Возле единственного окна стояло два стула с подлокотниками и грубо сколоченный, но добротный здоровенный стол, заваленный какими-то чертежами, картами и схемами. На потолке к гвоздю была примотана лампа, от которой тянулась к выходу проводка.
За пологом в спальной части дома, возле широкой тахты, на которой уместилось бы и три таких здоровенных парня, как Минхо, стоял контейнер с наваленными друг на друга шмотками.
Все это было так не похоже на собственный дом Томаса, что теперь тот казался ему совсем жалким и хлипким даже после того, как он его укрепил. Стены из толстых досок, обмазанные глиной, чтобы в щели не задувало, нормальная, не протекающая крыша…
– У тебя тут здорово.
– Знаю, но ты еще дом Хорхе и Винса не видел. А некоторые девчонки вообще забабахали себе целые квартиры, – хмыкнул Минхо. – И конкретно загрузили парней. Тут даже скандалы были, приходилось разруливать. Эти девки такие склочные, даже отказывались готовить жратву, если ребята не будут делать так, как они скажут в обустройстве дома. Так что, в конце концов, все разругались, и девчонки решили строить свои бунгало отдельно от нас.
– Да уж, – хмыкнул Томас, проводя пятерней по отросшим волосам. – А ты почему решил отделиться?
– Так спокойнее. И тише, – пожал плечами Минхо. – Кровать одна, но большая, поместимся. Свои шмотки можешь скинуть в тот ящик.
Он указал на контейнер с собственными вещами и пошел к выходу.
– Я иду допиливать доски, если хочешь, можешь мне помочь. Я вообще-то планировал сегодня сделать крышу для навеса, но сделаю послезавтра.
– Я могу сделать ее завтра, пока ты будешь на смене, – предложил Томас осторожно, еще не зная, как этот новый Минхо отнесется к такому вмешательству в свое личное пространство.
Минхо обернулся, несколько секунд смотрел на него нечитаемым взглядом, а потом просто кивнул.
*
Через неделю вдвоем с Томасом они не только достроили навес, но еще и полностью огородили участок Минхо, сделали широкую лавку в дом и перегородку вместо тканевого полога. Минхо, в свойственной только ему одному спокойной и молчаливой манере, безропотно поделился с Томасом своим домом, который с таким усердием строил в полном одиночестве целый месяц. Но Томас был ему благодарен куда больше не за это, а за надежность. Почему-то только рядом с Минхо возникало это чувство полнейшей защищенности и спокойствия.
Еще тогда, когда они вместе покинули Глэйд, когда сбегали от ПОРОКа, Томас ощущал это. Он знал, что Минхо стоит за его спиной и что он подстрахует. Если Томас оступится и упадет, его есть кому поймать. Минхо никогда не подведет.
И сейчас он щедро дарил ему это восхитительное чувство безопасности и в спокойной обстановке, когда, казалось бы, все опасности позади. Не нужно дергаться, куда-то бежать, что-то делать, решать, отдавать команды… Томас так от этого устал. И очень кстати Минхо подставил ему свое твердое плечо.
Только вот Томас и сам не заметил, как и когда это чувство благодарности трансформировалось в нечто иное.
Он никогда не замечал за собой в Глэйде, где не было девчонок, что ему нравится смотреть на полуобнаженных парней. Однако смотреть на Минхо, когда тот вечером стоял к нему спиной и умывался, было приятно. В тусклом свете единственной лампы под смуглой кожей бугрились мускулистые лопатки, и при каждом движении рук на плечах перекатывались крупные узлы мышц. Это завораживало.
Черт, Томас точно знал, что он не гей. Ему нравилась Тереза! Он целовал ее! Ну, до того, как она… умерла. И даже Бренда иногда… Когда он замечал, как она на него смотрит, в душе ворочалось что-то самодовольное, типично самцовское, как и у всех мужиков, которые точно знают, что нравятся девушке.
И вот сейчас Минхо. Какого черта, спрашивается?!
Томас стал отодвигаться от него подальше, к самой стенке. И если раньше его мучила бессонница от гнетущих мыслей, то сейчас его недосыпы были вызваны совершенно иными причинами. Из-за тех же самых причин он просыпался по утрам с жестким стояком.
