Кто-то рассмеялся. Боль пронзила ноги. Земля под ним содрогнулась. Наверное, он внутри наземного дредноута, вместе с его экипажем. Они, наверное, злятся, что дредноут подбили, а сами они погибли. Они с ним говорят, что ли? Ему, наверное, померещилось, что дредноут с развороченной башней объят пламенем. А может, в этой громадной штуке остался неповрежденный уголок? Может быть, погибли не все?
– Уороси? – прозвучал голос. Он догадался, что это его собственный.
– Ах, Уороси, Уороси! – передразнил другой голос.
– Помоги… – выговорил он и попытался шевельнуть руками, но ничего не получилось, только стало больно.
– Ах, Уороси, Уороси, помоги…
Под кортами на территории одного из факультетов Военно-технологического института в городе Кравинир на Аорме. Именно там хранились души старых воинов и военных советников. В мирное время в них не было нужды, а на войне они составляли ценный ресурс. Кроме того, тысяча душ есть тысяча душ, их нужно было спасти от мятежников-Невидимых. Так решила Уороси. Она сама избрала эту миссию. Отчаянную и опасную. Для этого она задействовала все свои связи и добилась поставленной цели, как и в тот раз, когда вытребовала, чтобы их с Квиланом отправили служить в одно подразделение. Все, пора! Вперед! Шевелись! Быстрее!
Кстати, они туда добрались?
Он смутно помнил холод и мрак, лабиринт коридоров, тяжелые двери, очерченные ложным сиянием на визоре шлема. С ним были Хюльпе и Нолика, адъютанты, его лучшие, самые доверенные слуги, плюс трое из флотского спецназа. Рядом Уороси – ружье вскинуто на изготовку, движения отточены, изящны даже в броне. Его жена. Ему бы отговорить ее, но она осталась непреклонна. Это ее идея.
Хранилище субстрата было размером с бытовой переносной холодильник. Во флайер не влезет. Не с нами вместе.
– Слышь, Наделенный? Давай снимем эту штуку. Ну-ка, а вдруг поможет…
Смех.
Снимем эту штуку. Ни за что не вернуться. Флайер. Она была права. Два спецназовца унесли находку. Им с ней не взлететь. Никогда. Это Уороси? Вот только что она утерла ему лоб. Он хотел ее окликнуть, вымолвить хоть слово.
– Что он там бормочет?
– Фиг его знает.
Рука очень болела. Правая или левая? Он был зол на себя, что не в состоянии их различить. Как глупо… Ой-ой-ой… Уороси, ну почему?…
– Да ты ее оторвешь!
– Нет, только перчатку стяну. Она снимается. Вдруг у него там кольца или еще что… У них всегда такое есть.
Уороси что-то шепнула ему на ухо. Он снова уснул. А она тем временем ускользнула.
– Уороси! – пытается выговорить он.
Явились Невидимые, с тяжелым вооружением. Наверное, корабль тоже есть, и группа сопровождения тоже. «Зимней буре» лучше остаться в укрытии. Они предоставлены сами себе. Ждали, пока за ними вернется флайер. Их обнаружили, атаковали. Полное поражение. Безумие вспышек и взрывов; контратака лоялистов с какой-то отдаленной позиции. Они бежали под дождем; здание позади загорелось, смялось и осело, залп энергопушек превратил его в груду тлеющей золы. Спустилась тьма. Они остались одни.
– Не трогай!
– Мы только…
– А ну живо слушай мою команду, не то я вас, ублюдков, здесь нафиг брошу посреди дороги. Если выживет, срубим за него выкуп. Даже мертвый он стоит больше вас двоих живых, придурки головожопые. Если он до Гольсе не дотянет, составите ему компанию на небесах.
– Да никуда он не дотянет! Сами видите, он до утра не доживет!
– Ну, если по дороге встретим каких-нибудь полудохлых врачей, пусть им сразу займутся. А пока сами что-нибудь придумайте. Вот. Медпакет. Если выживет, увеличу вам пайку. Кстати, у него нет ничего ценного.
– Эй! Эй, а наша доля в выкупе?! Эй, погоди!
