Теперь по поводу того, что я назвал ДНК «заводами» и не упомянул рибосом и т.д.
Если Вы обратили внимание, т. Касаткин, то факультет в газете был не биологический, а философский. Это значит, что мы рассматривали развитие биологии в принципе, а не в деталях. Детали в данном случае мешают, т.к. запутывают дело. То есть если Вы рассматриваете сугубо философский вопрос «на хрена полу гармонь, если есть магнитофон», то подробная схема магнитофона и чертежи гармони только навредят обсуждению. Ведь смысл не в устройстве этих изделий, а в том, надо ли попу покупать гармонь, если у него уже есть магнитофон?
Вы, т. Касаткин, плохо знакомы с заводами. Сравнивать ДНК с библиотекой завода нельзя, поскольку библиотека — это филиал архива. До настоящих специалистов все новое доходит раньше, чем оно попадает в библиотеки.
ДНК завода, его хромосомы — это конструкторы и технологи завода, именно они определяют, каким быть изделию и как это изделие создать. Это знание исходит от них внутри завода в виде чертежей, технологических карт и инструкций, — это РНК.
Конструкторы и технологи в каждом новом изделии стремятся сохранить как можно больше старых деталей, так сказать, попутно обеспечивают «наследственные признаки» изделия. Делают это потому, что чем больше испытанных, старых деталей в новом изделии, тем энергетически дешевле и производство, и эксплуатация изделия. Но если Вы скажете конкретным конструкторам и технологам, что они являются генами, которые обеспечивают неизменность признаков изделия, то они сочтут вас идиотом с детства. Поскольку ни о какой наследственности и речи быть не может, их задача — построить изделие наиболее экономичным способом. Это только генетики могут болтать о некой наследственности и считать друг друга умными людьми.
Надо быть философом если не вообще, то обязательно в том деле, которым вы занимаетесь. Нужно прежде всего понимать принципы развития науки, ученым которой вы числитесь. А то ведь у нас как: человек закопается в какой-то дальний закуток, скажем, физики, и считается физиком, хотя о физике со временем у него остается знаний меньше, чем у просто любопытного человека. О своем закутке знаний у него много, а о своей науке — ноль. Возьмите, к примеру, докторов и академиков экономики. Вы же видите, что они сотворили с экономикой страны? Нет большего барана в науке, чем академик этой науки. Это правило, разумеется, имеет исключения.
Лысенко был философом биологии, он понимал ее принципы и принципы ее развития. Чтобы объяснить его идеи, давайте представим живой организм заводом. Представим, что мы о заводе ничего не знаем, как и биологи ничего не знали о строении хромосом еще 50 лет назад. Но мы видим изделия завода, которые хотя и новые, но имеют какие-то старые узлы и детали. Да, в ситуации отсутствия знаний о заводе «наследственные свойства» изделий имеет смысл изучать уже в силу того, что изучать больше нечего.
Но вот, наконец, мы узнали в общих чертах, как производится изделие (т.е. поняли, из чего состоит хромосома).
Сегодня генетики предлагают действовать в биологии так. Положим, вы хотите получить с завода автомобиль синего цвета, а завод выпускает только красные. Генетики тупо отстаивают только один путь — вмешательство в дело завода. То есть нужно проникнуть на его территорию, разыскать, где красят автомобили, разобраться с устройством этого отделения, налить в бак захваченной с собой синей краски, а потом бегать по магазинам и искать, в каком из них продается тот нужный вам автомобиль синего цвета. Разбираться с устройством завода (организма) обязательно надо, но надо же и понимать, что это самый трудоемкий и для реальной жизни наименее перспективный путь. Полезный выход от биологов людям, обществу, которое их содержит, будет очень мал. Как пишет т. Константинов, «отдана тут не адекватна затратам».