Собственно, была всего одна причина. Высокая, широкоплечая, загорелая… С жестким ершиком отросших черных волос и типично для своей расы узкими глазами цвета топленого шоколада. Глазами, которые умели смотреть так глубоко и понимающе, что иногда Томасу казалось, будто Минхо знает все его тайные страхи, абсурдные мысли и непонятные, тревожащие желания.
Но Минхо ничего не говорил. Он вставал рано утром и уходил – либо руководить общественными работами, либо мастерить что-то для их дома. В те дни, когда он оставался дома, Томас ему помогал. Когда Минхо не было, он старался занять себя огородом, который они затеяли неделю назад, чтобы было хоть что-то из своего пожрать. Винс дал им семена некоторых овощей, почва здесь была вполне плодородная, они уже убедились на кукурузе, так что оставалось только приняться за дело.
И когда мысли о полуобнаженном Минхо доводили Томаса едва ли не до истерики, он с остервенением перекапывал свежевырытые грядки по второму, а то и по третьему разу. Хорошо еще, что Минхо был дома через день, иначе Томас без возможности уединиться точно бы сошел с ума.
– Что ты делаешь?
Томас вздрогнул и резко обернулся. Голос Минхо, раздавшийся позади, застал его врасплох. Он как раз с силой вонзил лопату в землю, чтобы отбросить в сторону очередную пригоршню мокрой рыхлой земли, в которой извивались мелкие червячки. Томас на всякий случай посмотрел на дело рук своих и понял, что дошел до конца грядки и здесь, вместо того чтобы начать полоть следующую, вырыл приличную яму.
– Я… э-э-э… Подумал, что следует накопать червей, чтобы было на что рыбу ловить.
Минхо несколько секунд смотрел на него (дурацкая привычка у тебя, Минхо, дурацкая!), но потом кивнул и направился к дому.
– Хорошее дело. Значит, завтра на ужин у нас будет рыба?
Томас чертыхнулся.
Пока что едой их обеспечивал специальный отдел из охотников и поварят. В общем-то, организация работы здесь ничем не отличалась от того, что было в Глэйде. Были строители, были повара, были уборщики, лесорубы, охотники, собиратели…
Странно снова вернуться едва ли не на первую ступень цивилизации, но у них не было другого выбора. О том, что на земле существуют высокие технологии – компьютеры, микроволновая печь или стиральная машинка, ничего больше не напоминало. Из высоких технологий у них было разве что старое, едва ловящее радио. Винсу, конечно, удалось захватить с собой кое-что полезное из старого мира, как они теперь называли все остальные континенты, охваченные заразой, но это кое-что быстро кончалось.
Пока что все старались на благо общества, поэтому бригада строителей помогала строить дома тем, у кого все было совсем плохо или не было дома вообще. Охотники пытались что-то поймать в лесу, и их добыча отходила на общий стол. Так что вечером все либо собирались у костра в центре поселения, либо забирали свою порцию и уходили домой. Так или иначе, но у многих еще даже хватало сил, чтобы спуститься на побережье и потусоваться. Там можно было кричать, вопить, носиться и резвиться сколько угодно, не помешав отдыхать тем, кто устал за день.
Бренда прибегала к Томасу и Минхо каждый вечер, приносила их порции от общего ужина. Она-то однажды и обмолвилась, что Минхо раньше постоянно появлялся у общего стола, а теперь ужинает только дома. Томас сначала удивился – мысль о том, что Минхо теперь отказывается есть со всеми из-за него, не пришла ему сразу в голову.
Но как-то за ужином он как бы невзначай заметил, что не обидится, если Минхо будет есть со всеми. Мало ли, вдруг у него там личная жизнь и хочется повидаться с кем-то? В отличие от Томаса, добровольно выбравшего жизнь отшельника, Минхо каждый день, так или иначе, контактировал со всеми членами их маленькой первобытной общины.
В ответ Минхо лишь пожал плечами и никак не прокомментировал его замечание, просто молча продолжил есть принесенный Брендой суп.
Больше Томас эту тему не затрагивал.
