— Капак, — он лучезарно улыбается, как будто мы закадычные друзья, — вы последний, кого я ожидал здесь увидеть. Приехали проинспектировать нас или…
— Я хочу увидеть гроб Кардинала, — прерываю я.
Это несколько отрезвляет его.
— Кого? А, вы имеете в виду другого Кардинала, мистера Дорака?
— Именно.
Он неуверенно улыбается:
— Довольно поздно для визита. Могу я спросить…
— Просто проведите меня к нему. Немедленно. Прежде чем я заменю вас тем, кто умеет выполнять распоряжения сразу же после того, как их получает.
Сайнс мрачнеет, но у него достаточно мозгов, чтобы промолчать. Он ведет меня по лабиринту гробов. Я молча следую за ним, не обращая внимания на шепот за спиной.
Пройдя глубоко внутрь Холодильника, мы останавливаемся около склепа. Маленькое, восьмиугольное металлическое сооружение, единственное стоящее отдельно. Все остальные гробы стоят вместе. Кардинал после смерти, как и при жизни, проживает один. Вход в склеп закрыт компьютеризированной дверью.
— Я — единственный, кто знает код, — сообщает Сайнс, колдуя над дверью. — Стены напичканы самой современной сигнализацией. Кардинал заранее убедился, что его тело будет недоступно для грабителей могил.
— А что случится, когда вы умрете? — спрашиваю я.
— Я храню код на файле в секретном месте. Мой преемник сможет его найти.
После серии громких щелчков дверь распахивается, и я отступаю назад. Внутри сияет свет.
— Он включается автоматически, когда открывается дверь, — объясняет Сайнс в ответ на мой вопросительный взгляд.
Я захожу внутрь. Гроб Кардинала размещен на пышно украшенной мраморной плите в центре помещения. Он часто говорил, что ему все равно, что станет с его телом после смерти, однако оставленные им подробные инструкции, что надо сделать с его останками, доказывали противоположное.
— Выйдите и заприте за собой дверь, — говорю я Сайнсу.
Он хмурится:
— В комнате нет вентиляции. Через несколько часов воздух кончится.
— Все нормально. Я дам сигнал, когда захочу выйти.
— Но здесь нет кнопки, которую можно нажать. Никто не услышит вас, если вы даже станете колотить в дверь или в стены — слишком плотная изоляция.
Я на минуту задумываюсь.
— Тогда возвращайтесь через час. Если я захочу остаться дольше, я дам знать.
— Вы — начальник, — бормочет Сайнс, нехотя нажимает пару кнопок и тревожно смотрит, как закрывается дверь, оставляя меня наедине с Кардиналом.
— И тогда их стало двое, — тихо говорю я и поворачиваюсь, чтобы осмотреть гроб.
Полная тишина.
Я обхожу гроб. Длинный. Широкий. Черный. Имя Фердинанда Дорака выгравировано на серебряной табличке, даты рождения и смерти и короткая эпитафия «Никто не сказал мне, что настанут дни, подобные этим». Меня одолевает приступ смеха. Приятно видеть, что старый бастард до самого конца сохранил чувство юмора. Я пропустил похороны Кардинала. У меня были другие поводы для беспокойства, например как управлять городом, готовым взорваться после смерти своего прежнего правителя.
— Где ты теперь? — Я дотрагиваюсь до гроба. Он теплый, сделан из твердого пластика, но мягче, чем я ожидал. — Катаешься в преисподней у черта на заднице? Подрываешь основы царствия небесного? Или просто гниешь здесь?
Не знаю, верю ли я в жизнь после смерти. Я являюсь доказательством, что мертвых можно вернуть обратно. Но что случается с миллиардами душ, которых виллаки не перехватили по пути на тот свет? Священники могущественны, но я не могу представить, как они отбирают власть над душами у Бога или дьявола. Возможно, они властвуют только над мертвыми, потому что мертвым больше некуда деться.
Покачав головой, я осматриваю крышку гроба. Ее удерживают шурупы, которые легко отвернуть. Подавляя дрожь, я отворачиваю их все, тихо поднимаю крышку гроба и кладу ее рядом. Я ожидаю увидеть что угодно: живого, усмехающегося Фердинанда Дорака, одного из виллаков, даже пустой гроб, — однако все, что является моему взору, это самый обычный труп с серой кожей.
