Но кто мог переставить чашку у него за спиной в пустом вестибюле?!
Что-то ещё тревожило его, и он никак не мог понять, что именно. Неверный лунный свет? Звуки осеннего моря?…
Внезапно ему стало страшно – одному в темноте, – так страшно, что он едва справился с собой. Больше всего ему хотелось помчаться со всех ног туда, где светло и люди, но Василий Васильевич удержался.
Громко топая – на этот раз специально! – он вернулся к входной двери и запер её на задвижку. Чугунный штырёк отчетливо клацнул.
Меркурьев решительно пошёл в сторону коридора и вдруг остановился и замер.
Книга. На столе лежала книга.
Когда он впервые вошёл в этот дом, сразу увидел книгу на резном старинном столике, лежавшую страницами вниз.
Только что он пил кофе и время от времени посматривал на неё!..
Василий Васильевич подошёл и посмотрел ещё раз.
Книга по-прежнему была на столе, но лежала страницами вверх.
– Я не брал её в руки, – сказал Меркурьев вслух. – Точно не брал!.. И здесь никого не было!..
Голос его потерялся, пропал в дубовых панелях стен, в вышине чугунной лестницы, в провале гигантского камина.
Он ещё помедлил, а потом взял книгу в руки.
Она называлась «Философия Канта» и была открыта на пятьдесят седьмой странице.
Меркурьев поднёс её к окну и с трудом разобрал:
«Итак, философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Сам Кант полагал, что в такой спокойной, правильной жизни, проникнутой нравственным началом, и заключается счастье человеческое, и действительно, Кант был счастлив. В глазах современников Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесённый на эту высоту своими заслугами и чистотой своей жизни».
– И чистотой своей жизни, – дочитал Василий Васильевич последнюю на странице фразу.
Что получается? Как только он повернулся спиной, некто, в данную минуту невидимый, неслышимый и неизвестно куда скрывшийся, подкрался к резному столику, зачем-то взял книгу, перевернул её и задел при этом чашку.
Чашка звякнула, Меркурьев оглянулся, человек исчез, растворился во тьме.
Какая-то ерунда получается, и больше ничего!..
Интересно, где здесь включается свет? Нужно будет спросить у Виктора Захаровича!..
Решительно захлопнув «Философию Канта», Василий Васильевич вернул её на столик и пошёл по коридору на свет.
Из гостиной выглянула студентка и, увидев его, помахала рукой:
– Идите к нам! На улице холодно, в столовой банкет, а у нас интересно!.. Идите!
Меркурьев махнул рукой в ответ и, повинуясь духу старинного романа о привидениях, охватившего его в вестибюле, приоткрыл дверь в столовую.
Там пировали.
Двое одинаковых свинов, скинув с плеч одинаковые пиджаки, одинаково чокались стаканами. Виктор Захарович притулился рядом на краешке стула, как воробей рядом с орлами-стервятниками, терзающими добычу. Казалось, стервятники вот-вот перекинутся на воробья, только доедят павшую лань!
Вместо лани на столе были наставлены бутылки, тарелки, судки, салатники, миски, чашки. Особенно поразило Василия Васильевича заливное – огромная рыбина с пучком петрушки в зубастой пасти, словно карикатура! Из середины рыбины было уже порядочно выедено.
– Давай, Захарыч, – говорил один из пирующих, – тяпнем за наши успехи! Что бы ты без нас делал, Захары-ыч?! Кому твоя развалюха нужна! А я ее покупаю!
– Пс-ст, пс-ст! – перебивал его второй. – Не ты один покупаешь, мы обое! Чего такое!
– Обое, да! Я ж и говорю!
– Какая разница, кто покупает, – Виктор Захарович махом опрокинул в себя стопку водки. – Главное, что я продаю.
– Ещё бы ты не продал, голуба! Времена сейчас тяжелые, денежки-то все тю-тю, в трубу улетели! А я покупаю, наликом плачу, без дураков, без налоговиков!
– Обое мы покупаем, сказано!
– Да ладно, спокуха! Слышь, Захарыч, не дрейфь, мы тут нормальный комплексок забубеним, с банями, с номерочками на почасовой оплате, с девчонками-поскакушками!.. Поедет к нам народ, чего не поехать! Море – вот оно! В леске беседок под шашлыки наставим, пожарники все свои, не прицепится никто!
