Обхватив руками добычу, она заняла любимый стол у окна и погрузилась в чтение, по привычке запустив пальцы в волосы, трепля туго заплетённую с утра косу.
3.
Автор монографии начинал повествование с седой древности, рассказывая, что на территории современного графства Уилтшир люди жили ещё со времён Римской империи, а то и раньше. Подробные рассказы были проиллюстрированы старинными гравюрами, изображавшие прошлое наизусть знакомой Лиссе местности.
Высокий холм, возвышающийся над окрестными зелёными долинами, был облюбован издавна, поэтому ничего удивительного не было в том, что в двенадцатом веке там возвели аббатство Святого Августина, вокруг которого быстро выросла процветающая деревушка. Аббатство благоденствовало долгие годы, туда стекались странники, монахи вели обширное хозяйство.
Но амбиции Генриха Восьмого привели к тому, что обиталище было разрушено, а восемь самых отчаянных монахов — повешены на большом дубе на потеху ворон, потому как осмелились воспротивиться приказу короля, защищая от его войск высокие стены монастыря. Долго висели страшные обглоданные трупы, пугая округу, напоминая о том, чем грозит непослушание высочайшей воле.
Лисса с интересом поглощала новые подробности: некоторые детали были ей незнакомы, что, впрочем, не удивляло — ребёнку не стоило слышать подробностей ужасов минувших веков до поры до времени. Про повешенных монахов она слышала когда-то от старой нянюшки, та иногда ворчала о „восьми повешенных локоть к локтю на одном дереве“, но только теперь Лисса смогла понять, откуда взялась странная присказка.
Но вот, перевернув страницу с рисунком, изображающим живописные развалины, Лисса увидела знакомое имя, которое давно надеялась найти. Как правило, про Уинстон-Мэйнор говорили в свете позднейших перестроек в елизаветинские времена, а имя строителя первого здания на месте разрушенного монастыря не упоминалось. И вот наконец-то Лиссе попалось на глаза давно ожидаемое имя основателя, того, кто получил в дар земли от короля: сэр Себастьян Уинстон.
Со старинной чёрно-белой гравюры на девушку сурово взирал молодой вельможа, воин, одетый по моде того времени. Длинные волосы вились по плечам, черты лица поражали соразмерностью и внутренним благородством. К сожалению, отсутствие красок мешало полному восприятию образа, но и такая малость была подарком: наконец-то Лисса увидела того, кто составлял смысл её жизни уже долгие годы. Теперь она знала, как Себастьян выглядел при жизни, многие столетия тому назад. Богатое воображение дорисовало недостающие детали: высокий рост, меч на перевязи, сверкание глаз.
— Мисс Уинстон, вы пропустите обед, — раздался строгий голос за спиной.
— Миссис Лангвуд, могу я забрать эту книгу? — вздрогнув от неожиданного вторжения, поинтересовалась девушка, обернувшись. — Я не успела дочитать…
— Что вы! — возмутилась старая дама. — Вам вообще ещё рано читать подобные книги. Я сожалею, что пренебрегла обязанностями и оставила вас без присмотра. Я прошу немедленно вернуть том на место.
— Но, миссис Лангвуд, я хотела почитать про свой дом!
Лисса закусила губу: она понимала, что хранительница библиотеки права: книга была взята из секции, куда ей не разрешалось заходить.
— Нет, — непреклонно отрезала миссис Лангвуд. — И не спорьте со мной, данная монография слишком тяжела для понимания четырнадцатилетней девочки.
Тяжело вздохнув, Лисса поднялась со стула и направилась к полкам, чтобы под пристальным взглядом хранительницы вернуть книгу на место. Не удержавшись, она раскрыла ещё раз том на развороте с рисунком и кончиками пальцев задумчиво провела по шероховатой бумаге. Хотелось дочитать главу, но было очевидно: теперь миссис Лангвуд с неё не спустит глаз. Губ коснулась лукавая усмешка, и Лисса упрямо качнула головой из стороны в сторону, уверенная, что она найдёт выход.