Они летели в кратер, соскользнув по склону ямы. Взрыв вдавил их в грязь. Броня спасла от немедленной гибели. Ему в шлем что-то врезалось, динамики взвыли, визор наполнился ослепительным светом. Он сорвал шлем и отбросил его в лужу воды на дне кратера. Новые взрывы. Он увяз в грязи.
– Эй, Наделенный, от тебя одни проблемы, знаешь ты это, мешок с говном?
– А как эта штука работает?
– Фиг его знает.
Дымящийся наземный дредноут с сорванной башней, оставив на склоне широкую сочлененную ленту гусеницы, надсадно зарычал и сполз в кратер. Уороси очнулась первой, выбралась из вязкого месива, попыталась и его вытащить, но тяжелая машина погребла его под собой. Он завопил: чудовищный груз впечатал его в грязь, сдавил ноги, переломал кости.
Он видел, как взлетел флайер, унося ее на корабль, к безопасности. Небо полнилось вспышками, уши гудели от взрывов. Наземный дредноут содрогался, внутри рвались боеприпасы, каждый взрыв исторгал у него вопль. С небес хлестал дождь, заливал лицо, пропитывал шерсть, скрывал слезы. Вода в кратере прибывала, предлагая альтернативный способ смерти, но очередной взрыв в недрах горящей машины сотряс землю, из лужи взметнулся фонтан грязи, и вода, пенясь, унеслась в глубокую воронку. Туда же обвалился и склон кратера, нос наземного дредноута накренился, задок вздернулся, и огромная машина с грохотом кувыркнулась в дымящуюся яму, откуда вырвались новые оглушительные взрывы.
Он попытался выкарабкаться, упираясь руками, но не смог. Тогда он начал откапывать ноги.
Наутро разведчики Невидимых, прочесывая местность, обнаружили его, увязшего в грязи: за ночь он прокопал вокруг себя канавку, но освободиться так и не сумел. Один из мятежников пнул его в голову, приставил ко лбу дуло, но у Квилана хватило сил сообщить им свое имя и звание, и Невидимые, не обращая внимания на вопли, вытянули его из грязевой ловушки, выволокли из ямы и швырнули в кузов раздолбанного бронегрузовика, к мертвым и умирающим.
Фургон с обреченными тащился медленнее всех, будто не надеясь завершить это путешествие. Тыльные дверцы сорвало в какой-то перестрелке, и грузовик со скоростью пешехода плелся по бескрайней Феленской равнине. Его закинули в кузов, вытерли с глаз кровь, и он увидел дочерна выжженную землю с редкими мазками дыма на горизонте. Черные и серые облака то и дело осыпались пеплом, будто ласковым дождем.
А когда грузовик полз по низине, хлынул настоящий ливень; дорогу быстро развезло и затопило, вода переливалась через борта. Его, воющего от боли, подняли с пола и швырнули на заднюю скамью. Сам он, с трудом двигая головой и одной рукой, беспомощно смотрел, как три пары носилок с ранеными скрылись в водовороте бурой жижи. Он и еще один пленный закричали, но их никто не слышал.
Грузовик трясло и болтало из стороны в сторону, как щепку в потоке. Широко распахнутыми глазами он смотрел в искореженный потолок, а грязная вода все прибывала, погребла утопленников, подступила к его коленям. Он не знал, стоит ли цепляться за жизнь, но, поразмыслив, решил, что стоит, поскольку остается крохотный шанс снова увидеть Уороси. Наконец грузовик обрел устойчивость, медленно выполз из затопленной низины и, фырча, потащился дальше.
Вязкая грязь – вода, смешанная с пеплом, – вытекала через дыры в бортах, обнажая трупы, покрытые серой слизью, точно саваном.
Грузовик то и дело объезжал воронки, оставленные снарядами, и, кренясь из стороны в сторону, пересек два понтонных моста. Навстречу неслись другие машины, а однажды над крышей фургона пролетели два сверхзвуковых истребителя, взметая с дороги пепел и пыль. Фургон никто так и не обогнал.
Два ординарца Невидимых, неохотно исполняя приказ старшего по званию, оказывали ему минимальный уход. На самом деле это были Неслышимые, кастой выше с точки зрения лоялистов. Их подопечный выжил, и настроение парочки непредсказуемо менялось: они то радовались, что им достанется часть выкупа, то сокрушались, что он не сдох. Он мысленно нарек их Говнюком и Пердуном и гордился тем, что не помнил их настоящих имен.
