Чего Кансин не могла понять и чего Эдеарду никогда не удавалось ей объяснить, так это того, как плачевно закончились его попытки идти к цели открыто, причем дважды подряд. После неудачи с башней в Обер-форде он передал Кверенции метод объединения, тщательно разработанный им в результате плачевного опыта с ячейкой, чтобы все граждане могли жить одной жизнью. Но его достижение было извращено и опорочено представителями нового, психически более сильного поколения (не без участия Ранали, конечно). Стали появляться другие, уменьшенные версии ячеек и новые Таталы. Началась новая борьба, принесшая в этот мир беды и несчастья, и ему ничего не оставалось, как еще раз повернуть время вспять и запустить процесс единения, предварительно позаботившись о том, чтобы его правление оказалось безраздельным. Ограничения для несогласных были небольшой ценой за такое достижение. Даже сейчас сильные медиумы в восьми провинциях сумели извратить его дар, объявив независимость от великодушной власти Маккатрана — от зловещей империи Идущего–по–Воде, как они говорили. Их маленькие жалкие вотчины едва ли можно было назвать центрами просветления. Он до сих пор не решил, стоит ли с ними бороться и как это сделать. Как и в случае с первыми ячейками, их лидеры никому не позволят покинуть их по доброй воле.
— Что случилось, любимый? — спросила Хилитта, излучая озабоченность.
— Все в порядке.
Она соблазнительно изогнулась под струей воды.
— Хочешь, я позову еще девочек?
— Мы достаточно поразвлекались этой ночью и продолжим вечером. Сейчас я хочу позавтракать.
Он выбрался из ванны и третьей рукой подхватил большое полотенце. Хилитта за его спиной недовольно надула губки и приказала душу отключиться.
Он понял, в чем ее единственный недостаток: девушка так молода, что годится только для постели. Он не мог разговаривать с ней обо всем, делиться идеями, обсуждать проблемы и вспоминать прошедшие события. Они никогда не посещали вдвоем Оперный театр, а на официальных приемах, куда его непременно приглашали, Хилитте становилось так скучно, что в последнее время она все чаще от них отказывалась. Зато у нее часто возникали восхитительно непристойные идеи, и ничто не заставило бы Эдеарда от них отказаться. После продолжительного брака для него это стало настоящим откровением. Может, по отношению к Кристабель он поступал не совсем справедливо, но озорство Хилитты в спальне намного лучше помогало ему отвлечься от дневных забот.
«И это намного удобнее, чем посещения "Дома голубых лепестков". Хотя и не дешевле».
Завтрак был накрыт в огромной парадной столовой, где на продолговатом потолке всегда полыхала оранжевым огнем солнечная корона, видимая с бесконечной орбиты в миллионе километров над бурлящей поверхностью. За полированным темно–серым столом, освещаемым пульсирующими вспышками, поместилось бы полторы сотни гостей. Сегодня он был накрыт только для двоих. На облицованных болнатом сервировочных столиках служащие кухни расставили множество засыпанных ледяной крошкой серебряных блюд, где были уложены тонкие, как пергамент.
ломтики копченого мяса и дичи. Рядом выстроились тарелки с искусно нарезанными фруктами и сыром и стеклянные кувшины с йогуртами. На подогреваемой поверхности стояли тарелки с омлетом, печеными и жареными яйцами, томатами, грибами, беконом, сосисками и отварным картофелем. В пять керамических горшочков были насыпаны различные зерновые хлопья, а маленькая жаровня уже раскалилась, готовая поджарить ломтики нескольких видов хлеба или подогреть круассаны.
Эдеард окинул невидящим взглядом до нелепости роскошный стол и уселся. Ген–мартышка по его просьбе поставила перед ним высокий стакан яблочного сока и тарелку с хлопьями. Рядом заняла место Хилитта, вышедшая к завтраку в толстом махровом халате и пушистых ярко–розовых домашних шлепанцах. Она ласково улыбнулась Эдеарду, а потом выдала ген–мартышкам длинный перечень заказов.