Время шло, мысли на Минхо замыкались по круговой снова и снова. И если раньше Томас часто вспоминал Терезу, Ньюта, Алби, Чака и остальных, то сейчас все его мысли занимал только Минхо, и, черт возьми, это было совсем не лучше его депрессии в первый месяц жизни на этом гребанном острове. Потому что невозможность хоть как-то выплеснуть это напряжение, которое чувствовал, казалось, только один Томас, сводила его с ума каждый день все больше.
В конце концов, Томас решил, что ему стоит попытаться сбросить его естественным путем. Ну что, скажите на милость, мешает ему пойти в деревню на вечерние посиделки, познакомиться с какой-нибудь симпатичной девчонкой и…
Он и пошел. Минхо, если и удивился, когда после ужина Томас сказал, что пойдет прогуляться, ничего не сказал. Только завалился спать. Томас же пошел на побережье. Его приняли сначала настороженно, но поскольку все уже знали, что он тусуется с Главой, так ребята за глаза называли Минхо, как одного из старост деревни, то приняли вполне дружелюбно.
Когда все опасности и горести остались позади, они позволили себе расслабиться и стать теми, кто есть на самом деле – подростками, детьми. Томас и Минхо, да еще, пожалуй, с пару десятков человек, если не считать Хорхе и Винса, здесь были самыми старшими. Остальным едва ли исполнилось шестнадцать-семнадцать лет.
Парочка девушек оказались не прочь познакомиться с ним поближе. Они вовсю флиртовали и строили ему глазки, но, если честно, Томас чувствовал себя ужасно глупо, пытаясь отвечать на их заигрывания. И это чувство ему совершенно не нравилось. У него был всего один опыт общения с девушками – с Терезой и с Брендой. Но если с Терезой они общались недолго и в напряженной обстановке, так что их отношения просто не успели выйти за рамки дружеских, то с Брендой не было даже намека на романтику, потому что Томас просто не рассматривал ее как свою потенциальную девушку. Во-первых, было некогда, а во-вторых, она была для него членом команды, хорошим другом, но не…
В конце концов Томас поднялся и ушел к себе. По пути домой он с тревогой размышлял, все ли с ним в порядке и как он должен себя вести с девушками, чтобы построить нормальные полноценные здоровые отношения, имея практически мизерный опыт общения с ними в этом плане? И стоит ли вообще это делать, если его, черт возьми, тянет к Минхо и он ничего не может с этим поделать?
Когда он вернулся, Минхо мгновенно проснулся. Спал он чутко. Приподнял голову, сонно сощурившись, и ехидно поинтересовался:
– Ну как все прошло?
– Нормально, – буркнул Томас, поспешно раздеваясь в темноте и забираясь на свою часть кровати.
– Но ты выглядишь так, словно потерпел неудачу. Ни за что не поверю, что ни одна из этих мымр не захотела тебе дать.
Смутившись, Томас отвернулся от него и натянул одеяло едва ли не по самые уши.
– Почему не поверишь? – пробурчал он.
– Потому что ты симпатичный, – хмыкнул Минхо.
Томас от удивления даже повернулся к нему.
– Правда? – и тут же, смутившись не столько вырвавшегося вопроса, сколько его неуместности (вдруг Минхо еще не так поймет?), поспешно добавил: – То есть я хочу сказать, это…
– Да.
Томас смешался и замолчал, пытаясь разглядеть выражение лица Минхо в почти кромешной темноте. Но все, что ему удалось рассмотреть, только очертания его тела. Минхо спал в одних бриджах, потому что по ночам часто бывало душно, и они оставляли открытым окно, на которое повесили ткань от москитов.
Внезапно Минхо зашевелился и оказался совсем близко, нависая над Томасом. Тот от напряжения, легкого испуга, недоумения и волнения забыл, как дышать. Лицо Минхо было близко-близко, но он просто смотрел в своей обычной раздражающей, слегка снисходительной и вместе с тем загадочной манере, как будто знает что-то, что неизвестно Томасу. Окончательно растеряв все мысли, Томас уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, сам не зная что, но в этот момент Минхо накрыл его губы своими и с уверенностью скользнул языком между ними.