Нужно быть философом, нужно понимать принцип существования завода, и тогда его устройство отходит на второй план. Тем, чем для живого существа служит окружающая среда, в которой оно живет, для завода является покупатель — рынок его изделий, то есть для завода окружающая среда — это вы, желающий купить его изделие. Если завод (как и живое существо) не будет соответствовать вам, рынку (как живое существо условиям жизни), то он (как и живое существо) сдохнет. Для того чтобы выжить, у завода должен быть орган, передающий требования рынка (жизни) его ДНК — конструкторам и технологам. И у завода такой орган есть — это сбытовые отделы.
Не надо вам самому лазить на завод, обратитесь в сбыт и скажите, что купите только синий автомобиль, сбыт сам свяжется с инженерами, они сами закупят краску, сами все сделают, отвезут автомобиль в Рим, освятят у папы, перевяжут голубой ленточкой и доставят вам на дом.
Это философия выживания завода в условиях конкурентной борьбы, и такая же философия и у живого организма в реальной, меняющейся жизни. Лысенко это понимал, а генетики — нет.
У организма обязано быть нечто, что дает команды на изменения в ДНК, так сказать, орган сбыта организма, нечто, что изменяет и обеспечивает нужные свойства организму. Не на изучение ДНК нужно направлять усилия биологов в первую очередь, а на поиски и изучение этого «нечто». Более того, даже это делать во вторую очередь, а в первую — использовать свойство организма соответствовать окружающей среде и, меняя среду, менять организм в нужном направлении.
И правильно сказал Лысенко, что химикам нечего совать нос в биологию, химики всего лишь исполнители при биологах, а философом биологии является только биолог. Не дело каменщику совать нос в дела архитектора. Но этим архитектором, философом нужно быть! А о химиках я еще скажу.
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ГЕНЕТИКА ГОРДОСТЬЮ ИДИОТОВ?
Как Рапопорт свою Нобелевскую премию не получил '
Читаю в «НГ-Наука» № 7 за 2000 год такую статью: «Отгремели салюты Победы. Возвращались с фронтов уцелевшие бойцы. Августовским днем 1945 г. по Воронцову полю в Москве шел невысокий, быстрый в движениях молодой офицер. Левый глаз его закрывала повязка. Он свернул во двор дома № 6, потянул на себя резную тяжелую дверь. И тут же по этажам разнеслось: «Юзик вернулся!» Гвардии майор возвратился домой к любимой генетике.
Иосиф Абрамович Рапопорт не знал, что завершить опыты, успешно начатые до войны, ему нужно ровно в три года. После лысенковской «исторической сессии ВАСХНИЛ» в августе 1948 г. начнется планомерное истребление советской генетики. Десять лет назад Юзик впервые переступил порог Института экспериментальной биологии. Еще студентом Ленинградского университета, услышав выступление его директора Николая Константиновича Кольцова, он решил работать именно у него и в любой должности.
Кольцов был великим ученым. Он первым в мире осознал и высказал главную биологическую идею XX века: непрерывность нити жизни обеспечивается самокопированием гигантских наследственных молекул. Другое важное направление работ было связано с подтверждением его гипотезы
о радиации и активных химических соединениях как факторах, вызывающих наследственные изменения — мутации организмов.
Его блистательный, по определению знаменитого Рихарда Гольдшмита, маленький московский институт обитал, как в прекрасной раковине, в уютном купеческом особняке. Интеллигенты трудились творчески и самозабвенно на благо Отчизны. Чувство товарищества объединяло и профессоров, и вахтеров. Тон задавала личность основателя, его творческая сила и нравственный пример.
Молодые сотрудники кольцовского института работали много и весело. Обычны были шутки и розыгрыши. При строгой дисциплине тут царил непоказной демократизм. Дух научной свободы и высокой требовательности, насаждаемый директором, создал союз ярких творческих личностей. Кольцовское детище было связано с медициной и сельским хозяйством, но не умещалось в их рамках. Институт стал для Рапопорта домом, где он сложился как ученый и который строил сам.
В предвоенные годы массовых сталинских арестов началось наступление «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко на научную биологию. Лысенковщина стала частью большевистской утопии. Одержав победу в огромной стране, большевики замахнулись на власть над законами природы. Лысенковщина стала «наукой» для невежд, переводящих оппонентов в «политическую плоскость».