– Не, не, – вступил второй. – Ну, правда, отец, чего место пропадает! Оно, может, и не нужно никому, но у тебя тут вода подведена, газ, трубы проложены, все дела! Чем сначала начинать, лучше вообще не начинать.
И гости рассмеялись.
Из кухонной двери вышла Нинель Фёдоровна с огромным подносом, за края которого торчали острые пики шампуров.
За столом завыли от радости и снова столкнулись стаканами.
Заметив Меркурьева, Нинель Фёдоровна кивнула и тихонько к нему подошла, как только утвердила шашлыки в центре пиршественного стола. Она слегка подтолкнула Меркурьева в коридор, вышла следом и плотно прикрыла за собой дверь.
– Давно они закусывают? – спросил он.
Домоправительница вздохнула:
– Минут двадцать. Да как вы ушли, так они сразу и сели. Двадцать минут, а водки уже как не было. Сейчас велю ещё одну в морозилку положить, там всего две осталось…
– После ещё двух бутылок им будет наплевать, холодная водка или кипяток!..
Нинель Фёдоровна улыбнулась.
– Может, ещё десерта хотите, Василий Васильевич? Есть шоколадный торт с вишней, «Чёрный лес». Не желаете? Дурной сон, – добавила она и вздохнула. – Куда нам всем деваться? Где работу искать? Да не в том дело! Я в этом доме всю жизнь провела, вот с таких лет!
Она показала рукой с каких именно лет.
– А… остальные гости? – спросил Василий Васильевич. Он точно знал, что в тёмном коридоре за ним кто-то следил, но кто?… – За ужином были все или в доме ещё кто-то есть?
Нинель Фёдоровна покачала головой:
– Все. У нас места мало, да и не сезон. Ещё одна особа должна пожаловать, но предупредила, что будет поздно. А почему вы спрашиваете?…
Меркурьев сказал, что интересуется спиритическими сеансами, а по его сведениям, на таком сеансе должно присутствовать как можно больше людей.
– Да какие там сеансы!.. Всё глупости, дамские штучки! Или вы тоже… в духов верите?
Меркурьев пожал плечами.
– Хозяйка, – заревели из столовой. – Хозяйка, водку неси!
– Извините меня, – шепнула Нинель Фёдоровна. – Я должна подать.
Странное дело. Выходит, в вестибюле никого быть не могло. Но ведь кто-то переложил книгу и задел при этом чашку!
Василий Васильевич вошёл в гостиную, где всё было приготовлено для спиритизма – круглый стол в центре под лампой, какие-то бумаги с нарисованными символами, тарелка со стрелкой, похожая на часы.
Меркурьев взглянул на тарелку.
– Любопытство одолело? – спросила Софья. – Или скука? Заняться нечем? Пойдёмте гулять! Дождя нет, сейчас на море так романтично и страшно! Вы любите, когда страшно?
– Вы всё время были здесь?
– То есть?!
– После ужина вы перешли в гостиную все вместе?
Софья взглянула на него – иронически.
– А что такое?
– Да, да, мы все пришли сюда, – нетерпеливо сказала Кристина. – Только вас ждём! Без вас наша колдунья вызывать Канта отказывается. Мы ее уговаривали, уговаривали, а она ни в какую!..
– Я не колдунья, – возразила Антипия. – Я посредник между мирами. Так научил меня великий Сантана. Слишком тонка междувселенная ткань, но зато как прочна! Преодолеть её могут единицы. И я преодолеваю, когда мне позволяют высшие силы.
Меркурьев прошёл к буфету, подумал и налил себе джина и тоника. Лёд приятно клацал и шипел в газированной воде.
– Странная штука, – сказал он. – А мне показалось, кто-то разговаривал в коридоре. В том, что ведёт к чугунной лестнице.
– Правда, классная лестница?! – спросила Кристина. – Между прочим, подлинный модерн, железоделательный завод во Франкфурте, там клеймо стоит. Начало двадцатого. Века, я имею в виду! Я потом непременно её сфотографирую.
– Да этого модерна по всей России сколько угодно. – Стас пожал плечами. – Кругом один модерн!
– Да ладно. И потом, тут немецкий модерн!
– Он везде одинаковый.
