Откуда взял? Что за память, в которую лезет черт знает что, а вот нужное не вспоминается никак. Но о свойствах памяти и о том, что было раньше (и опять какая-то смешная, наверное, шутка - "Раньше все было" - вот откуда бы это?) надо будет подумать дома. Потому что здоровье никак не приходило в норму, и любые попытки задуматься о прошлом вызывали только сильнейшую головную боль. Одно ему было ясно: он здесь - гость. Он нездешний, что бы ни говорили все о том, что туман, что не ходят поезда, что рынок на вокзале. Поезд точно был. И дорога, значит, была. И гостиница. И квартира теперь. Все это было, имело последовательность, а каждая последовательность просто обязана иметь не только последующий и последний элемент, но и предыдущий, и начальный. А бесконечная и безначальная последовательность бывает?
Хорошо, что не было дождя. Климат тут был самый средний из всех средних, а потому весной без гроз и дождей не обходилось. Сейчас же была именно весна с ее яркой зеленью, прохладными вечерами и влажным ветром на рассвете. Вчера гремело и лило. Позавчера гремело и лило. Сегодня город был чист и умыт. Тротуары были влажными - когда им было просохнуть? Вот и на мостовой между аккуратными кубиками брусчатки посверкивала влага. И никого. Ни машин, ни людей. Как в кино.
Про машины можно было еще подумать, что тут какая-то пешеходная зона. Мол, старый город и все такое прочее. Но тут же и людей не видно. Зато слышно. Там, впереди - люди. Рынок, что ли? Но рынок, вроде, совсем в другой стороне. На юг. А тут, в старом центре города, исключительно дорогие магазины для богатых людей. Для туристов, которых не бывает тут уже сколько лет...
Сколько лет, кстати? Когда они тут воевали и когда все началось? И не надо об этом задумываться: наверняка, есть библиотеки, есть газеты, из которых можно узнать историю города - полезно. Он сделал себе зарубку в памяти: библиотеки. Обязательно - библиотеки. Местная пресса. Даже странно, что до сих пор нигде не побывал. Хотя, чего тут странного? Сколько он тут, в городе? Месяца даже не прошло?
Перед крутым поворотом улицы, где площади еще не было видно, но шум толпы стал отчетливым и ясным, стоял спиной к Карлу невысокий плотный гражданин. Просто стоял. Один. На самой середине дороге.
Карл попытался аккуратно обогнуть его слева. Опять перед ним спина. Наверное почувствовал, что сзади идут. Услышал, наверное, попытался пропустить, но, как часто бывает, шагнул не в ту сторону.
Карл шагнул вправо - опять этот коренастый перед ним! Причем так стоит, что ничего за ним не видно. Хотя ростом - ниже. Вот как это может быть?
Карл еще шагнул в сторону - опять спина. Он попытался чуть подвинуть гражданина.
- Позвольте, - и рукой в плечо, чтобы пройти.
Тот не позволил. Ничего не сказал. Просто остался стоять, даже не качнувшись. Как свинцом налитый. Тяжелый. Скала - не человек!
Да что же такое-то? Карл толкнул уже с силой, но ничего не добился, кроме негромкого:
- Документики предъявите, уважаемый. Кто, куда, по какой такой надобности?
Из-под полей шляпы тускло смотрели какие-то оловянные глаза, челюсти пережевывали бесконечную жвачку.
- Ну, так как?
- Вы не из милиции! - воскликнул Карл в сердцах, протягивая свою карточку. - Это совсем другая школа! Я же помню...
Он действительно вспомнил почти такой же эпизод в своей жизни. Только тогда он сам увидел на лацкане многоцветный маленький значок-розетку, который заранее показали всем ответственным лицам, чтобы узнавали по этому значку тех, кому было положено, кому было можно. Увидел и отошел в сторону, понимая, что просто не пускают. А тут - та же техника, те же ощущения, но серый костюм и такая знакомая шляпа.
- А что вы думаете, нам теперь запрещено работать? Или вы считаете, надо было нам всем разом покончить с собой, раз время и порядки переменились? Всем собраться и застрелиться? А вот нет. Наши знания - на пользу демократии. А вот как раз вам туда и нельзя. Вы у нас гость - вот и гуляйте пока. Скоро там все закончится, тогда пущу.