Несколько минут они ели в молчании, и Эдеард старался сформулировать вопросы к Небесным Властителям. Он не сомневался, что уже сегодня утром или в крайнем случае завтра они будут в пределах досягаемости его телепатического посыла.
Что же заставило их изменить обычаю? Причина крылась в нем самом. Эдеард достаточно часто возвращался в прошлое ради новой попытки, чтобы хорошо это понять. Все остальные продолжали жить привычной жизнью, пока он снова и снова не изменял их судьбу. Вот что было важно: он совершал какой–то поступок, так что жизнь окружающих его людей в какой-то степени менялась, а потом изменения расходились по всему миру, словно круги по воде. Самым главным его достижением после кругосветного путешествия был разговор с Небесными Властителями, в котором он выяснил, что башни Эйри не имеют решающего значения. Это привело к строительству башен в каждом провинциальном городе и селении в ущерб экономике, и все его заверения, что Небесным Властителям не нужны башни, а нужно только широкое открытое пространство, беспечно игнорировались (одним из последствий этой беспечности стали беспорядки, вызванные повышением налогов ради сооружения Великой башни).
Любые вносимые им изменения затрагивали только жизни людей. Он не мог изменить климат, не мог заставить планеты перейти на другие орбиты. «Так почему же сейчас их только двое?»
Существовал только один ответ на этот вопрос, но он не желал его принимать.
Эдеард взял второй ломтик поджаренного хлеба, когда в столовую вошел Динлей. Главный констебль, как и всегда, был в хорошем настроении. Динлей принял единение почти бессознательно и, безусловно, по доброй воле. К такому единству его подсознание незаметно стремилось уже давным–давно. Но некоторым своим привычкам он все равно не изменил.
Эдеард очень внимательно наблюдал за ним, отыскивая малейшие намеки на зависть или ревность (он заранее позаботился, чтобы Хилитта, добравшись до Маккатрана со списком адресов, встретилась сначала с ним). «Былой оптимизм мальчишки из Эшвилля никогда не угасает, не так ли?» Но нет, Динлея ничуть не интересовала последняя подружка Эдеарда, и со временем он вступил в брак с Фолопой, очень высокой девицей даже по его собственным меркам.
Динлей сел рядом с Эдеардом, положил щегольскую форменную фуражку на стол и выровнял ее по краю. Его открытые мысли выразили полное удовлетворение аккуратностью, достойной этого упорядоченного мира.
— Угощайся, — предложил Эдеард, показывая на сервировочные столики.
Он не смог удержаться от трогательных воспоминаний о тех днях, когда после стажировки они поселились в квартирах констеблей. До его женитьбы они с Динлеем почти каждый день завтракали за одним столом. «Это были лучшие дни. Нет! Самые спокойные».
Ген–мартышка принесла Динлею чашку кофе и круассан.
— Тебе надо следить за тем, что ты ешь, — сказал Динлей, оглядывая вереницу блюд. — Если не будешь осторожен, кончишь как Максен.
— Нет, мне такое не грозит, — мягко заверил его Эдеард.
Динлей и Максен не разговаривали уже больше года, и это причиняло ему боль. Может, стоило вернуть все к самому началу? Но он сознавал, насколько жалкой была такая идея. Только сейчас он почти сумел выйти на верный путь. Оставалось лишь привести к единению несколько последних провинций да горстку городских мятежников. И после этого он сумеет наконец по–настоящему расслабиться и отдохнуть.
— Ночью пришло известие, которое может тебя порадовать, — сказал Динлей. — Похоже, что милиция Фандина вышла в поход.
Ощущение дежавю вызвало у Эдеарда волну озноба. Милиция провинции Фандин уже выступала в поход, когда он путешествовал на корабле «Свет Заступницы», но в тот раз причины были другие.
— На Маккатран? — отрывисто спросил он.
Мысли Динлея лучились удовольствием от того, что ему удалось удивить Эдеарда и что теперь он может его успокоить.
— Против Личхилла. Амбиции Девроула, похоже, окончательно разозлили Манела.
— Понятно. — Эдеард никому не позволил заметить, как сильно его разочаровал Манел, вставший в этом витке времени на сторону зла и провозгласивший себя верховным президентом Личхилла. — Когда они выступили?