Одной из главных крепостей, которую лысенковцам предстояло взять, был кольцовский институт. Лысенко и его сподвижники уже захватили Сельхозакадемию, успешно осваивали Академию наук, но в Наркомздраве поддержки не имели. В 1938 г. институт перевели из Наркомздрава в Академию наук и приступили к его ломке. На общем собрании в присутствии комиссии кольцовцы держались стойко, защищая директора и институт. Среди выступавших был и Рапопорт. Кольцов не согласился ни с одним из обвинений, ошибок не признал, но, вызвав огонь на себя и потеряв директорский пост, спас институт. Работа кольцов-цев не прервалась. В 1940 г. в экспедиции был арестован великий ученый Николай Иванович Вавилов. В декабре в командировке не выдержало и сердце Кольцова. Упал занавес после первого акта трагедии советской генетики. В следующих на авансцену выйдет Иосиф Рапопорт.
Перед войной молодой генетик, работая с плодовой мушкой, выявил первые химические мутагены, не уступающие по силе действия радиации. К 1941 г. он обобщил свои данные. По определению Нобелевского комитета, научное открытие изменения генов под действием химических веществ по праву принадлежит ему и не знавшей о работе Рапопорта и начавшей работать в военные годы в Англии Шарлотте Ауэрбах. Идущего первым Рапопорта задержала война. Он ушел на фронт добровольцем, хотя, будучи кандидатом наук, имел бронь.
Юзика считали не знающим страха. Кольцовцы не сомневались в героизме любимца, знали о множестве его боевых наград и ранении в голову, чудом не ставшем смертельным, после которого он вновь (!) ушел на фронт. Но о неоднократных представлениях его к званию Героя Советского Союза, не полученному из-за прямоты характера, услышали лишь на панихиде от однополчан. Не знали и как в конце войны он со смертельным риском для жизни спас колонну плененных его частью немцев от случайного уничтожения с воздуха.
Сняв погоны, Рапопорт радостно окунулся в работу. Его ставшая приоритетной статья «Карбонильные соединения и химический механизм мутаций» появилась в журнале «Доклады Академии наук» уже в 1946 г. Он успел.
В августе 1948 г. в разгар каникул, экспедиций и отпусков внезапно начался очередной политический процесс — лысенковцы «судили» генетику и генетиков на своей сессии ВАСХНИЛ. Подготовка прошла в лучших традициях большевизма — втайне от генетиков, все роли были заранее расписаны. Чудом попав в зал заседаний, Иосиф Абрамович оказался самым смелым и последовательным защитником науки от клеветы шарлатанов. Узнав, что Лысенко поддержан Сталиным, немногие оппоненты покаялись. Идти против «воли партии» на политическом процессе было пострашней, чем при артобстреле. Рапопорт, достойный ученик Кольцова, не отрекся от истины. Напротив, как отмечено в стенограмме, «отпускал оскорбительные реплики, допускал выкрики», до последнего защищая генетику: «Она является лучшей теорией, чем ваша. Обскуранты!»
Началась очередная охота «на волков». Повсюду — в вузах, в академиях и на опытных станциях — выявляли и истребляли генетику. Зная, что Рапопорта не запугаешь, его уговаривали (!) покаяться, давили на партийный долг. Он потерял партбилет, получив взамен «волчий». Но «смелого пуля боится» — Иосиф Абрамович спас честь и выжил.
Изгнанный без права поступления на работу, доктор наук Рапопорт пытался устроиться в метро, зачислялся на временную работу в геологические партии, под чужой фамилией делал переводы для Института научной информации.
