- Ну, раз никто ничего не выучил, - тяжело выдохнув, он отыскал среди студентов знакомую макушку и весело подмигнул Вайолет, - тогда продолжим, - затем потрогал иссохшими пальцами потрепанный томик собственного учебника, - Иоганн Гёте. Что мы там с вами в этом семестре проходим? «Страдания Вертера»? – он смешно поморщился, в неодобрении - но не из-за произведения, а из-за скудости учебной программы - покачав головой; аудитория захихикала. – Ну что ж, давайте страдать вместе с Вертером, - вновь смех среди рядов. Вайолет всегда возмущало поведение студентов на лекциях, и, хоть ее саму и волновал молодой человек в белой футболке, устроившийся на последнем ряду, она всегда старалась вновь возвращаться к тому, что должно было действительно волновать ее в данную минуту – лекция, занятие, ее любимый преподаватель. – Кто из вас знает, почему Гёте написал «Вертера»? – громоподобным властным голосом привлек внимание аудитории профессор. Вайолет не успела поднять руку. – Может Вы? – обратился тот к Киту, глядя на последний ряд. – Мистер Уокер? Мистер Уокер, проснитесь! Проснитесь.!
Проснитесь.
Проснись.
- Проснись, проснись! Вайолет!
Вайолет вздрогнула. Щетка свалилась в набранную ванную, с грохотом коснувшись дна. Кровь на руках засохла, превратившись в тонкую корочку, простыни свисали с края, мыльный грязный раствор капал на плитку пола.
- Ты уснула? – Хейзел подобрала край постельного белья, пододвигая стиральную доску ближе к бортику.
Разлепив глаза, Вайолет утерла уголки чистым участком руки.
- Я плохо спала.
Хейзел вскинула брови, будто пропуская смысл мимо ушей, принявшись отстирывать пятна, что наверняка успели присохнуть пока напарница прохлаждалась.
- Мистер Марч не любит, когда остаются пятна.
Вайолет уловила подтекст упрека. Отыскивая в мутной воде затерявшуюся щетку, девушка не стерпела:
- А что Джеймс любит? – тем же тоном задала вопрос та. Хейзел остановилась.
- В каком смысле?
- Вы все твердите о том, чего «Мистер Марч не любит, чего не выносит», - передразнивала та, - но что он любит?
Вайолет тяжело дышала. Вспыльчивость постепенно отступала. Сновидение еще не испарилось из памяти, оставляя тягучее смертельное чувство печали, порождающее желание грубить и быть грубой. Отстраненной, жестокой. Иногда Вайолет слишком увлекалась, обижая дорогих ей людей, а все потому, что не могла контролировать собственные гормоны. Когда эмоции берут верх очень тяжело остановиться. Хейзел продолжала интенсивно натирать грязный край простыни на стиральной доске, тихо напевая какую-то мелодию, словно игнорируя вопрос.
***
Прошло восемь часов с того момента, когда Вайолет прочла распечатки Анны. Время пролетело незаметно – что такое жалкие минуты в сравнении с вечностью наших убеждений?
Что бы сделала пятнадцатилетняя Вайолет, узнай она то, что открылось ей со страниц? Не поверила бы. А в шестнадцать? Возможно, испугалась. В семнадцать? Скорее всего, попыталась бы покончить с собой. Но сейчас, на пороге девятнадцатилетия, Вайолет чувствовала странное понимание и принятие. В мире каждый день происходит столько ужасов, столько непостижимого для нашего разума, столько катастроф и непонятных случаев, что не поверить в то, что сверхъестественное живет среди нас, было бы крайне глупо. Ее не терзали сомнения, отвращение или страх, ей лишь хотелось знать больше, видеть больше, уметь больше. В жизни не бывает совпадений, и Вайолет свято верила, что ее работа в «Кортезе» - это тоже жизненный урок. Судьба вела ее до этого момента, и стечение обстоятельств, связавшее ее, Кита, Джеймса да и всех остальных вместе – не простая случайность. Так что же, черт побери, будет дальше?
Ее ничто не пугало так, как угасание эмоций. Когда Анна развеяла ее бывшие страхи о ней и Ките как паре, то Вайолет, к огромному удивлению, не почувствовала ничего. И это наводило панику, ведь по всем пунктам Вайолет должна была бы ликовать и праздновать, но морозная корочка на ее сердце не давала семенам никаких чувств взрасти внутри.