Волосы Кардинала спутаны, ногти — длинные и неровные, пальцы скрючены, но в остальном он такой же, каким я его помню. Руки скрещены на груди в обычной манере мертвых. Я проверяю мизинец на его левой руке. Обычно он отгибался в сторону от остальных, когда Кардинал создавал нового Аюмаркана. Теперь он прямой. Не знаю, кто ныне возвращает мертвых к жизни, только не этот ветхий мертвец.
Из любопытства я дотрагиваюсь двумя пальцами до левой щеки Кардинала. Слышится легкий хруст крошащейся кости. Я быстро отдергиваю руку, чтобы что-нибудь не сломать.
Кардинал находился в довольно жалком состоянии, когда его соскребли с тротуара у подножия Дворца: падение с пятнадцатого этажа — это слишком даже для самого крепкого сукиного сына. Сотрудники похоронного бюро провели невероятную работу, чтобы собрать его тело воедино для транслировавшихся по телевизору похорон, но оно все держится на честном слове. Один удар в челюсть, и его голова рассыплется.
Я усмехаюсь при мысли об осквернении останков — часть меня ненавидит Кардинала, за то, что он создал меня и приговорил к вечной жизни, — но я не стану этого делать. Он только повиновался своей природе, как я повинуюсь своей. Настоящие мои враги — это виллаки, хитрые негодяи, которые манипулируют нами.
Я кладу крышку гроба на место. При этом чувствую себя довольно глупо. Зачем было тащиться сюда? Послание Кончиты, вероятно, имело какой-то другой смысл. Это пустая трата времени. Мертвые не могут видеть. Как только Сайнс выпустит меня, я вернусь во Дворец и соберусь с мыслями. Должно быть, это…
Звук, похожий на стон, мгновенно прерывает мои мысли. Я бросаюсь к двери, но она по-прежнему заперта. Звук идет не снаружи, а отсюда, изнутри. Прислонясь к стене, я стою, пристально глядя на гроб. Я ожидаю, что крышка со скрипом откроется, как в фильмах ужасов, и труп Кардинала, шатаясь, выйдет из гроба. Но этого не происходит. Вместо этого гроб начинает соскальзывать с мраморной плиты. Сначала я думаю, что это колдовские чары, но потом замечаю тонкий металлический выступ сзади и понимаю, что это технология в действии, а не что-то сверхъестественное.
Гроб останавливается. Я делаю несколько шагов вперед и вижу, что мраморная плита пустотелая. Внутри имеются ступени. Пока я смотрю в темноту, обдумывая увиденное, снизу появляется голова — кто-то поднимается вверх. Мое горло сжимается, я начинаю шарить по телу в поисках оружия. Но я перестал носить пистолеты и ножи много лет назад — они не нужны, когда ты бессмертен.
Борясь с желанием броситься к двери и начать колотить в нее, я остаюсь на месте, с ужасом ожидая, что будет дальше. Глядя на фигуру, поднимающуюся по ступенькам, я первым делом понимаю, что это женщина, высокая, с темной кожей и длинными черными волосами. Потом до меня доходит, что она обнажена.
Когда все это вместе вторгается в мое сознание, его пронзает еще более невероятная догадка.
— Ама? — хрипло говорю я.
Ее голова поднимается вверх, взгляд устремляется на меня, но она молчит.
— Ама, — умоляюще повторяю я и, шатаясь, делаю шаг вперед.
Ама Ситува была любовью всей моей жизни, женщиной, которую Кардинал создал для меня. Мы могли быть вместе много лет, но я принес ее в жертву. Часть цены я заплатил, согласившись на эту демоническую сделку.
Ама подносит палец к губам и произносит «шшш». Я стою как вкопанный и смотрю на нее. Мне хочется плакать, но я забыл, как это делать. Она протягивает мне руку ладонью вверх. В страхе я отрицательно трясу головой. Она складывает пальцы лодочкой и жестом зовет меня, ободряюще улыбаясь. Я дрожу, боясь того, что может случиться, если я возьму ее руку, и в ужасе оттого, что будет, если я этого не сделаю. Наконец дотрагиваюсь пальцами до ее руки. Она сжимает их, потом поворачивается и начинает спускаться по ступенькам. Я колеблюсь, стоя наверху — внизу совсем темно и ничего не видно, — но она снова сжимает мою руку и кивает, как бы говоря, что никакой опасности нет. Я знаю, что мне не следует идти за ней. Это безумие — отдавать свою жизнь в руки обнаженного привидения, но я ничего не могу с собой поделать. Разум покинул меня. Духи прошлого предъявили на меня права.
