Тогда Смерть назвала его совершенством. Холодным совершенством.
Он днями и ночами думал, что же заставило Жнеца Смерти остаться с ним, наблюдать за его жизнью, быть рядом, заключить сделку, в конце концов!
Хочу увидеть тебя другим. Хочу увидеть, какие чувства и эмоции ты на самом деле скрываешь под этой каменной маской. Хочу видеть тебя живым, порывистым, импульсивным, не задумывающимся над каждым своим решением. Не взвешивающим каждый свой шаг. Действующим под влиянием чувств и порывом эмоций. Горячим. Страстным. Человеком, Син…
Он помнил эти его слова, но ему все казалось, что за ними есть какой-то другой смысл. Что-то совершенно иное… И все чаще он задумывался над тем, каким же был Айлин в прошлой жизни. Как его звали, кем он был, как жил, когда он жил… Эти вопросы терзали его днем и ночью, а сердце то ли оттаивало, то ли, наоборот, леденело еще больше. Что с ним творится, что происходит и как жить дальше, он не представлял. В груди то снова образовывалась сосущая пустота, как у человека, не нашедшего себе применения в жизни, прожившего уже много лет, но так и не постигнувшего ни ее цели, ни смысла, ни прелестей, то вдруг расцветали жалящие, но такие прекрасные в своей живости и яркости чувства. Это случалось в основном тогда, когда он вспоминал ту ночь… Ночь в объятиях солнца, которое он так легкомысленно упустил. Тогда его одолевали сомнение, сожаление, ярость на собственную глупость, презрение к самому себе, чувство отвращения и нескончаемая злость на свое слабоволие. Он вспоминал слова Айлина вновь и вновь…
Ты трус, разве нет? Ты боишься. Скажи мне, что ты просто боишься пустить незнакомые чувства в свое сердце и душу, боишься потерять над собой железный контроль. Но лучше не сдерживать своих эмоций и быть счастливым, чем являться ходячей железкой с камнем вместо сердца.
Я имел в виду, что ты должен дать себе шанс. Себе, Син, а не Рэму или Лойту. Это в первую очередь касается тебя. Ты даже не позволил цветку, который только-только дал ростки, распуститься. Ты раздавил его, уничтожив в зародыше.
Обманывая себя, долго не проживешь. Ты прячешь свои истинные чувства, а это и есть то самое лицемерие, которое ты так ненавидишь. Ты фальшивый, поддельный. Внутри же — пустой. Есть только красивый фасад особняка, радующий глаз, внутри же глухо и темно, на потолках паутина, и пыль покрывает пол толстым слоем. Ты лжешь самому себе, лицемеришь с самим собой. И отказываясь признавать этот факт всю свою жизнь, ты еще больше погрязаешь в паутине этой лжи. И именно поэтому тебе так плохо, ты так холоден и так пусто на душе. Как странно, что она у тебя все еще есть.
Трус. Трус. Трус. Лицемер.
Эти слова отбойным молотком стучали в висках, эхом отдаваясь в сознании. У него не хватало, не было сил признать, что он просто-напросто влюблен впервые в жизни… Он боялся признаться самому себе, впустить в своё сердце новые чувства, он хотел, но никак не мог сдвинуться с мертвой точки и сделать, наконец, этот последний решающий шаг… И вот теперь уже поздно решаться. Остается лишь сожалеть. А сожаление — самая горькая и отвратительная вещь на свете. И он вкусил его сполна…
Каждый день вспоминая, отчаянно желая, но не в силах вернуть все назад. Тот сон, похожий на явь и в то же время бред, сотни раз прокручивался в его сознании, заставляя лишь еще больше сожалеть и беситься. Он был готов, он наконец созрел, он жаждал произнести те слова, которые воплощали в себе смысл жизни, но…
Поздно. И одно это слово перечеркнуло раз и навсегда всю его бессмысленную, неудавшуюся жизнь.
Где же ты, Солнце?
Почему так получилось, что из всех я полюбил именно тебя? Ты дух, призрак, ну так почему же ты оказался живее всех живых? Ты не прятался за маской, не лицемерил, не пытался мне понравиться, в твоих глазах отражается ледяная бездна, но почему-то я вижу там огонь твоей горячей души. Прошу тебя, вернись ко мне, моя дорогая Смерть… В любом случае я ведь знаю способ с тобой встретиться вновь, ведь ты самое дорогое существо, которое я хотел бы увидеть… ты ведь придешь меня забрать?