— Пять дней назад. Разведчики Лароша срочно доставили новость.
Динлей отхлебнул кофе и посмотрел на Эдеарда, ожидая его реакции.
— Пять дней. Значит, они прошли пятую часть пути.
— Ты собираешься их остановить?
— О Эдеард! — воскликнула Хилитта. — Ты должен им помешать. Если не остановишь их, погибнет множество людей. И Небесные Властители никогда больше к нам не прилетят.
Эдеард пожал плечами.
— Она права, — сказал он Динлею.
— Да, но… на чьей стороне выступит городская милиция?
— Ни на чьей. Мы должны утихомирить обе стороны.
Он уже начал мысленно прикидывать порядок действий. Городские отряды, безусловно, должны остановить силы провинциальной милиции, а принуждение, применяемое к отдельным личностям, приведет их к единению с Маккатраном. Хотя сильные медиумы, наверняка стоящие во главе независимых провинций, обязательно окажут сопротивление. Подобных столкновений ему удавалось избегать уже два года, и мысль об ожесточенной войне претила ему. Но единственной альтернативой было возвращение назад, чтобы успеть исправить ошибки и не допустить возникновения проблем, а о новом витке он не хотел даже думать. «Больше никогда. Я не вынесу, если придется снова проживать все эти годы».
Динлею не потребовалось больше ничего объяснять.
— Передать Ларошу, чтобы он готовился к выступлению?
Эдеард понимал, что в противостоянии погибнут люди. И число смертей зависит от него. Единственным способом свести потери к минимуму было его личное участие.
— Да, я сам отправлюсь с ними.
— Эдеард…
Он поднял руку.
— Я должен. И тебе это известно.
— Тогда я поеду с тобой.
— Главному констеблю в милиции нечего делать.
— Так же, как и мэру.
— Я знаю. Тем не менее ответственность лежит на мне, и потому я должен сделать все, что в моих силах. Но в городе должен остаться кто–то из власти.
— Высший Совет.
— Ты отлично знаешь, чем это грозит.
— Да, — согласился Динлей. — Знаю.
— Кроме того, не можем же мы оставить Геали вдовой, не так ли?
Динлей поднял взгляд от круассана.
— Геали? Кто такая Геали?
Эдеард поморщился, проклиная свою глупость.
— Извини. Что–то меня порой подводит память. Я имел в виду Фолопу. Ты не можешь собой рисковать. Ты же только недавно вернулся из свадебного путешествия.
— Риск одинаков, что для меня, что для тебя.
— Нет, Динлей, не одинаков. И мы оба это знаем.
Он нажал совсем незаметно, лишь слабый шепоток устремился в мысли Динлея, сгладил его волнение и рассеял противодействие.
— Да, я думаю, ты прав.
— Спасибо, — произнес Эдеард, надеясь, что ощущение вины не пробьется на поверхность. — Я понимаю, как нелегко тебе принять такое решение.
— Как правило, ты знаешь, что делаешь.
Он не без труда сумел сдержать горькую усмешку.
— Настанет день, и я точно буду это знать. А теперь пойдем. — Он поднялся и небрежно поцеловал Хилитту. — Нам пора в кабинет. Первыми сегодня придут Аргиан и Маркол. Похоже, они довольны своей работой.
— Ничего серьезного, — сказал Динлей, как только допил кофе и встал из–за стола. — Информация о преступниках, сопротивляющихся единству. У них появилось несколько новых имен.
— Это не преступники, — поправил его Эдеард.
«Пока не преступники, — мысленно добавил он, стараясь определить источник своего сегодняшнего недовольства. — Можно подумать, я не знаю: треклятые Небесные Властители».
— Все равно преступники, — мрачно пробормотал Динлей.