- Да что закончится-то?
-- А демократия. Как есть - чистая, прямая и незамутненная. Голосование.
-- По какому поводу?
-- А по любому. У нас тут давно все гласно и демократично. А потом, как и положено при демократии, все исполняют принятое. И не дай никому никто оступиться и отступить. Тут-то мы и вступимся.
--
Глава 10. Серые.
Костер горел жарко и бездымно в неглубоком приямке. Вокруг высились этажами, как плоскими фанерными декорациями в театре, развалины домов. Кое-где стены еще сохранили цвет краски, которой были покрашены когда-то в мирные времена. Седой и удивительно грязный новый знакомый успевал поддерживать огонь, внимательно прислушиваться к окружающему, смотреть за кипящей в котелке жидкостью и разговаривать, объясняя новичку правила жизни. Ему нравилось разговаривать. Это было видно по тому, как красиво он говорил, как артикулировал, вроде актера на сцене. Наверное, он давно ни с кем не говорил.
- Понимаешь, - говорил старик, медленно, помешивая горьким тополевым прутиком в закопченном котелке. - Вот были мы когда-то милицией. Что смотришь? Удивляешься, да? Не веришь? И я был. И в званиях, с погонами и всякими шевронами и прочим. Потом, значит, полицией их назвали, потому что милиция, мол, это совсем из другого времени. А потом и вовсе такое началось...
Он ловко снял котелок с костра, одним движением смахнул пену и разлил черную жижу по расставленным на кирпиче стаканам.
- О! - поднял брови Карл, с опаской сначала принюхавшись, а потом пригубив. - Это - кофе!
- Или!
- Так все же о серых...
- Я с ними, с падлами этими, на одном поле срать не сяду. Это же такая профанация и даже прямая коррупция, - покраснел и стал почти кричать сипло, но не очень громко, чтобы звуки не вырвались дальше установленной границы в виде полуразрушенных стен.
- Понимаешь, это давно началось, - продолжал натужно сипеть он. - Сначала просто ментов моих за деньги подряжали на разные свои мероприятия. Охрана в форме, при оружии - все дела. А потом они все и вовсе спелись. То есть, что те, что, понимаешь, эти - без формы сразу и не поймешь. Те же фиксы, те же татуировки по рукам, цепи золотые на шее такие же. Только одни вроде как при исполнении, выходит. А другие...
- Из интереса? Бесплатно?
- Да ладно - бесплатно. Скажешь тоже. Там бригадир получал больше начальника райотдела. Точно, точно. Я же знаю. Мне все расклады показывали.
Они несколько минут просто смотрели по сторонам, вдыхали запахи сырости, крапивы и какой-то очень пахучей травы, пробивающейся сквозь кирпичные развалы, грели руки над костерком, отпивали потихоньку из стаканов, вставленных для удобства в старые помятые железнодорожные подстаканники.
- Вот, скажи, дорогой наш герой и гость города. Вот как ты понимаешь. Если тебе сейчас сказать "коричневые". Ну?
- Фашисты, что ли? - откуда-то сразу вспомнил Карл.
- Вот, понимаешь, значит. А - "красные"?
- Выходит, коммунисты.
- "Голубые"? Тьфу, зараза.
- Ага, тьфу.
- Вот. То есть, имеешь представление и исторический опыт. А у нас теперь - "серые". Сначала, когда все так вот сделалось, и только налаживался нынешний порядок, этих звали братками, а тех - ментами. Когда они вместе стали, и одновременно как бы против всех, против и тех и этих, они сами себя стали называть "серыми братьями". Понимаешь, да? Они, вроде, верующие все стали. Церкви деньги отстегивали, кресты носили. И в сером, как в форме специальной. Кстати, очень удобный цвет. Тут как-то пытались у нас черную форму ввести. Ну, совершенно ведь не эстетично. Она ж пылится, все видно, как на белом. А на сером - фиг что углядишь. Ну, оделись еще, как чикагские гангстеры. В сером, в пиджаках длинных, да в шляпах этих. С них шляпы те и пошли, кстати, в общую моду. Как они в шляпах вышли, так и молодежь стала под них косить, а там и вовсе стало неудобно без головного убора разгуливать. Вроде как-то даже стыдно, что ли. Ну, сам представь. Все в шляпах, а ты - нет. Как баба, что ли... Или пацан неразумный. Или как во сне, когда вокруг народ, а ты вдруг голый. То же и с оружием потом. Только если ты в него стрельнешь, даже если защищаясь - тебе не жить. А вот если он, так его пожурят, конечно, по шее дадут, да на другой участок перекинут. Чуешь разницу в подходах?