После смерти Сталина в 1953 г. пали многие кумиры. Лысенко — остался. В 1956 г. Нобелевская премия впервые была присуждена советскому гражданину. Им стал академик Николай Семенов. При вручении премии в Стокгольме разделивший с ним награду Хиншелвуд (нет пророка в своем отечестве!) рассказал Семенову о классических работах Рапопорта, известных загранице. Вернувшись домой, Николай Николаевич отыскал его. Начался долгий путь возвращения Иосифа Абрамовича к любимой работе в стенах Института химфизики АН СССР. Путь нелегкий, осложняемый на каждой ступени «компетентными органами». И вот после 12-летнего перерыва увидела свет новая работа Рапопорта — «Мутационное действие 1,4-бисдиазо-ацетилбутана».
В начале 60-х Нобелевский комитет выдвинул Рапопорта на получение премии. Помня скандал с лауреатством Бориса Пастернака, шведы осторожно запросили мнение советских властей о кандидатуре Рапопорта. Мудрые мужи в ЦК поставили условием поддержки заявление от Рапопорта о повторном вступлении в партию. А члены КПСС были обязаны поддерживать «мичуринскую биологию». Конечно, Рапопорт отказался. Отказался от всемирного признания, от почти автоматического избрания академиком, от денег, наконец. Для него существовали иные ценности. В итоге ни Рапопорт, ни Ауэрбах не стали нобелевскими лауреатами (таковы правила — оба или никто). Одно из блистательных достижений генетики XX века — химический мутагенез — так и не было отмечено высшей международной научной наградой, хотя награда за радиационный мутагенез была вручена Г. Дж. Меггеру еще в 1946 году.
Возглавляя отдел химического мутагенеза Института химфизики, Иосиф Абрамович стал основателем нового научно-практического направления. Вот он, яркий пример практичности хорошей теории. В содружестве с агрономами и селекционерами было создано почти 400 новых сортов, устойчивых и урожайных. К ним надо добавить множество штаммов-продуцентов промышленных микроорганизмов. Оказывалась помощь лесоводам и животноводам. Откликаясь на нужды времени, он наметил программу работ по рекультивации почв после промышленных загрязнений... А чиновник из Госкомитета по науке и технике никак не мог взять в толк, почему этот Рапопорт не ставит своей фамилии в десятках статей, использующих его наработки? Бедняга мерил своим аршином.
В декабре 1990 г. член-корреспондент Академии наук СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Иосиф Абрамович Рапопорт трагически погиб: на пешеходном переходе его сбила машина.
В святоотеческой литературе принято разделять праведников на строителей-просветителей, мучеников за веру и защитников отечества. Жестокие испытания времени проявили все три ипостаси личности Иосифа Абрамовича».
Е. РАМЕНСКИЙ
Как Т.Д. Лысенко несколько Нобелевских
премий не получил и как на его идеях генетики сытно кормятся
Мой оппонент кандидат химических наук Е. Раменский торопится занести И.А. Рапопорта во все разделы святоотеческой литературы (если мы с ним имеем в виду одно и то же Отечество). Безусловно, И.А. Рапопорт достоин быть занесенным в списки защитников Отечества. Он, как и Марина Владимировна Алексеева, чью статью я публиковал, добровольцем пошел на фронт и, надо думать, честно там сражался за СССР. Более того, Рапопорт вызывает уважение и потому, что он, как говорится, не пальцем сделан, — когда в 1948 г. стадо генетиков на сессии ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельхозна-ук им. Ленина) начало каяться в генетической глупости, Рапопорт твердо отстаивал эту глупость до конца. Для него эта глупость была чем-то важным, суррогатом Великой идеи, и он за эту Идею дрался, невзирая на личные потери.
Однако в святоотеческой литературе любого Отечества в просветителях Рапопорту делать нечего. Как можно просветить глупостью?
Ведь даже не сегодня, а уже тогда, в далеком 1948 г., глупость генетических идей была очевидна, и за эти идеи среди ученых держались только идиоты, которые сами по себе биологии (науки о жизни) не понимали, а повторяли слова, которые им казались умными. Умными же считались те слова, которые говорят лауреаты Нобелевских премий, а один из отцов генетики Т. Морган (американец в придачу) был как раз лауреатом этой премии. Представляете — американец, да еще и лауреат Нобелевской премии?