***
Болезнь миссис Уинстон осложнилась, поэтому и пасхальные каникулы Лисса провела в школе, встретив своё пятнадцатилетие в гордом одиночестве. Она переживала за мать, но страх потерять не сильно терзал девушку, как бы кощунственно это ни звучало. Арабелла Уинстон была женщиной отстранённой и болезненной, постоянно мучилась мигренями, а с дочерью общалась крайне мало, передав девочку на руки нянькам, а потом — гувернанткам. Лисса никогда не видела от неё ни нежности, ни особого внимания.
Авантюра с книгой так и не принесла успеха: миссис Лангвуд смотрела за странной студенткой в оба глаза, подобно коршуну на охоте. В отчаянии Лисса перекопала всю доступную часть библиотеки пансиона — надо сказать, довольно обширной библиотеки, —, но кроме скупых данных и одного упоминания имени ничего больше о сэре Себастьяне Уинстоне не отыскала. Тайная вылазка посередь ночи, предпринятая на свой страх и риск, окончилась сокрушительным фиаско: вопреки обыкновению, дверь была заперта на ключ, словно хранительница подозревала возможность таких шагов Лиссы.
Если бы она смогла попасть домой! Тогда, помимо долгожданной встречи, можно было бы поползать по полкам библиотеки Уинстон-Мэйнора или даже забраться в кабинет отца, где тоже хранилось немало книг. Там наверняка должны были найтись серьёзные труды по истории дома, подобные изъятому миссис Лангвуд тому.
Лисса сдавала последние экзамены, когда приехал один из доверенных слуг с письмом отца, содержащим приказ немедленно ехать домой. В ходе серьёзного разговора со строгой директрисой пансиона, гнева которой побаивались все ученицы, девушка получила список литературы для самостоятельного изучения и предупреждение о необходимости по возвращении сдать пропущенные экзамены. Лисса отлично понимала: стряслось нечто серьёзное. Это было заметно и по взгляду директрисы, и по молчанию старого Билла, который приехал за ней в пансион.
Дом девушка застала в глубоком трауре. Стояла вязкая тишина, зеркала были завешаны тёмной тканью, немногочисленные слуги передвигались неслышными тенями. Стоило девочке войти в холл, как ей передали распоряжение отца прийти в его кабинет. Проходя по коридорам, она ловила на себе сочувствующие взгляды.
Сэр Артур Уинстон сидел в глубоком кресле за столом, в руках держа бокал с бренди, с отсутствующим взглядом глядя в стену перед собой. Он побледнел и похудел за несколько месяцев отсутствия Лиссы, выглядев теперь старше своих тридцати с небольшим.
— Алиссия, я рад, что ты здесь, — уронил он чуть слышно, заметив дочь. — Сядь.
Отец традиционно называл дочь полным именем, обычно вызывая недовольную гримаску, но на сей раз девушка сдержалась.
— Здравствуй, отец, — поздоровалась она, садясь на стул и старательно держа прямо спину.
— Я вызвал тебя домой, потому что вчера умерла твоя мать, — отстранённо сообщил сэр Артур. — Завтра приедут родственники, будут похороны. Я надеюсь, ты будешь вести себя соответственно моим ожиданиям. А сейчас оставь меня, обед принесут к тебе в комнату.
Лисса поднялась со стула и медленно вышла за дверь. Мысль о том, что её матери более нет на свете, была болезненна, но куда меньше, чем можно было предполагать в подобной ситуации. Вспомнилось, как её сокурснице осенью сообщили о смерти матери. Девушка билась в истерике, рыдала, по возвращении в пансион месяца два ходила призраком. Ничего подобного Лисса не испытала. Миссис Уинстон была слишком далека, чтобы её смерть причинила дочери много горя.
Лисса поднялась в комнату, поела, выслушала причитания экономки и нянюшки, так как обе женщины посчитали своим долгом особенно тщательно заботиться об осиротевшем ребёнке. Пришлось довольно долго дожидаться, пока в доме всё стихнет: слуги готовились к приезду родственников, наводя порядок в гостевых спальнях. Наконец опустилась долгожданная тишина, и Лисса, сняв туфли, босиком отправилась туда, куда стремилась попасть всё время отсутствия. Липкий страх сковывал движения. Она боялась, что зайдёт на чердак, а Себастьяна там не будет. Многое могло случиться за месяцы, прошедшие с последней встречи.