Вайолет уверенно переступила порог семьдесят пятого номера. Державшая две вешалки с пиджаками Хейзел разинула рот; с плечиков одной из вешалок съехал шелковый платок. Поправлявший ворот рубашки Джеймс отвернулся от зеркала, оборачиваясь на гостью. Не то радость, не то удивление читалось на его лице. Вайолет не дала ему возможности высказаться.
- Я все знаю, - спокойно начала та, бросив бумаги на кофейный столик. Те веером разъехались по поверхности. Губы Джеймса скривились в усмешке.
- Хотел бы и я знать все.
- Хватит этого дерьма, Джеймс, - рявкнула Вайолет, пресекая последующие возможные шуточки Марча. – Когда ты собирался мне рассказать? Когда я бы случайно покалечила кого-нибудь, а ты бы по своему обыкновению замял это дело?
Джеймс вытянулся, вскидывая подбородок. Все его тело напряглось, становясь ровным как по струнке; он приставил одну ногу к другой. Легкий жест руки – и прислуга исчезла. Испарилась.
Вайолет разинула рот в негодовании: лицо Джеймса подавало все признаки сокрытия согласия на только что произнесенное. Девушка потерла лоб, тихо выдыхая. Джеймс бросил презрительный взгляд на распечатки.
- Это фотографии газетных статей?
Вайолет издала смешок: все действительно было правдой.
- Ты честно не слышал о Google? – вопрос был скорее риторическим, а то и вовсе не вопросом. Вайолет прошагала до столика с выпивкой мимо обеденного стола, мимо Джеймса. До ее своевольного появления он примерял одежду, и платка на шее еще не было. Вайолет заметила отвратительные влажные шрамы. Их трудно было не заметить. Все было правдой. Ее едва заметно трясущиеся руки разливали выпивку, когда она услышала голос. Совсем рядом, будто он нашептывал откуда-то изнутри нее самой.
- Ты подозревала, ты не напугана.
Она не оборачивалась. Лишь шумно осушила стакан, морщась от вкуса. Казалось, что темная краска на стене перед ней шевелилась, трескалась.
- Я догадывалась.
Зашуршал ковролин от отодвигаемого стула. Марч устроился во главе стола с другой стороны от мини-бара. Чиркнула спичка. Он закурил.
- Расскажи мне. Еще ни один живой человек не догадывался насчет меня. Расскажи, мне интересно.
Вайолет впервые обернулась. Тонкая струйка дыма красивым завитком тянулась от его зажженной сигареты, будто обрамляя его лицо, его красивые скулы, его темные волосы. Кит.
Она по-прежнему думала о нем.
- Сперва твой акцент и одежда – такое трудно постоянно подделывать, - уняв неприятное ноющее чувство, начала та. - У тебя полно мебели, которую давным-давно сняли с производства, - Вайолет поджала губы, все время плавно жестикулируя рукой. – Я, конечно, думала о коллекционировании, но для любителя антиквариата ты слишком небрежен в отношении своей собственности. Для тебя вообще словно нет ничего ценного, как будто ничто тебя не волнует. И говорил ты о вещах, в которых так хорошо разбираются лишь историки. Потом те случаи с блоками сигарет. Я долго не могла понять, почему ты сам не можешь проехать за ними в восточную часть города, да и все эти загадочные разговоры того продавца из китайского ресторанчика. Короче, многое меня к этому подвело.
Джеймс неотрывно наблюдал за ней поистине пугающим взглядом, все продолжая затягиваться и выпускать дым.
- Кто еще знает, что ты знаешь? – задал вопрос тот, втянув ртом воздух, впервые оторвав взгляд от девушки, дабы смахнуть что-то с идеально выглаженной синей штанины.
«Анна, возможно Кит, и Бог знает кто еще».
- Никто, - сглотнула Вайолет, - только я.
Его усмешка раздражала.
- И ты веришь в написанное? – он стряхнул пепел. – Действительно веришь?
- Да.
Марч бросил взгляд на листы. И почему на фотографиях он выглядел совсем на себя непохожим?
- Что там сказано?
Вайолет слегка приподняла подбородок. Конечно же, он знал о том, что же там сказано. Он просто брал на слабо ее еще детский разум. Вайолет сладко улыбнулась, сделав провальную попытку скрыть столь явное удовольствие.