А где-то в предрассветном мраке, в полутьме-полусвете, сидя на горсти своих воспоминаний, упиваясь собственной беспомощностью и отчаянием, охватившим все его несчастное существо, пребывал в небытии грустный и молчаливый Жнец. Когда-то грозный Жнец, создатель смерти, а теперь всего лишь несчастный ангел, роняющий слезы на грешную землю. Тихий и задумчивый, он все время вспоминал свое прошлое. Вспоминал Лиэта, вспоминал Айлина и пытался в воспоминаниях найти свое вечное утешение, ибо уже никогда ему не суждено было испробовать счастья. Единственный шанс, который он так не желал упускать, — шанс снова стать живым, любить и быть любимым… Все рухнуло в одночасье, и однако же он снова нес в своем сердце горячие искры неугасимой любви к смертному. Он был обманут, несчастен и обречен с самого начала… Но, вспоминая ту ночь в объятиях любимого, он снова мог жить в своих мыслях и мечтах, единственное, что он мог сделать здесь… в вечности, в небытии, в забвении, где нет плоти и пороков, нет любви, нет тепла, нет ничего…
Как так получилось, Син?
Как так могло произойти, что после стольких лет я снова полюбил? Я ведь уже не тот мальчишка, верящий во все прекрасное. Став Жнецом, я потерял способность чувствовать, осталось только наблюдать. Наблюдать за людьми, их поступками, чувствами, порывами, слабостями, за их смертью.
Не знаю, что меня тогда зацепило в тебе, наверно, все же твои глаза. Золотые глаза, которые были холоднее пламени Бездны. Как можно жить мертвым? Ты был так мне интересен, Син. Ты так холоден снаружи и так бесчувственен внутри. Но, когда тебя настигает ярость, ты становишься таким живым, неудержимое пламя вырывается из глубин твоей души. Оно способно смести любого, кто станет на твоем пути. Мой любимый Лорд Каменное Сердце, не знаю, радоваться мне или нет, что это пламя настигло и меня. Я так хотел снова стать человеком, снова быть живым, только я забыл, что люди чувствуют не только счастье в любви, но и невероятную боль. Син, мне так больно и так сладко…
Лишь спасибо… я могу тебе сказать.
— Спасибо… — прошелестело в ночной тиши, принесенное тихим ветерком, всколыхнуло занавески на окне и, ворвавшись внутрь, дыхнуло в лицо печальному лорду Синдариллу.
Себастьян резко вскинул голову. Ему послышалось? Это, наверное, просто последний ропот опадающих листьев ноября… Или его собственные галлюцинации.
Но голос Айлина был таким живым, таким родным и близким, что ему показалось, будто он может впитать его в себя, вдохнуть и окунуться в него…
Син стиснул зубы и сжал кулаки, сидя в кресле, прямой и напряженный.
Он сходит с ума.
========== Королевский герольд ==========
Иногда ему казалось, что Айлин стоит за его спиной. В особо тоскливые моменты Себастьян даже чувствовал на своем плече его руку. Он хотел обернуться, схватить, прижать, но только бессильно сжимал кулаки, понимая, что все эти ощущения — лишь плод его воображения. Он точно медленно, но верно сходил с ума, и это помутнение рассудка было неизбежно. Все чаще его спутником на ночь становилась бутылка виски или вина, и, держа в руках бокал с искристой жидкостью, Син думал с тихой горечью, что вся его жизнь — сплошная ошибка. Какая горькая ирония… Прожить тридцать два года, быть словно завернутым в кокон, ощущая все как через вату, и наконец ожить на один краткий миг… Словно ему решили дать почувствовать, каково это, как это может быть — жить, дыша полной грудью, чувствовать всем сердцем и видеть душой. А потом так безжалостно отобрали эту прелесть, эту радость, выпив душу до дна и оставив лишь тоскливую опустошенность, беспомощность и слабость.
Синдарилл с яростью швырнул бокал в камин, и пламя вспыхнуло, на миг озарив всю комнату.
— Гори оно все адским пламенем, — прошептал герцог.
— Лийн? Милорд, можно войти? — За дверью робко завозились.
— Что надо? — нелюбезно отозвался Себастьян.
— Там королевский герольд… — осторожно, совсем чуть-чуть приоткрыв дверь, сообщил слуга.