Дверь тихо скрипнула, когда Лисса, повернув ключ, нажала на ручку. В комнатушке было темно и прохладно, лишь узкая дорожка света от незанавешенного окна лежала на полу. Сундуки и комод стояли на прежних местах. Дрожа всем телом, девушка преодолела пару ярдов и остановилась у скрытого всё той же плотной тканью зеркала. Лунный луч уютно устроился на плече, путаясь в светлых локонах.
Она простояла минут десять, не решаясь протянуть руку и сдёрнуть покров. По голым ногам тянуло холодом, усиливая дрожь. Не в силах сдерживаться дальше, Лисса протянула руку и упала на колени перед зеркалом, давая волю слезам. Сверху упала пыльная ткань, закрывая девушку плотной пеленой.
4.
Лисса плакала навзрыд. Слёзы лились и лились нескончаемым потоком, вымывая из сердца ещё не до конца осознанную боль от потери матери, обиду на холодность отца, на то, что самое близкое существо было бесплотным и даже сейчас, будучи рядом, не могло утешить иначе, чем словами.
— Лисса, девочка моя, — донеслось до неё. — Если бы я мог тебя обнять. Никогда так не жалел о своей бестелесности. Я безмерно сочувствую твоему горю.
— Это плохо, наверное, — пробормотала она, с трудом сдерживая всхлипы. — Но я не чувствую боли… Ты знаешь не хуже меня, так как заменял и мать, и отца все эти годы… А теперь мама умерла, и отец избавится от меня…
— Ты не должна так говорить, — возразил дух. — Дай мне на тебя взглянуть, милая.
Она послушалась и поднялась на ноги, выпутываясь из вороха тканей. Лисса закрыла глаза, вслушиваясь в знакомые с детства бархатные интонации, а перед глазами возникла гравюра, виденная в книге. Губ её коснулась улыбка, когда она представила, как из зеркала вдруг шагает к ней высокий мужчина с длинными русыми волосами и протягивает руку.
— Себастьян, — всхлипнула она, разгорячённым лбом прижимаясь к зеркалу. — Я так соскучилась. Прости меня, что не попрощалась, уезжая.
— Я тоже соскучился, красавица моя, и понимаю, что ты тогда была слишком расстроена, — мягко ответил дух. — Ты действительно стала настоящей красавицей! Надо же, никогда в нашей семье я не видел такого цвета волос. Я думал, они потемнеют со временем, как было со многими, в том числе со мной, но нет…
Он отвлекал её разговором, не позволяя погрузиться в пучину отчаяния, нежно утешая.
— Ты правда считаешь меня красивой? — подняла заплаканное лицо Лисса.
— Для меня ты всегда будешь самой лучшей, — искренне ответил дух, но его собеседница ждала совсем иных слов.
Несколько месяцев разлуки сделали желание повзрослеть ещё более ярким. Хотелось, чтобы Себастьян перестал относиться к ней, как к ребёнку, а посмотрел как на молодую привлекательную девушку.
— А я видела твой портрет, — смогла улыбнуться Лисса. — Почему ты никогда не рассказывал, что есть гравюры, на которых ты изображён?
— Милая, но не думаешь же ты, что я настолько тщеславен? — в голосе зазвенела ирония. — Я верю, что не давал повода так считать.
— А какими были твои глаза? — тихо спросила Лисса. — Гравюра была чёрно-белой.
— Чуть темнее, чем у твоего отца, синие, — ответил дух.
Лисса, закусив губу, отвернулась. Думать об отце не хотелось совсем. К тому же, отлично зная образ мышления сэра Артура, она понимала, что после смерти жены он не оставит дочь рядом, под любым предлогом ушлёт её к кому-нибудь из многочисленных тёток — материнских сестёр, нашествие которых вот-вот должно было начаться в доме. А это означало разлуку с Себастьяном.
— Я нашла книгу, где рассказывается про Уинстон-Мэйнор, — попыталась отвлечься от грустной темы девушка. — Но хранительница библиотеки отобрала её, не дав прочитать.