Томаса как будто парализовало. Он застыл, все его тело натянулось, словно струна. Но Минхо, казалось, это нисколько не смутило. Он продолжал спокойно и методично изучать своим чертовым языком рот Томаса, заставляя его дрожать. Спустя какое-то время, показавшееся им обоим вечностью, Томас хрипло выдохнул в рот Минхо, издав то ли всхлип, то ли стон, и с жаром ответил на поцелуй, запустив пальцы в густые черные волосы на затылке.
Попытавшись перехватить инициативу, Томас, к своему удивлению, напоролся на агрессивный отпор. Минхо, нисколько не церемонясь, укусил его за нижнюю губу, а потом грубо втиснул язык ему в рот, принимаясь нетерпеливо и яростно толкаться. Некоторое время они кусались и даже сталкивались зубами в борьбе за главенство. Минхо, который всегда безропотно признавал его лидерство, Минхо, который готов был следовать за ним куда угодно, Минхо, который без лишних разговоров поддерживал любую его авантюру и самый безумный план… Этот самый Минхо сейчас не желал уступать ему инициативу ни на секунду. Жестко подмяв под себя, он втиснул колено меж бедер Томаса и до обидного легко зафиксировал его руки у него же над головой, скрестив запястья одной своей лапищей. И когда только успел набраться такой грубой физической силы? Хотя, впрочем, Минхо всегда отличался бульдожьей хваткой и натиском носорога, недаром сносил охранников ПОРОКа на раз.
И Томас понял, что в этой битве проиграет. В какой-то момент он сдался, его тело послушно расслабилось под Минхо, а губы стали уступчивее и мягче. Почувствовав это, Минхо тоже стал мягче, отпустив его руки, и теперь почти ласково и даже как-то лениво скользил языком у него во рту, этими медленными толчками заводя Томаса до красных кругов перед глазами. Оба уже вспотели и тяжело дышали, но не замечали этого. Томас чувствовал только, что ему в бедро упирается жесткий стояк Минхо, и одно это заставляло его извиваться и постанывать, как какая-нибудь шлюшка. Потеряв голову, он с трудом протиснул руку между их скользкими от пота телами вниз и, пробравшись под пояс бриджей, обхватил ладонью член Минхо. Тот сдавленно застонал ему в рот и, с трудом оторвавшись от его губ, уткнулся носом во влажную шею, чуть приподнимая бедра так, чтобы Томасу было удобнее ласкать его.
Томас двигал пальцами по скользкому от смазки члену Минхо сначала неуверенно и медленно, опасаясь, что его движения могут быть неприятны. А потом, ориентируясь на те звуки, что издавал Минхо, – все быстрее и резче, чуть крепче сжимая твердую горячую плоть в потной от волнения ладони. Это был его первый сексуальный опыт, руки дрожали и потели, как с ним всегда было в патовой ситуации, но Минхо, казалось, не замечал ни того, ни другого. Он просто вбивался в его руку, бесстыдно издавая совершенно восхитительные по своему звучанию рычащие стоны, и Томасу от этого сносило крышу. И когда в ладонь брызнуло что-то теплое и мокрое, он даже сам не понял, как с тихим поскуливанием кончил в трусы, доведенный до оргазма только трением об ногу Минхо.
Минхо, хрипло дыша, упал на него сверху. Какое-то время они просто лежали и не двигались, пытаясь привести дыхание в норму. В голове Томаса было пусто так, что звенело в ушах, а перед глазами по-прежнему плавали красные круги. Только теперь ему было еще и чертовски хорошо.
Минхо зашевелился и скатился с него, раскинувшись на своей половине кровати в позе звезды. Томас пялился в потолок и пытался решить, нравится ли ему возникшее после совместной (ну, или почти совместной) дрочки с Минхо чувство неловкости и вместе с тем абсолютного безграничного… умиротворения?
– Ты слишком громко думаешь, салага, – внезапно хмыкнул Минхо.
– И о чем я думаю? – спросил Томас сдавленно все еще хриплым после пережитого голосом.
– О том, повторим ли мы это снова?
– А мы собираемся это повторить? – затаив дыхание, пробормотал Томас.
– Определенно, – властно объявил Минхо.