Сину потребовалось около двух минут, чтобы понять смысл его слов.
— Узнай, чего он хочет, и выпроводи его, — приказал он.
— Он хочет поговорить с вами, лийн… — пробормотал слуга.
Себастьян раздраженно скрипнул зубами.
— Тогда скажи ему, что я встречу его в малой гостиной.
Накинув первую попавшуюся рубашку, лорд вышел из комнаты, даже не застегнув ее. Герольд, совсем еще юноша с волосами цвета спелой пшеницы и прозрачными голубыми глазами, сидел на диване. На его шее висела золотая королевская эмблема. Себастьян поморщился, как от зубной боли. В последнее время в Анкалимэ вошли в моду блондины. Причем блондины, едва вышедшие из щенячьего возраста. Которым лет так за семнадцать, восемнадцать… И все «достопочтимые» матроны стали зазывать себе в пажи этих детей. Что за педофилки…
Юноша поднял голову и в упор взглянул на него, вставая с дивана. Себастьян даже замер, на секунду ему показалось, что на него смотрит Айлин… Но, встряхнув головой, лорд прогнал наваждение и остановился в нескольких шагах от королевского герольда.
Юноша отвесил изящный поклон и одарил его очаровательной улыбкой. Черты его лица были плавными и красивыми, еще не до конца сформировавшимися, потому что он едва-едва вышел из возраста подростка, но еще не стал мужчиной. Именно эта недосказанность, эта неуловимая текучесть так нравилась аристократам ярчайшего Анкалимэ. По крайней мере, в этом году, потому что они были так же непостоянны в своих вкусах и предпочтениях, как и в связях.
— Мой лорд, Его Величество просил напомнить вам, что завтра вечером состоится Святочный бал в честь прихода осени, — мелодичным голосом произнес он.
Себастьян никак не отреагировал на это известие, лишь небрежно пожал плечами.
— И?..
Герольд на секунду смешался.
— И король хочет видеть вас на этом балу.
— О, да неужели? — не удержался от сарказма Себастьян.
— Милорд… осмелюсь предположить, что вам бы не помешало немного развеяться… — осторожно произнес юноша. — Вы слишком напряжены.
Он приблизился, сокращая расстояние между ними. Себастьян не двинулся с места, только бровь в издевке вздернул.
— А ты мне, видимо, помочь в этом хочешь?
— Я не откажусь, мой лорд. — Теперь уже юноша приблизился вплотную к нему, и Син ощутил его горячее дыхание на своей шее.
На миг ему вновь почудилось, что это Айлин, особенно когда изящная ладонь юноши скользнула вдоль его груди к животу, медленно и с трепетом проводя по напряженным, чуть выступающим мышцам. Синдарилл резко выдохнул, закрывая глаза. Он не удивлялся тому, как разворачиваются события. Подобный поворот дел вполне следовало ожидать в таком городе, как Анкалимэ. Его перевод с эльфийского надо было переиначить. «Сердце разврата» подошло бы ему гораздо больше. Все это лишь фасад, красивые декорации, фон… А внутри настоящий гадюшник. Похоть мешается с роскошью, жадность идет рука об руку со страстью, и совсем еще юные дети уже так искушены в искусстве любви, что остается лишь закрыть глаза и думать, куда катится этот мир, когда тринадцатилетняя девчонка пытается соблазнить тридцатилетнего мужчину. Сам Себастьян не раз оказывался в подобной ситуации в прошлом. Невинные создания всегда в цене. Да только невинными они остаются недолго. Совсем как этот юноша.
Себастьян уже знал, что Лес приказал сделать этому «герольду». Потому как прекрасно знал своего друга.
«Любой ценой убеди его прийти на этот бал…»
И когда нежная ладонь скользнула за пояс его бридж, он не сопротивлялся, почему-то не находя в себе сил оттолкнуть этот порочный цветок страсти и похоти от себя.
— Как тебя зовут? — зачем-то спросил Синдарилл.
— Лейто, — шепнул мальчишка ему на ухо, уже окончательно осмелев, и обвил его шею руками.
«Раз не оттолкнул в первую минуту, не оттолкнет и сейчас», — справедливо предполагал он. И Себастьян действительно не оттолкнул.
Он только закрыл глаза, усмехнувшись с горечью уголком губ. Лейто… Даже имя напоминало Его. Чем? Оно было совершенно не похоже на то имя, которое он бережно хранил в своем сердце. Сердце, которое растаяло, чтобы медленно, но верно заледенеть вновь.
