё не осталось сомнений в том, что это её муж. Страх рассыпался, и на смену ему пришло желание обнять наконец своего любимого.
Теперь он подсел на уровне её живота. Положил руку поверх одеяла и всё продолжал улыбаться, но глаза были по-прежнему холодны и постоянно устремлялись на младенца в люльке.
Её стали одолевать сомнения.
– Родной, ты хоть капельку скучаешь обо мне? – пытала она его.
Он опять ответил кивком головы.
Она о чём-то спрашивала его, вроде того, как там, на том свете. Можно ли жить, или всё это сказки о внеземной жизни?
Он молчал и безотрывным взглядом смотрел в люльку.
– Мама… ты чего? С кем ты говоришь? – вывела её из транса проснувшаяся дочь.
Мать отвела взгляд от мужа и увидела испуганную девчушку, забившуюся в угол кровати с натянутым до подбородка одеялом.
– Я больше никогда не лягу с тобой! Слышишь, никогда!
А ей было всё равно, она продолжала с любовью вглядываться в дорогие черты ночного гостя.
Опять прокричал петух, и он засобирался…
Так прошла неделя. Теперь он не оставлял её после крика петухов, а ходил за ней по пятам.
Она делала дела автоматически. Готовила еду, штопала бельё, ухаживала за скотиной, ходила на дойку и чувствовала себя счастливой, потому что ОН не оставлял её ни на минуту. Её не привлекали бабьи разговоры, она ни к кому не ходила и ни с кем не разговаривала. Мир существовал вне её со своими красками и какими-либо переменами.
Подруги замечали изменения в её внешности. Она худела. Прежде милые черты лица приобрели некую грубоватость, глаза потеряли блеск и смотрели на людей с безразличием. Она стала чураться всех и большую часть времени разговаривала сама с собой.
– Подруга! – окликнула её приятельница по дороге к дойке.
Она остановилась и как будто была в растерянности от того, что же ей делать – разговаривать с той, которая её остановила, или продолжить свой путь с кем-то невидимым для других.
– Ты меня слышишь? – не переставала теребить её за рукав соседка.
– А… что… что тебе? – остолбеневшая, шарила она по пустоте глазами, будто кого-то искала.
– Очнись, очнись! – кричала приятельница. – Да ты что, с ума сошла! У тебя дети не определены, а ты за ним в могилу смотришь! Люди говорят, что к тебе нечистый ходит, огненным змеем во дворе рассыпается каждую ночь. Гони его! Ты думаешь, это муж твой? Ошибаешься, это дьявол к тебе своих слуг засылает, на свою сторону заманивает. Вот, мол, ваш Бог забирает, а я назад возвращаю! Смотри, ребёнка изведёт! Гони его!
Вдова вздрогнула, когда услышала про ребёнка, и будто пелена сошла с её глаз.
«Неужто и правда? – подумала она. – Это он за дитём и ходит. Глаз своих холодных с неё не спускает. Да какой же это муж? Льдом от него веет и затхлостью!» – вспоминала она свои ощущения.
– Подруга, милая, что ж мне делать, как я теперь его изгоню?
– Слушай! Я средство знаю, моя прабабка рассказывала, случалось такое и раньше…
Было всё как всегда: стук щеколды и шаги через весь дом в горницу. Только вдова была неприветлива. Она сидела на сундуке, чесала гребнем длинные волосы, разделённые на обе стороны головы чётким пробором, и не обращала на него внимания.
Пришелец заволновался: его лицо, ранее неподвижное, стало подёргиваться, задрожало и тело, будто к нему подключили ток высокого напряжения.
– Зачем ты чешешь волосы… Зачем ты чешешь волосы? – кружа вокруг сундука, не переставал он спрашивать её обеспокоенным тоном, и его дрожащий голос был похож на заезженную пластинку.
Она молчала и не выпускала гребень из рук. И тут она обратила внимание на его ступни. Они были без обуви и покрыты густым покровом шерсти. «А стучал как подкованными каблуками. Может, у него и не ступни вовсе, а копыта…» – подумала она.
– Зачем ты чешешь волосы? – продолжал он спрашивать. – Дай мне гребешок! – в его голосе прозвучали стальные нотки.
Она даже не пошевельнулась. И вдруг он резко шагнул к колыбели и наклонился над ребёнком.
– Не смей! – крикнула она и вскочила с места.
Он усмехнулся и поднырнул под люльку.
Она села на кровать, вцепилась обеими руками в колыбель. Он привстал и опять протянул руки к младенцу, и в этот момент над колыбелью появились световые контуры ангельских крыльев.
– Вон отсюда! – осмелела она. – Желанный нашёлся! Чтоб духу твоего здесь не было! – кричала она.
Он отпрянул от люльки. Во дворе прокричал петух. Растворились и тут же захлопнулись ставни окон, и глухой, редкий стук по дереву поднял дыбом волосы на голове женщины.
– Догадалась! – разочарованно закончил пришелец эту историю и исчез.
– Мам, ты выпачкала волосы мукой, что ли? – спросила её утром старшая дочь.
– Да я ничего не пекла. Где? В каком месте?
Она подошла к зеркалу и увидела на волосах седую прядь.
На краешке земли занималась заря.
– Красота-то какая! – сказала женщина.
Наталья Иванова
Родилась в г. Октябрьском Республики Башкортостан. Лауреат башкирского республиканского фестиваля поэзии «Родники вдохновения». Автор поэтической книги «Имя ласточки горной». Стихи и проза публиковались в «Литературной газете», «Дне литературы», в журнале «Аргамак», в альманахах «ЛитЭРА», «Пятью пять», «Артбухта», в сборниках «Траектория», «Точки» и др. изданиях. Лауреат Международного прозаического чеховского конкурса «Краткость – сестра таланта», фестиваля исторической поэзии «Словенское поле», премии молодых писателей им. А. Филимонова. Финалист конкурса «Проявление» и фестиваля «Славянские традиции». Училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Работала редактором отдела поэзии альманаха «Артбухта» и журнала «Лампа и дымоход». Живёт в Москве.
Стали гули ворковать…