Софья, которой надоели дети с их препирательствами и Василий Васильевич с его тугоумием, взяла его под руку и спросила, когда они пойдут на маяк.
– Прямо завтра, – немедленно согласился Меркурьев. – С утра.
Софья тонко улыбнулась.
Выходит, обстановку она оценила правильно, и её ожидает осенний прибалтийский лёгкий роман с привкусом тумана и кофе, с запахом опавших буковых листьев. Осталось только придумать, как утром нарядиться, чтобы поразить инженера. Софья была уверена, что поразить его ничего не стоит.
– Давайте свет гасить, – сказала Кристина. – Антипия, мы же должны выключить свет?
– Духи приемлют только тьму. Из тьмы выходят, во тьме существуют и во тьму возвращаются. Свет для них слишком беспощаден.
Стас выключил электричество, а Кристина поплотнее задёрнула шторы. Последовательница великого Сантаны и посредник между мирами затеплила свечу в бронзовом канделябре. Василий Васильевич наблюдал с большим интересом и заметил, что свечу она зажгла обыкновенной пластмассовой зажигалкой, очень деловито, и так же деловито спрятала зажигалку в недра своих шелков.
– Садитесь вокруг стола, – произнесла Антипия особенным голосом. – Беритесь за руки и думайте о том, что хотите узнать. Ни один из вас не должен сомневаться, иначе дух не явится.
– Никто ни в чём не сомневается, – пробормотал Василий Васильевич.
Справа от него оказалась Софья, сразу же вложившая в его ладонь пальцы, а слева Стас. У него рука была большая и до того влажная, что Меркурьеву немедленно захотелось вытереть свою о брюки.
Светом свечи были озарены только середина стола и лица сидящих. Антипия закрыла глаза.
– Мир теней и снов, мир тонких иллюзий, откройся перед нами, яви нам обитателей своих, – начала она, закрыв глаза. – Мы, находящиеся по эту сторону стены, смиренно просим отправить к нам посланника, дух великого Иммануила Канта. Пусть явится он на короткое время, ответит на наши вопросы, поможет разрешить неразрешимое, увидеть невидимое. Слышно ли меня там, по ту сторону?
Свеча потрескивала, и отдалённо шумело море: шу-уф, шу-уф.
– Слышит ли меня повелитель теней и снов?
Меркурьев вздохнул. И тотчас же его правую руку легонько сжали тонкие пальцы Софьи.
Неужели это я сижу тут в темноте и жду, когда мне явится дух Канта, подумал Василий Васильевич. Что со мной такое?!
Свеча затрепетала, пламя заметалось из стороны в сторону.
– Понимаю, – нараспев произнесла Антипия. – Ты близко. Я жду тебя.
Она покачивалась из стороны в сторону, как заведённая. Слабый отсвет пламени то ложился на её лицо, то оно совсем исчезало во мраке.
«Что я знаю про Канта? – продолжал думать Василий Васильевич, которому совсем нечем было заняться и стало неинтересно. – Знаю, что он философ, написал «Критику чистого разума», жил в Кёнигсберге, и горожане сверяли по нему часы – он всегда в одно и то же время проходил по одним и тем же мостам и улицам. Больше ничего не знаю. Философию в университете нам читали плохо, без огонька. Да мне было не до философии!..»
Свеча неожиданно погасла, словно её задули. Стало совсем темно, и нежные пальчики Софьи впились в его ладонь. Василий Васильевич осторожно пожал их в ответ – мало ли, может, на самом деле боится!..
– Я жду, – раздался голос Антипии. – Ты здесь, дух? Если здесь, подай знак.
Стол под локтями Василия Васильевича вздрогнул, приподнялся и опустился со стуком. Видимо, Кант подал знак.
– Мы ждали тебя! – провозгласила вещунья ликующе. – Скажи, что нас ждёт завтра? Добро?
Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждёт завтра столь разношёрстную компанию.
– Нас ждёт зло? Ответь! Зло рядом с нами?
На этот раз Кант собрался с мыслями, потому что стол подпрыгнул и стукнул.
– Зло придёт от нас? – продолжала вопрошать Антипия.
Стол подпрыгнул дважды.
– Зло придёт не от нас, – констатировала ведунья. – Оно постучит в двери?