- Ты первый официально зарегистрированный серийный убийца Америки. В детстве твой отец плохо с тобой обращался, был строг, слишком набожен. Он раздражал тебя своей лживой натурой. Его небрежное, ненавистное отношение к животным передалось и тебе; с ранних лет ты терпеть их не мог. Построил этот отель, чтобы пытать и убивать постояльцев. Женщин, преимущественно. Были и мужчины, но никогда не дети. Трупы сваливал в шахты, а затем продавал в медицинские школы под видом скелетов для анатомических уроков. Ты гениальнейший из убийц, Джеймс. Я должна признать это. В 1929 про тебя прознала полиция, и двадцать пятого февраля ты совершил самоубийство.
Джеймс долго смотрел на нее прежде чем начал хлопать, не задевая сигарету.
- Браво, Вайолет. Так чего же ты хочешь?
Озорно изучал ее его взгляд, уголок губ едва подрагивал, будто ясность ответа вызывала неконтролируемую улыбку. Он затянулся – до фильтра оставалось всего ничего, - и тонкая струйка дыма запетляла на фоне комода, темных стен с викторианским орнаментом на обоях и огромного натюрморта в золотой раме. Вайолет шагнула вперед, Джеймс не шевелился. Пальцы девушки резко засучили узкий рукав бордовой толстовки.
- Я перестала чувствовать, Джеймс, - тон не плаксивый, а серьезный, уверенный, возможно, даже чуть жестокий. В тех перерывах между каждым новым предложением ее губы поджимались, и Джеймс хорошо научился понимать, что это значит. – Сделай это, - настойчиво потрясла кистью та, пристроив руку на поверхности, склоняясь над столом, - заставь хоть что-нибудь почувствовать, - Вайолет не колебалась. Лицо Джеймса светилось чистым восторгом, наслаждение от абсолютно добровольного предложения потешить свое садистское начало читалось в легкой улыбке, напоминавшей насмешку. И он без раздумий поднял сигарету…
***
Кит перед зеркалом в своем номере. Кулаки сжимались и обессиленно разжимались. В голове роились разносортные мысли.
- Мое имя Кит Уокер, - говорил тот сам с собой, нервно едва заметно кивая головой отчего тряслись верхние пряди темных волос, - Кит. Уокер. Удивительно, как мы произносим наши имена каждый день и перестаем удивляться или думать, подошло ли бы нам какое-нибудь другое. Конечно же, я знаю, что есть еще парни с именем Кит, но ведь более распространено иное написание.* Очаровательно. И о чем только думали мои родители? Я стою возле этого зеркала уже целых пятнадцать минут, а все не могу решить, стоит ли сменить свою белую футболку. В конце концов, я ношу ее почти каждый день… - юноша схватил с кровати другую, - да, пусть сегодня будет вот эта черная с каким-то бешеным геометрическим узором. Ее мне отец подарил. Спортивные штаны оставляем. И почему меня в последнее время так заботит мой внешний вид? Сумасшествие, я ведь парень. Хотя, когда ты симпатичен, тебе априори приходится поддерживать свой облик на должном уровне. И эта дурацкая привычка кусать заусенцы, боже… ковер в моей комнате такой мягкий, надо будет сказать спасибо мисс Эверс. Или его чистила… - Кит зажмурился. - Я тут все думал, неужели во мне нет ничего, кроме внешности? – принялся расхаживать по комнате тот. - Но ведь это не так, правда? Я не хочу верить, что все популярные ребята обязательно должны быть тупы и пусты внутри. А ведь меня считают популярным. И за что только? Потому что сошелся с Дейзи, Давидом и Анной? – он то и дело запускал ладонь в шевелюру, нервно взлохмачивая волосы. - Они-то уж точно со мной не из-за внешних данных. Мне совсем скоро девятнадцать, матерь божья… для не особо верующего я слишком часто поминаю Господа… Девятнадцать – почти что четверть жизни. Как же быстро летит время. А чего я добился за свои прожитые годы? Вел беспечную жизнь за папочкиным банковским счетом. Стыд и позор, лишь теперь это понимаю. Я учусь в одном из самых престижных университетов нашей страны, но не получаю никакого удовлетворения. Может, стоит взять академ? – Кит издал смешок. – Говорю сам с собой. Постояльцы в соседних номерах скоро будут думать, что я сумасшедший.
Ветерок, проникавший из приоткрытого окна, спокойно трепал легкую светлую занавеску. Гудели кондиционеры, сигналили авто, лаяли собаки, работала стройка. Одним словом, шла жизнь.