По большей части он грезил. В основном ему мерещилось, как он разыщет Уороси, которая и знать не знает, что он выжил, и его появление станет для нее полнейшим сюрпризом. Он пытался представить выражение ее лица, смену эмоций.
Разумеется, все произойдет совсем не так. На его месте она поступила бы точно так же и попыталась бы разузнать, что с ним случилось, отчаянно надеясь, что он каким-то чудом уцелел. Значит, она узнает, или ей сообщат, как только станет известно о его спасении, поэтому он не увидит такого выражения, какое сейчас воображает. Однако он мог его себе представить и проводил за этим занятием часы напролет, пока грузовик, подскакивая на ухабах и скрипя, тащился по испепеленной равнине.
Как только к нему вернулся дар речи, он назвался, но этому вроде бы не придали значения; для них важно было лишь, что он аристократ, в броне и с метками благородного. Он не знал, надо ли напоминать им, как его зовут. Если эту информацию передадут вышестоящим, то Уороси, возможно, скорее узнает, что он жив, но суеверная, заскорузлая часть его сознания сопротивлялась, поскольку он легко представлял себе, как ей об этом сообщают – надежда на чудо, вопреки всему, оправдалась, – и представлял выражение ее лица, но с равной легкостью сознавал, что без медицинской помощи может умереть от ран, ведь с каждым днем он все слабеет.
Будет слишком жестоко, если она сперва узнает, что он выжил, а потом выяснит, что он умер от ран. Он не стал напоминать своего имени.
Возможно, будь у него чем откупиться, он бы поднял шум, но денег при нем не было, а лоялисты (и силы наемников, которым было все равно, на чьей стороне воевать), оттесненные к родной планете Чел, вынужденно перегруппировывались. Впрочем, это не имело значения. Уороси там, с ними. Она в безопасности. Он продолжал воображать, какой у нее будет вид.
Он впал в кому задолго до того, как фургон прибыл в полуразрушенный город Гольсе. Его выкупили и перевезли в бессознательном состоянии. Только спустя четверть года, когда война закончилась, он вернулся на Чел и лишь тогда узнал об участи «Зимней бури» и Уороси.
Он отбыл ночью по бортовому времени всесистемника, когда солнцеполоса, потускнев, почти исчезла и темно-багровое сияние озарило три огромных корабля и редкие стайки машин вокруг них.
Он снова сменил перевозчика и оказался на так называемом сверхбыстром дозорном корабле; начался последний этап путешествия к орбиталищу Масак. Пройдя внутренние поля у кормы «Санкционного списка», корабль отделился от серебристого эллипсоида и лег курсом на звезду и систему Лацелере, а всесистемник – огромная пещера воздуха и света в межзвездной пустоте – начал закладывать вираж для возвращения в челгрианскую зону космоса.
Аэросфера
Уаген Злепе, ученый, свисал с левого субвентрального участка кожной кроны дирижаблевого левиафавра Йолеуса, держась цепким хвостом и левой рукой. В одной ноге он сжимал глифопланшетку и писал в ней свободной рукой. Другая нога болталась в воздухе, временно избыточная для его нужд. Он был облачен в мешковатые светло-вишневые панталоны (закатанные выше колен) с широким кушаком и короткую черную куртку со сложенным капюшоном; вокруг щиколоток сомкнулись толстые зеркальные браслеты, шею обвивало ожерелье с четырьмя тусклыми камешками, а голову прикрывала шапка с кисточками. Его кожа была светло-зеленой; стоя на задних ногах, он достигал двух метров, а если измерять от носа до хвоста, то немного больше.
Вокруг, за ветвями кожной кроны левиафавра, шелестевшими в потоках воздуха, во все стороны тянулась дымчато-синяя бездна, а сверху обзор ограничивался телом существа.
В небе тускло сияли два из семи солнц: одно, большое и красное, справа и совсем низко над условным горизонтом, а другое, маленькое и желтовато-оранжевое, слева и примерно в четверти охвата сферы прямо внизу. Никаких других представителей мегафауны заметно не было, хотя Уаген знал, что вблизи присутствует как минимум один – непосредственно над вершиной Йолеуса. Дирижаблевая левиафавриха Мюэтениве уже три стандартных года была в течке. Йолеус все это время неотрывно следовал за ней, держась совсем рядом, снизу и чуть позади, галантно заигрывал с нею, убеждал, терпеливо дожидался начала своего сезона страсти и между делом отгонял всех потенциальных женихов – оскорблениями, заразой или просто сшибал с пути.