Чужие губы прильнули к его губам с трепетом, осторожно, мягко, ненавязчиво.
Чужой обворожительный запах скользнул в ноздри, кружа голову.
Чужое тело, хрупкое, стройное, прижалось к его телу. Дрожащее, податливое, гибкое…
Он не мог не отозваться, тем более когда у него никого не было с той самой ночи, которую… которую он провел с Ним. И так легко было представить, закрыв глаза, что это Он. Ведь ему ничто не мешало. Губы дрогнули, отвечая на нежный поцелуй мальчишки, язык властно скользнул в его рот, и Лейто охотно уступил ему главенство, запрокидывая голову и закрывая глаза, так томно прижимаясь к нему всем телом. Себастьян прижал его к себе, надавив на поясницу, и юноша охотно выгнулся в его руках, зарываясь тонкими пальцами в густые черные вихры на затылке.
Очень кстати подвернулся диван, и Син опрокинул юношу на подушки. Тихие музыкальные стоны лились с его губ, заполняя слух. Избавить его от одежды было делом пяти минут. Лейто отвечал с пылом, со страстью, охотно изгибаясь в сильных руках лорда, сладко постанывая, обнимая его торс стройными ногами. В глубине души он, несомненно, удивлялся тому, как легко ему удалось окрутить неприступного Лорда Каменное Сердце. По столице уже пошли слухи о том, что, едва приехав домой, Синдарилл заперся в своем особняке и носу не кажет. Версии о причине его поведения ходили самые разные, но самой популярной, конечно, была тема безответной любви. Дескать, встретил наш неприступный лорд в форпосте свою судьбу… В общем-то, не так уж они были и не правы. И тем невероятнее казалось завоевать его сейчас. Да что там завоевать… Урвать хотя бы кусочек, хотя бы одну ночку… Ведь наверняка с ним сладко-сладко… Себастьян Синдарилл был одной из самых крупных и желаемых добыч каждого сезона не только благодаря своему богатству и красоте, но и благодаря своей неприступности. Чем недоступнее запретный плод, тем он слаще… В королевстве можно было по пальцам пересчитать тех людей, с которыми он спал. Да и то, уже никто и не припомнил, есть ли такие вообще.
И сейчас Лейто не верил самому себе, когда ощущал, как сильное тело накрыло его собственное, как движется в нем горячая плоть, как жаркое дыхание опаляет шею… Он в самом деле, в самом деле занимался любовью с самим Себастьяном! Рассказать кому, не поверят. Его Величество приказал ему любыми путями уговорить Синдарилла прийти на бал. Но вообще-то он и не надеялся, что у него что-то выйдет. Сотни куда более опытных ловеласов до него пытались добиться внимания этого мужчины, где уж ему до них, простому мальчишке, чья карьера только начиналась и пока вроде бы шла успешно благодаря смазливому личику? Но ему несказанно повезло…
Он задыхался в сильных объятиях, жадно глотал воздух, слепо искал поцелуев своего желанного любовника, крепко прижимал его к себе ногами, словно ни за что на свете не хотел расстаться с ним. Стонал, извивался, насаживался раз за разом, всхлипывал и метался под этим телом… И в самый последний момент вскрикнул, но тут же зажал себе рот рукой, сам не зная зачем. И вовремя. Чтобы услышать, как на ухо ему шепнули бессильно:
— Айлин, солнце…
Недолго Себастьян пребывал в послелюбовной эйфории. Очнувшись уже через пять минут, он отстранился от мальчишки, хладнокровно натянул бриджи и накинул рубашку, которую Лейто успел с него стянуть в любовном пылу. Королевский герольд лежал на его диване в бесстыжей позе, раздвинув ноги, и все никак не мог отдышаться. По белым бедрам стекали капельки серебристого семени, на щеках все не угасал жаркий румянец, а на лице застыло выражение блаженства. Себастьян бросил на него один-единственный взгляд и закрыл глаза, поджимая губы. За все время их занятия он не открывал их ни разу, ведь лицо Айлина стояло перед ним как живое, и было ужасно легко представить себе, что это он извивается под ним, что это его стоны сейчас ласкают слух… Тем более еще так свежи были воспоминания о той ночи, что раз за разом приходила ему во снах, воскрешаясь в памяти, мучая и иссушая изнутри.