Попытки напоить его и разговорить тоже не проходили.
Раздался первый звонок, и пора было идти. Саенко распрощался и отправился наверх, занимать свое место на галерке.
– Художнику отдельное мое горячее человеческое спасибо! – воодушевленно шептала совсем юная девушка подруге, пробегая мимо Морского. – Так выверены сцены! Такое внимание к каждой детали! Ты видела куклу, висящую на прожекторах на самом верху? Уверена, это аллюзия, но пока не понимаю на что…
* * *
Антураж второго акта привел зал в ажитацию. Сцена превратилась в универмаг. Выставленные на всеобщее обозрение витрины поражали хорошо знающую отечественные прилавки публику ассортиментом. Метельщица была на сцене одна и, превратившись из отрешенной и возвышенной химеры в реального человека, играла в хозяйку магазина. Похоже, это был специальный ход – на публике Уборщица ступала всей стопой, почти не танцевала и грустила, а наедине с собой или с любимым Футболистом оживала и парила в воздухе, демонстрируя всю технику высокого балета. Хорошая идея, между прочим. И номер в целом выглядел прелестно. Как ни крути, Ирина молодец.
Однако и тут случился один казус. Уставшая быть лектором Лариса хоть и старалась смотреть во все глаза, но все же на секунду расслабилась и… мигом уснула, свернувшись в кресле уютным калачиком. Морской тронул за рукав Николая, с улыбкой показывая на спящую девочку. Против времени не попрешь! Обычно на балетах в первом антракте Морской отводил Ларочку к бабусе Зисле, а сам возвращался к третьему акту. Но тут такая важная премьера, тем более, нежданно-негаданно, с Ириной в главной роли.
Оркестр в одном месте даже затянул кусочек, потому что Ире пришло в голову накрутить лишний оборот. Морской всегда поражался дирижерам харьковской оперы. Будь то кто-то из приглашенных да или сам, родной Арнольд Эвадьевич Маргулян, танцор всегда, вопреки всем правилам спектакля, мог рассчитывать на поддержку оркестра, если бы вздумал вдруг что-нибудь сымпровизировать. Морской не слышал и не читал ничего о подобных вещах в других театрах: дирижеру положено смотреть в партитуру и на свой оркестр, артисту – выполнять все строго по сценарию. Но, тем не менее, в Харькове сложилось удивительное братство танцовщика и дирижера.
В спектакле как раз назрел напряженный момент. Универмаговская гармония влюбленных Уборщицы и Футболиста, согласно либретто, разрушалась появлением разъяренной Дамы. Оркестр дал барабанную дробь, усиливая гротескное напряжение музыки. Свет замигал, и штанкета с потолочными софитами стремительно рванула вниз, усиливая ощущение наступления вселенского зла.
«Хм, мощно! Ого! Не зря про куклу говорили. Неужто Дама спустится к нам с потолка? Отличный акробатический прием…» – Мысли Морского еще искали логичное оправдание происходящему, а сердце уже бешено колотилось, и в легких все холодело, будто падал он сам, и не от предчувствия, а от ужасного осознания – силуэт был слишком знаком, траектория полета слишком однозначна. Морской вскочил в тот самый миг, когда падающая вниз «кукла», окончательно оторвавшись от шарфа, соединявшего ее с опускаемой вниз штанкетой софитов, врезалась в край универмаговской витрины, оставила на ней рваные куски ткани и плоти и, источая крупные кровавые кляксы, свалилась в оркестровую яму. Оркестр замолчал. За две секунды до истошного крика и бегства оркестрантов Морской с дурацким: – Я медик, пропустите! – подскочил к боковым ступенькам и практически спрыгнул к телу.
Сомнений не было. Нино́. Мертва. Совсем. Окоченение. Кровь почти густая. Нино́!
Прекрасно понимая бесполезность своих действий, Морской принялся звать подругу по имени и трясти за плечи. Жуткий шрам от удушения поделил ее шею на две неестественно торчащие в разные стороны части. «Как так вышло? Шарф!» – Морской поднял голову и понял кое-что ужасное. Болтающийся на штанкете огрызок шарфа был ему очень хорошо знаком. – «О господи! Убита!» Он громко закричал: – Тут убийство!
Краем глаза Морской заметил людей в форме, которые пытались спуститься в яму, пропуская общий поток людей. Умницы-музыканты в панике взбирались по ступенькам вверх и никого не хотели пропускать. Поняв, что надо действовать, Морской подтянул высокую тумбу к краю ямы, взобрался на нее, вцепился в бордюр, подтянулся сам и завопил что есть силы:
– Эй, Николай, да где же вы?! – К счастью, парень уже давно стоял у ямы и следил за действиями учителя с большим интересом. – О́тлично! Телефон на вахте служебного входа! Бегите! Товарищу Гопнер! Вы вчера знакомились! Немедленно! Сообщите! Убийство во время премьеры! Костюмер Нина Ивановна Толмачева! Верой и правдой с начала работы театра! – Это Морской кричал уже на ходу, когда двое служивых, стащив его с тумбы, волокли под руки за кулисы, а мужественный Коленька, в полпрыжка оказавшийся рядом, старался запомнить нужные слова. – Убита! Задушена сегодня! В пять часов!
За кулисами Морской наконец освободился от служивых, встал на ноги, развернулся и брезгливо отряхнулся:
– Я сам пойду! Ну что вы, в самом деле!
За сценой, перегородив путь, эту процессию остановила Ирина:
– Стойте! Куда вы? Я жена…
– Свидетель, показания, приказ начальства, так надо… – забасили служивые, смущаясь. – Вы не переживайте, гражданочка. Велено просто пригласить на беседу.
Поклонники, коллеги и доброжелатели уже со всех сторон звали Ирину. Кто-то заботливый – не Нино́! Как может быть, что это не Нино́? – набросил дрожащей балерине на плечи пуховый платок. Ирина не двигалась, прямая, как струна, с немым вопросом глядя на мужа. Он коротко кивнул, мол, да, убита. И сжал кулаки у груди, показывая жестом, мол, держись. Ирина молча опустила веки. Слеза оставила полосочку на гриме, скатившись к платью, про которое Нино́ вчера сказала «праздник поломойки».
– Как жалко! – еле выдохнул Морской. А громко сказал:
– Дружок, там в зале спит Лариса.
И вслед крикнул:
– Вы были молодцом! Премьера удалась, не огорчайтесь… Я скоро буду дома, я уверен!
3
Верный помощник. Глава, в которой Коля всех спасает
Запомнит навеки СССР!