Держась за Аму, я следую за ней по лестнице в неизведанное, лишь смутно сознавая, что гроб, скользя, встал обратно на свое место над моей головой, погрузив нас в полную и всеохватывающую темноту.
Часть вторая
Наемный убийца
Глава первая
ВО ИМЯ ОТЦА
Мой отец был демон. Он убил тысячи людей, порочных и праведных, невинных и виновных — для него это не имело значения. Паукар Вами был высок, черен, как сердце дьявола, с бритой головой, невероятными зелеными глазами и цветными татуировками в виде змей, спускающихся по щекам и встречающихся под нижней губой. Он убивал людей из удовольствия и ради наживы. Он жил лишь с одной целью — уничтожать. Десять лет назад он был стерт с лица земли, и его уникальная порочность ушла вместе с ним.
В перерывах между убийствами Вами произвел на свет целую кучу детей. Я был его первенцем. Последние десять лет я провел в попытках возродить извращенное наследие своего отца. Я стал его живой тенью. Тенью убийцы, смертью для всех, кто вставал у меня на пути.
Меня зовут Эл Джири.
Зовите меня Паукар Вами.
Пятница, 23:00. Я следую по пятам Бэзила Коллинсона с раннего вечера. Если этот подонок не отклонится от своего расписания, он должен выкатиться из казино мадам Лак вскоре после полуночи и отправиться в клуб. Там-то он и умрет.
Бэзил плохой игрок, но он никогда не спускает больше тысячи за один раз. В этом он осторожен. Любит поддерживать порядок в своей жизни. Постоянно одет в один и тот же элегантный костюм. Заботится о жене и детях, скрывает от них истинную природу своего бизнеса. Отрезает кусок от своих прибылей всем нужным людям. Выпивает с влиятельными полицейскими чинами и судьями. Даже платит налоги вовремя и в полном объеме.
Единственная слабость Бэзила — это неистовое влечение к женщинам, которые у него работают. В любое время в его списке имеются от пятнадцати до двадцати леди. Он заботится, чтобы им хорошо платили, и время от времени приглашает одну из них на уикэнд. Там он сбрасывает с себя маску, напивается и подвергает свою жертву всевозможным мучениям и насилию. Чаще всего они уползают еле живые залечивать раны и ушибы, но иногда ему приходится отвозить их в больницу, и я помню по крайней мере два случая, когда нанесенные побои оказались смертельны.
Сутенеры не задевают моих чувств — живи сам и дай жить другим, — но убийцы — совсем другое дело. Мой мотоцикл припаркован наготове у черного хода в казино, если он мне вдруг понадобится, хотя я в этом сильно сомневаюсь. Обычно Коллинсон, когда хочет играть, идет в ближайший клуб. Я жду его появления в квартире на четвертом этаже здания, расположенного напротив казино. Она принадлежит парню по имени Джордж Адамс. Он работает по ночам и живет один. Он никогда не узнает, что я бываю там. Выслеживая жертву, я предпочитаю не пользоваться съемной квартирой.
Полночь наступает и проходит. Воздух пропитан злыми ритмами музыки типа «пошло оно все на хер!», порочным смехом, пьяными приветствиями и насмешками, ревом такси и случайными перестрелками. Город отрывается. С недавних пор участились беспорядки. Стычки между бандами, уличный разгул, нападения на полицию. Дело в том, что Кардинал Мк II исчез. Если это правда, то это плохая новость. Я не испытываю никакой симпатии к преемнику Дорака, но он, по крайней мере, объединял всех. Если он убит или похищен, в городе начнутся беспорядки и улицы зальют потоки крови.
Бэзил Коллинсон выходит через сводчатые сверкающие двери заведения мадам Лак. Я смотрю на часы. 1:23. Позже, чем обычно. Вероятно, попал в полосу везения. Я выхожу из комнаты осторожно, заботясь о том, чтобы не оставить следов, бесшумно спускаюсь по лестнице и иду за Бэзилом, который поворачивает за угол в конце улицы. Он один, что уже является удачей. Попутчик осложнил бы задачу. Теперь остается всего лишь выбрать подходящий момент для удара. Прижимаясь к стенам, переступая через осколки битого стекла, я следую по пятам за Коллинсоном, невидимый и неслышимый сын сумерек. Бредущая впереди добыча мурлыкает что-то и щелкает пальцами в такт мелодии. Скорее всего, он не услышал бы меня, даже если бы не был так погружен в себя. Все-таки девять лет практики. Только очень редкая жертва видит или слышит мое приближение. Для остальных я материализуюсь из ночного воздуха, как некое чудище из детских кошмаров.