- Мне все дается так легко, я ни дня не работал. Даже это лето провожу бездарно. Не то что Вайолет… - Кит улыбнулся. – Она умничка. И Софи с Кейт она вроде как нравится… Джеймс как-то часто стал мне о ней говорить. К чему бы все эти разговоры? Наверное, стоит прямо сейчас пойти к нему и спросить напрямую, - юноша остановился у зеркала, прищурился, будто с недоверием к самому себе, поправил волосы и тяжело вздохнул. – Да, так и сделаю.
Кит заканчивал собираться. Завязывая шнурки на кроссовках, не мог перестать подпевать композиции, что лилась из динамиков его телефона.
- … могу ли я погонять на ламборджини твоего папочки… м-м-м… ламбо-о-о-у…
***
Крепко сжимая ручку Вайолет, Джеймс резко прижал окурок к месту сгиба кисти, чуть сбоку, где вены были дальше всего от поверхности кожи. Острая боль пронзила все нервные окончания девушки; и пошел неприятный запах, звук. Ее тело напряглось. Но Вайолет молчала, и Джеймс улыбался. Лишь ее глаза увлажнились, и крупная слеза от боли скатилась по щеке.
Хлопнула дверь. Марч освободил руку девушки.
- Джеймс, я тут хотел-
Кит замолчал, удивленный увиденным. Вайолет отлипла от стола, втянула носом воздух и утерла глаза дрожащей рукой со свежим ожогом.
- Я пойду, - легко коснулась она поверхности стола подушечками пальцев. Она даже не взглянула на Кита. Он поймал ее за руку, когда Вайолет проходила мимо к выходу.
- Все нормально? – тише нужного спросил тот.
Она тактично высвободилась.
- Все прекрасно, - глядя перед собой, выдала та, после, словно лениво, переведя холодный взгляд на юношу. Острая боль в запястье перекрывала его красоту. Вот чего она желала, вот этой боли. Вайолет прошла дальше; захлопнулась дверь.
- Кит, радость моя, - взволнованный возглас дяди заставил Уокера вернуться на эту землю. – Какими судьбами? - схватив со спинки соседнего стула шелковый платок, он быстро повязал его вокруг своей шеи.
***
Лиз швырнула в сторону двух особ женского пола первый попавшийся под руку предмет одежды.
-Идиотки!
Салли и Вайолет захихикали, ловя очередной полетевший в них шарф.
- Вы хоть понимаете, что могли бы вызвать своим поступком? – Лиз была в бешенстве. – Джон хотел начать расследование в отеле! Что ты ему наплела, а? Ради всего святого, Салли!
Женщина с трудом перестала смеяться.
- Ничего особенного. Выводы он сделал сам, - пропела та, водя языком по верхнему ряду зубов. Вайолет сдержала смех рукавом толстовки.
Лиз выдохнула, потерев лоб мизинцем. Паетки спереди ее изумрудной чалмы сверкали в свете замененной Вайолет новой лампочки торшера.
- Ты же знаешь, что тему про нашего любителя заповедей нельзя поднимать раньше, чем он то решит, - обращалась Лиз к Салли, пытаясь воззвать к ее разумному началу – страху перед Марчем. Женщина понурила голову.
- Знаю-знаю… но, я просто хочу быть счастливой! – заканючила та.
- Погодите, что за заповеди? – воскликнула Вайолет. Лиз перевела взгляд на девушку, чуть склонив голову, словно только что заметила присутствие напарницы в комнате.
- А ты что? Чем ты думала, когда начала помогать этой женщине с ее эгоистическими мерзкими помыслами? – Лиз прямо-таки скривило от отвращения. Вайолет пожала плечами. Вовсе не хотелось опять начинать свою пластинку с “ты не понимаешь, как мы похожи с ней” и остальное в таком же духе.
- Да все равно ни ты, ни Айрис ничего мне не сделаете, - в сердцах начала та, приподнимаясь на локтях с постели. – Не уволите, и ты прекрасно это знаешь. Прости, конечно, я вовсе не хочу ссориться, лишь тактично напоминаю.
Лиз, не выдержав, молча удалилась из номера Салли.
***
Бутылка с грохотом приземлилась на столешницу: Вайолет хотелось пить прямо из бутылки. Обжигающая жидкость проскочила гортань, но адского желания запить чем-нибудь сладким более не было. Она как будто привыкала к крепкому алкоголю. Ее собеседник сделал свой глоток из той же бутылки.