Канта, по всей видимости, забавляло происходящее, потому что стол опять ощутимо подпрыгнул!..
Вот как она это делает, думал Василий Васильевич. Никаких ее движений не заметно, хотя темно, конечно, но глаза уже более или менее привыкли. И стол довольно тяжёлый, плотного старого дерева, на монолитной слоновьей ноге. Или в мистификации участвует хозяин дома, и к столу подведён некий механизм?…
За стеной вдруг что-то упало с приглушённым грохотом. Упало, покатилось, следом заревели медвежьи голоса:
– Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..
Василий Васильевич замер. Как-то старик Иммануил выйдет из создавшегося неловкого положения?…
Свеча зажглась словно сама собой.
Антипия выдернула свои ладони из рук соседей, закрыла лицо.
– Он ушёл, – выговорила она из-за ладоней. – Он нас покинул. Он не вернётся.
– Жалость какая! – пробормотал Василий Васильевич, поднимаясь.
Кристина вскочила, побежала и включила свет. Все зажмурились.
Нужно будет потом слазить под стол, провести обследование на предмет механизмов. Разумеется, разоблачение Антипии в планы Меркурьева не входило, но ведь интересно!..
– Не моя ты, не моя, – продолжали завывать за стеной, – отчего же я тоскую?…
Кристина собрала со стола бумажки с неведомыми знаками и положила перед вещуньей.
– Вчера дух надолго приходил, – сказала она Меркурьеву. – На все вопросы отвечал.
– Вчера тоже Кант являлся?
– Нет, вчера была королева Брунгильда. Она мне сказала, что я в этом году выйду замуж по любви и по расчёту. – Кристина засмеялась, спохватилась и посмотрела на Антипию. – Только я не поняла, как это – и по любви, и по расчёту.
– Мало ли как бывает, – сказал Василий Васильевич. – Что у вас за кольцо? Такое гигантское?!
Кристина посмотрела на свою руку и спросила:
– Это? – словно на каждом пальце у неё было по кольцу.
Меркурьев кивнул.
– Это изумруд, – сказала Кристина. – Хотите посмотреть?
И она сняла кольцо и сунула Василию Васильевичу.
– Нет! – вскрикнула вещунья и поднялась в ужасе. Меркурьев от неожиданности чуть не уронил драгоценность. – Положите! Положите его на стол!
Меркурьев ничего не понял.
Антипия, обмотав руку шелками, вырвала у него кольцо и опустила на стол так осторожно, словно оно могло взорваться.
– Никогда, – сказала она Кристине. – Никогда не передавайте это кольцо из рук в руки! И никакое не передавайте! Вместе с кольцом вы отдаёте весь цикл вашего бытия! Поле может замкнуться. Кольцо можно только положить, лучше всего на деревянную поверхность. Дерево немного нейтрализует течение силы.
– Можно посмотреть? – перебил ее Василий Васильевич, который и про кольцо-то спросил просто так, потому что ему нравилась Кристина.
Изумруд – если настоящий, конечно, – был каких-то невиданных размеров. На самом деле Меркурьев никогда не видел таких камней! Может, только на экскурсии в Грановитую палату в далёком детстве.
Стас подошел и тоже стал рассматривать.
Изумруд был огранён особым образом, в мельчайших гранях плескался и переливался свет, и от этого казалось, что камень светится сам по себе.
При такой огранке, подумал Василий Васильевич, достаточно малейшего источника света, и камень будет загораться, как будто внутри у него лампочка.
– Ничего не понимаю в женских штучках, – сказал Стас. – Но эта красивая. Дайте я гляну.
– Только через стол! – вновь вскричала Антипия, и Василий Васильевич чуть было не уронил «штучку».
– Где оно сделано? – спросила Софья с интересом. – Италия, что ли?
– Изумруд индийский, – ответила Кристина беззаботно. – А где кольцо сделано, понятия не имею.
– Он что, настоящий?!
– Ну да.
– Не может быть, – произнесла Софья почти с ужасом. – Не бывает таких настоящих! Сколько в нём карат?
– Не знаю. Что-то около двенадцати, кажется.
Оправлен камень был очень просто – двойная полоска тёмного золота и больше ничего. Василий Васильевич смекнул, что две полоски придуманы неспроста, на одной такой камень просто не удержался бы.