Теперь почти каждый день ему приходилось встречаться с теми, кто не принимал единство с городом. Он выступал посредником и обеспечивал взаимопонимание всех со всеми. Много лет назад, во время путешествия с караваном, Эдеард совсем не так представлял себе деятельность мэра. Он всегда думал, что его изберут в ходе свободного голосования, что для этого придется спорить с соперниками и завоевывать каждый голос. А вышло так, что он стал единственным кандидатом в городе, где все мысли были настроены на его разум. «Впрочем, не все, — признавал он, — и в этом состоит основная проблема». Кое–кто из горожан знал, как сопротивляться его влиянию или защищаться от него. Но все они до сих пор делали вид, что разделяют единство с остальными. Спокойная жизнь могла продолжаться несколько недель, а потом в одно прекрасное утро констеблей вызывали, чтобы разобраться с разрушенными постройками или выяснить, кто сломал лодки гондольеров, стоявшие на причале. Еще хуже были нападения на склады фруктов или мяса: продукты намеренно портились, выбрасывались на улицу или смешивались с огромным количеством экскрементов ген–форм. Все эти безобразия, по его мнению, случались слишком часто, а налеты совершались ген–формами, так что даже в памяти города не оставалось никаких следов.
Аргиану, Марколу и Фелаксу приходилось по одному вылавливать противников единения, но их численность оставалась неизвестной. Ходили слухи, что мятежников многие тысячи, Эдеард же считал, что их не сколько сотен, а это давало надежду, что ему удастся искоренить сопротивление с помощью своих преданных соратников. Их деятельность напомнила ему о добрых старых временах и особом комитете по борьбе с организованной преступностью, существовавшем когда–то при Высшем Совете. Хотя это была лишь иллюзия, воспоминания о комитете, если погрузиться в них поглубже, не доставляли Эдеарду особого удовольствия — всего лишь мучительно долгий период изучения бесчисленных донесений и досье.
Если в его жизни и оставалось что–то неизменное, то это горы бумаг и бесконечные скучные совещания. «Неужели таков мой путь к самореализации? А если нет?»
Вечер начался неудачно. Одна из новых девушек, приглашенных Хилиттой, не привыкла к такому изобилию и слишком много съела за ужином, а когда они собрались в спальне, ее начало тошнить. При этом ее мысли оставались открытыми для всех остальных, так что ощущение тошноты распространилось, словно эпидемия.
После того как девушка поспешила выбежать из комнаты, остальные еще долго глубоко дышали, чтобы угомонить взбунтовавшиеся желудки, а Эдеард решил предпочесть буйным играм спокойную ночь в одиночестве. Хватит и того, что прошедший день выдался долгим, утомительно скучным и абсолютно бестолковым. Единственная попытка связаться с Джиской, как обычно, закончилась мгновенным отказом. Все его дети приняли сторону матери. Возможно, именно это обстоятельство и подтолкнуло Эдеарда к Хилитте и другим подружкам. Дешевое обожание помогало унять боль потери, несмотря на то что чувства не отличались ни глубиной, ни постоянством. Мириться с разлукой помогала лишь мысль, что объединенный им мир обеспечит его близким возможность самореализации. Он не переставал заботиться о них, хотя никто из семьи ни за что бы в этом не признался.
Эдеард попросил Хилитту и других девушек покинуть спальню. Хилитта выбежала в коридор, оставив после себя шлейф сожаления и печали, лишь отчасти приправленной опасением, что ее время фаворитки подходит к концу. Эдеард был настолько утомлен, что не стал ее успокаивать. Он соткал глухой барьер вокруг своих ощущений, отсек свой разум от перманентного удовлетворения, царившего в объединенных разумах, и лег спать.
Из странного чужого сна его вырвала мощная волна беспокойства, распространяемая приближающимся разумом. На какое–то мгновение он вновь очутился в лесу, на учебной охоте в компании подмастерьев из Эшвилля, и ощутил беспричинный ужас. Но тотчас узнал Аргиана, энергично расталкивавшего служащих дворца и не желавшего ждать, пока они разбудят Идущего–по–Воде, чтобы доложить о приходе.
— Все в порядке, — телепатически обратился к ним Эдеард через закрытую дверь спальни. — Входи.
Едва он успел третьей рукой набросить на плечи халат, как в спальню вбежал Аргиан. Полностью очнувшись от сна, Эдеард понял, насколько сильной была тревога, бьющая из разума Аргиана. Горечь сожаления обжигала чувства, словно едкая желчь.