По меркам дирижаблевых левиафавров трехлетние отношения считались легкой влюбленностью и почти наверняка обречены были угаснуть бесплодно, однако Йолеус, судя по всему, был настроен решительно, ведь именно страсть привела его в глубины аэросферы Оскендари, где он пребывал уже пятьдесят стандартных дней; обыкновенно столь огромные существа предпочитали оставаться выше, где воздух был разреженней. Внизу же плотность воздуха была такова, что даже звук голоса Уагена Злепе менялся, а дирижаблевому левиафавру приходилось тратить значительные усилия на поддержание подъемной силы. Мюэтениве испытывала пыл и крепость плоти Йолеуса.
Где-то еще выше и впереди по курсу, вероятно на расстоянии пяти-шести суток медленного полета, находилась гигалитическая двояковыпуклая сущность, известная как Бютюльне; там пара левиафавров могла бы наконец сочетаться, но, скорее всего, этого не произойдет.
Вообще, трудно было предсказать, доберутся эти двое до живого континента или нет. Птицы-посланники доносили, что массивный конвекционный пузырь сформировался на нижних уровнях аэросферы и быстро поднимается, а значит, если в ближайшие несколько дней его удастся перехватить, то парящего мира Бютюльне можно достичь сравнительно легким способом; но время поджимало.
Среди разнообразных представителей бортовой фауны Мюэтениве и Йолеуса – подчиненных организмов, симбионтов, паразитов и гостей – ходили слухи, что Мюэтениве проваландается на этом уровне еще два или три дня, а потом неожиданно рванет на большой скорости в пространство над конвекционным пузырем, чтобы проверить, сумеет ли Йолеус за ней угнаться. Если ему, то есть им обоим, удастся этот маневр, то величественное появление пары в окрестностях Бютюльне станет весьма впечатляющим зрелищем для многотысячной ассамблеи их соплеменников.
Однако же за последние десятки тысяч лет Мюэтениве зарекомендовала себя ветреной особой, склонной к неосмотрительно рискованным поступкам, и нередко допускала промахи в своих брачных и иных состязаниях. Вполне возможно, что они не успеют вовремя добраться в нужную область, и паре мегадеревьев со всеми их обитателями, ползающими, висящими или летающими, не достанется ничего, кроме турбулентности или, хуже того, нисходящего воздушного течения, пока сам пузырь Бютюльне будет преспокойно возноситься в разреженные слои аэросферы.
Учитывая также легендарную, неподражаемую репутацию гигалитической линзы Бютюльне, обитателей Йолеуса несколько тревожило то обстоятельство, что, как намекали птицы-разведчики, пузырь наметился особенно крупный, а Бютюльне одолела охота к перемене мест, так что существо вполне могло подставиться возносящемуся потоку и воспарить на нем в верхние слои аэросферы. Если это произойдет, то встреча с новым гигалитическим созданием состоится через долгие годы, а то и через десятилетия, а Бютюльне снова появится в поле зрения не раньше чем через несколько веков или тысячелетий.
Помещения для приглашенных гостей на Йолеусе находились в клубнеобразном наросте над третьим дорсальным плавником, недалеко от его высшей точки. Внутри этой структуры, напоминавшей огромный выдолбленный плод диаметром под пятьдесят метров, и обосновался Уаген.
Вот уже тринадцать лет он вел здесь наблюдения за Йолеусом, мегафауной и экологией аэросферы и теперь склонялся к мысли радикально увеличить планируемую продолжительность жизни и столь же радикально преобразиться, чтобы лучше приспособиться к масштабам аэросферы и срокам жизни ее крупных обитателей.
Бóльшую часть девяноста прожитых в Культуре лет Уаген придерживался базовой гуманоидной формы. Нынешнее приматообразное обличье вкупе с некоторыми технологиями Культуры (хотя и без использования полевых устройств, которые мегафауна запрещала по каким-то не вполне ясным соображениям) позволяло ему удачно адаптироваться к жизни в аэросфере.