— Значит, тебе ещё рано, — примирительно ответил Себастьян, но какая-то странная нотка в наизусть знакомом голосе подсказала Лиссе, что всё не так просто. Словно бы Себастьян не хотел, чтобы она о чём-то узнала…
— Себ, ты действительно считаешь, что пятнадцать лет — это возраст ребёнка? Мою бабушку, насколько я знаю, в пятнадцать уже замуж выдали, — хмыкнула она.
— То было давно, а времена меняются, — возразил призрак. — Мы же с тобой договорились: я тебе сам обо всём расскажу… Когда тебе исполнится шестнадцать.
Лисса с трудом сдержала радость: раньше Себастьян никогда не называл конкретной даты. Теперь же она могла жить, считая дни… С другой стороны, она не собиралась по возвращении в пансион бросать попытки достать заветную книгу.
— Неужели ты думаешь, что книги могут изменить моё мнение о тебе?
— Я совершил слишком много ошибок в жизни, — печально ответил дух. — И немало, когда жизнь закончилась.
— Себ, — нахмурила брови девушка. — К чему ты ведёшь?
— У тебя впереди вся жизнь, — голос словно надломился и теперь звучал глухо. — Ты должна выйти замуж, родить детей. А моё присутствие в твоей жизни лишь мешает! Обещай, что начнёшь общаться с людьми.
— Я не могу тебе этого обещать, — упрямо отвернулась Лисса, скрывая глаза.
— Лисса! Наша дружба зашла слишком далеко, — мрачно продолжил дух. — Пока ты была ребёнком, одиноким, заточённым в старом доме, я мог найти оправдание. Но теперь…
— Мне никто не нужен, кроме тебя! — возразила она. — Зачем мне другие, когда есть ты?
— Так не должно быть… — мрачно возразил Себастьян.
— Уже есть, понимаешь? — голос девушки сорвался на крик. — Я…
— Нет. Не произноси таких слов! — Дух был непреклонен. — Иначе я вынужден буду прекратить общение совсем, перестану откликаться. Я не имею права на ещё одну ошибку…
— Но Себастьян…
Слёзы лились нескончаемым потоком.
— Уходи, Лисса, — холодно ответил дух.
Она развернулась и опрометью кинулась прочь с чердака. Боль разрывала на куски. Первое сильное чувство, в которое переросла детская дружба, было не спрятать. В пансионе девочки шептались о кавалерах, а она думала о Себастьяне. Они говорили о танцах, а она в фантазиях танцевала на балу с ним. И вот теперь он решил, что Лисса должна его покинуть? Отнял надежду?
Лишь под утро потоки слёз сменились редкими всхлипами, и Лисса, окончательно обессилев, смогла провалиться в неспокойный сон, в котором голос Себастьяна бесконечно повторял „нет“.
***
Рано утром начали съезжаться родственники. Лисса сошла вниз, зная, что при посторонних будет проще держать себя в руках, а заплаканное лицо все объяснят потерей матери, и лишних вопросов не возникнет.
Она встречала приезжающих, а сама думала об одном: что сломалось в отношениях между ней и Себастьяном? Почему они ни разу не поссорились за семь лет, а теперь вторая встреча заканчивается хлопком двери и стуком каблуков по лестнице? Ответ пришёл быстро: она не желала быть ребёнком рядом с Себастьяном. А он по какой-то причине не хотел её взросления, боялся его. Лисса твёрдо решила задать вопрос духу, а если ответа не последует —, а интуиция подсказывала, что так и будет, — найти объяснение самостоятельно.
Похороны прошли тихо. Хмурое утро перешло в дождливый день. На кладбище Лисса стояла рядом с отцом, прямая как стрела, даже не пытаясь укрыться от слёз, льющихся с неба, которое плакало вместо девушки, выражая находящиеся под запретом эмоции. Тонкие ледяные струи стекали за воротник пальто, прочерчивая дорожки по спине под крепом траурного платья. Совсем не летний холодный ветер сжимал и сжимал объятия, заставляя дрожать под промокшей насквозь одеждой.
Когда всё закончилось, силы остались лишь на то, чтобы дойти до кровати и упасть. Слёз не было, словно и здесь, в тишине знакомой с детства комнаты, на неё смотрели строгие глаза отца, а в ушах звучали требования вести себя соответственно правилам, принятым в семье. Она знала, что одобрения не будет, но ослушаться не могла…