- Так они, значит, братьями зовутся?
- Официально если, полностью - серые братья. Только дураки у них там сидели в верхах. Полные дураки. Народ - он длинные названия не любит. Он их во рту попереворачивает, постучит по зубам языком, а потом бац - и вот вам просто "серые". И никто их больше никак по-другому и не зовет. Вот, при серых живем теперь... Как при волках. И помним, помним, что серых обязательно сменяют черные. И боимся этого, книжек начитавшись, и не хотим. Никто ведь не хочет. А раз не хотим - значит, этих серых фактически и поддерживаем.
- Так они теперь власть, что ли? - размышлял вслух гость, прикидывая мысленно местную пирамиду.
- Сами-то серые еще не власть. Они, как и мы раньше - представители власти. Так выходит.
- А кто же тогда всем этим командует?
- Сам подумай. Если серые - это бывшие менты и полицаи вместе с бандитами, то кто над ними?
- Политики, что ли? - осторожно спросил Карл, не совсем понимая, куда идет разговор.
- Хуитики! Богатые. У кого деньги - тот теперь и власть. А откуда деньги - это уже никого не касается. Теперь это совершенно никого не касается. Теперь-то их власть. А ты - политики, политики... Лучше скажи, а у вас-то там как?
- У нас? У кого - у нас?
- Слушай, я же не этот, не народ, типа, не быдло какое. Пусть и опустился маленько. Но я же вижу. Ты у нас тут человек новый, приезжий, можно сказать. Я вот смотрю -- и верю. Повидал, небось, всякого.
- Так поезда же не ходят? - сделал лицо Карл.
- Вот лучше не рассказывай ты мне за поезда и всякие туманы. Лучше ответь: как с этим всем у вас?
- У нас... У нас, знаете ли, по-разному. Даже очень по-разному. Но, конечно, далеко не так.
Этого старика Карл нашел сам. Погулял по городу, послушал, впитывая информацию. Посидел в парке. Понаблюдал с набережной, как ловится рыба у постоянных и непременных в таких городах рыбаков. Подумал, крутя в руках карту и так и этак. Почитал названия улиц-переулочков, в очередной раз удивляясь фантазии местных властей. А потом просто свернул не там, где обычно. Прошел чуть дальше. Остановился, принюхался, взял правее. Откашлялся громко в темном тупичке, в дальней стене которого светилась дыра как раз под человека. Подождал несколько секунд, а потом медленно и осторожно, но не прячась, сделал еще несколько шагов вперед.
Рук не пожимали, имен не называли. Как-то сразу и просто начался разговор.
- А как все начиналось - помните?
- Мне ли не помнить? Сам все видел! Участник, так его, событий.
***
Тревожная группа мялась у дверей. Лейтенант докладывал, смотря в угол, не в глаза:
- Товарищ полковник! Не можем исполнить приказ - народ не пускает.
- Что значит - не пускает?
- То и значит... Вы в окно-то поглядите!
За окном в серых сумерках колыхалась плотная толпа. Никаких ярких флагов или заранее подготовленных транспарантов. Не митинг или внезапная и никем не разрешенная демонстрация. И не пикет - тут народа поболее будет, чем на любом пикете.
Стояли крепкие молодые парни, сунув руки в карманы, ежась от легкого осеннего морозца. Стояли кряжистые работяги - отцы больших и малых семейств из тех домов, что выстроились огромным человейником вокруг. Стояли моложавые пенсионерки с ярко накрашенными губами. Стояли совсем старенькие бабушки, повязавшие по две шали - на голову и на поясницу. Инвалиды. Ветераны войн и конфликтов, сверкающие навечно привинченными к единственному пальто наградами. Школьники и студенты. Стояли все. И смотрели на окна отдела внутренних дел.
- Прошу расходиться! - кричал натужно капитан Середович в поданный сзади мегафон. - Не мешайте органам внутренних дел вести свою деятельность! Не мешайте нам работать, в конце концов!