Бэзил поворачивает на Ходжсон-стрит и устремляется к клубу «Трудный случай» — ретро в стиле 90-х. Ему придется сделать крюк по Стайн-авеню. Она всегда плохо освещена. За несколько последних ночей вандалы разбили два фонаря. Здесь я его и прикончу.
Я достаточно близко подбираюсь к Бэзилу, чтобы разобрать, какой мотивчик он мурлычет. Песня Дилана «Как катящийся камень». Хорошая песня, и он очень мило напевает ее, но я не слушаю. Не могу позволить себе думать о нем, как о человеке. Он сутенер, убийца — короче, добыча. Я — Паукар Вами, сам себя назначивший палачом. У меня нет милосердия. И на хрен мне сдалось его пение.
Коллинсон повернул на темную Стайн-авеню. Я набираю скорость, поглаживаю покрытый лаком человеческий палец, висящий на цепочке у меня на шее, и бесшумно подкрадываюсь к нему, вытащив из-за пояса длинный кривой нож. Он остро заточен. Я не дам ему шансов. Убийство стремно, если вы не укладываете вашу жертву с одного удара.
В последний момент Бэзил что-то чувствует. Он начинает поворачиваться, но уже слишком поздно. Я взмахиваю ножом и, шипя, как камышовый кот, которым я становлюсь в мгновения убийства, молниеносно провожу по его горлу от уха до уха, используя инерцию дернувшейся головы, чтобы глубже всадить лезвие в плоть.
Бэзил умирает раньше, чем ударяется о землю, хотя ему нужно время, чтобы понять это. Он дергается в конвульсиях, кровь фонтаном бьет из перерезанного горла. Я отстраняюсь от струи, позволив стене принять этот теплый фонтан, и бесстрастно наблюдаю, как постепенно замирают его руки и ноги. Когда он затихает и поток крови становится спокойной струйкой, я делаю шаг вперед и приседаю. Я действую быстро. На мне одноразовые пластиковые перчатки. Я погружаю указательный палец в лужу крови, которая растекается вокруг его головы, расстегиваю ему рубашку на груди и наскоро пишу на ней, несколько раз обмакивая палец в кровь: «Вот что случается с сутенерами, которые плохо обращаются со своими женщинами. П.В.».
Закончив, я закрываю глаза Бэзила Коллинсона и произношу над ним молчаливую молитву: «Этот сукин сын — твой, Господи. Делай с ним все, что захочешь. Только не присылай его обратно». Я делаю это непроизвольно. Бормочу подобные слова над многими из тех, кого убил. Сила привычки, которую я никогда не старался побороть, хотя следовало бы это сделать — теряются секунды.
Встав, проверяю, не видел ли кто меня, потом растворяюсь в тени домов и деревьев. Как обычно, они принимают меня, и вскоре я становлюсь невидимкой для всех, кроме самого города.
Я просыпаюсь рано, еще нет семи. Я бы с удовольствием придавил еще пару часиков, но, раз уж проснулся, нет смысла снова пытаться заснуть. Лучше встать и заняться ежедневными делами, чем лежать и думать о Коллинсоне и других жизнях, которые я отнял. Я могу примириться с жизнью, которую веду, когда я активен (когда я Паукар Вами), но если я расслабляюсь и предаюсь размышлениям, на меня находят сомнения, и эти сомнения могут прикончить, если дать им волю. Я должен постоянно действовать. От этого зависит мое душевное равновесие.
Погода стоит более жаркая, чем обычно в это время года, но сегодня утром меня пробирает холод, и я начинаю с нескольких отжиманий из упора, чтобы согреться. Отжимаюсь не менее трех сотен раз, и только тогда появляются первые капельки пота. В последние десять лет я постоянно тренируюсь. Приблизительно шесть часов сна каждый день, пара часов — на еду, умывание, уборку и хождение по магазинам, остальное — разработка планов и прочесывание улиц. Никакого свободного времени. Я не читаю, не смотрю телевизор, не слушаю радио. Иногда сую нос в газеты, хожу в библиотеки для исследований и просматриваю компьютерные файлы в поисках нужных сведений. В остальное время нахожусь в постоянном движении, в бесконечном действии, думаю только о сложных задачах, которые должен решить.