Вот зря он так надрывается. Тут мягче надо. С людьми ведь так - если на них давишь, так и они так же в ответ. И чем сильнее давишь, тем сильнее можешь получить отпор. А если вежливо, если вон отдельно с пенсионерами поговорить, отдельно - со студентами. На их языке, понятном. Вот и разойдутся.
- Может, ОМОН вызвать? - негромко из-за спины предложил кадровый начальник майор Петрук. - Это же не наша работа - толпу разогнать?
Он всегда говорил, как будто спрашивал. И каждый тут же обычно начинал ему отвечать, разъяснять, отчитываться. И получалось, что он - как старший, как умный - спрашивает правильные вопросы. А отвечающие тут же вроде как своим умом доходят до правильного ответа. За это Петрука в отделе уважали. Но не любили. Он же о чем угодно - спрашивал!
- Да? ОМОН тебе? Ну, представь - приезжает автобус. Выгружается. Строятся орлы, щитами огораживаются, забрала опускают. А народ спокойно расходится - и все. И что я скажу потом руководству? Как отчитаемся о цели привлечения сил и средств? Нет, ты мне панику раньше времени не поднимай. Тут надо мягче, аккуратнее. Это же наши люди, в конце концов!
Хорошо сказал полковник, красиво. С душой. С болью в голосе. Только сам не пошел на крыльцо, не стал уговаривать людей разойтись - не барское это дело. Не командирское. Подчиненных хватает.
- Ну, может, пусть тогда служба участковых разбирается? Это же их люди, в конце концов? - опять вроде как спросил Петрук. - Или что?
- Коренева ко мне! - рявкнул в микрофон полковник, зажав черную кнопку на панели. - Срочно!
Ожидание было не долгим. К концу дня обычно все службы собирались в отделе. Надо было "отписываться" по всему, что произошло или даже не произошло, а вовремя сумели предотвратить, или просто так - что сделано за день. Вот и начальник службы участковых занимался бумаготворчеством в своем тесном кабинетике через дверь с прокуренным залом для всех участковых сразу. Все равно места всем не хватало, поэтому столы там выделялся на двоих. И если и сидели тут участковые, то по очереди - тоже для бумажных дел. Основная их работа была как раз там, в народе, во дворах, в пунктах охраны общественного порядка, с древних уже времен заведенных практически в каждом квартале.
- Товарищ полковник...
- Это я пока что - полковник, Коренев, - прервал его начальник. - Это ты - пока что с двумя звездами. Это все у нас с тобой временное, если не решим мы кое-чего срочно и быстро. Это вот - что, погляди? Это твои люди там? Или как? А?
- Или где..., - пробормотал подполковник Коренев будто бы про себя.
- Что-о-о?
А дальше слов не было. То есть, они были, конечно, но их записывать было некому, да и нельзя. Поэтому Коренев просто осторожно выглянул в окно. Постоял немного, поглядел, вздохнул.
- Ну, наши, да. Многих узнаю даже. И что?
- В чем проблема?
- Да задержали ваши тут одного, - слово "ваши" он специально выделил, как бы в отместку за "наших". - Описали. Запротоколировали. Все, вроде, как положено. Теперь бы его надо отпустить под подписку - а тут народ, значит. Не дает.
- Чего хотят? - уже спокойнее спросил начальник.
- Известно чего - справедливости.
- Ты мне тут политику не рассусоливай! Конкретно - что?
- Да - то, блин! Пацана этого сейчас не выпустить -- просто порвут. Наших не пропускают. Не драться же с ними!
- А через заднее крыльцо? И сказать им, что уже все, что давно ушел? А? - опять задавал вопросы Петрук.
- Слушай, Василий Петрович, ты на улицу хоть выходил сегодня? Нет? Ну, так выйди, погляди. Нет у нас сегодня никакого "заднего" и "переднего". Толпа, понимаешь? Она вокруг.
- А организаторы выявлены? Фотосъемка оперативная ведется?
- Тьфу... Позвольте, я выйду, что ли, попробую поговорить. Там, вижу, знакомые лица мелькают.
- Нет преград для патриотов, - пробормотал начальник. - И как пойдешь, пусть тревожная группа в предбаннике встанет на всякий случай. И, это, пусть уже оружейную вскрывают.