-- Не, не хочу, - признался я, - он старше меня и играет хорошо, обставит меня в два счета. С ним неинтересно... А скажите, вы тут... Ну... Мальчика одного не видели?
-- Я тут всех вижу, - улыбнулась Маргарита Тимофеевна.
-- Нет, я про другого... Его Павел... Павлик звать.
-- Какой Павлик? Сидоренко, что ли? Он на физиотерапии сейчас. Он тебя обидел чем?
Павел Сидоренко был долговязым здоровым парнем лет 15. Он занимался легкой атлетикой и на одной из тренировок сломал ногу. С переломом и попал в больницу.
-- Нет, не обидел. Да я и не о нем, - ответил я, путаясь в мыслях, я про другого Павлика. Ему 11, он примерно моего возраста. Такой, светловолосый... Вчера познакомились, а я даже не спросил, в какой он палате лежит.
-- Да нет у нас в отделении других ребят с таким именем, - уверенно ответила Маргарита Тимофеевна. Вернее, был еще Павлик Колчин, но его выписали уже недели две как... Ему лет 12, но он темноволосый... Помню его хорошо очень. На выписку мне букет из гвоздик подарил...
-- Может, в соседнем отделении? - неуверенно начал я.
-- Может... Только мимо меня вчера вроде никто из соседнего отделения не пробегал... Да и запрещено это...
-- Странно, - подумал я, - но не приснилось ли мне все это.
Но не приснилось же мне все это, твердил я самому себе, направляясь в палату... А, может, и правда приснилось?
Весь остаток дня прошел как в каком-то полусне. Даже врач, пожилая добродушная Вера Сергеевна заметила:
-- Что-то ты, Леша, сегодня сонный весь какой-то. Давай-ка, после ужина сразу спать... Сон лечит, не зря еще наш профессор на кафедре говорил нам в свое время.
После ужина я прошел в палату и улегся на кровать. От нечего делать достал "Волшебник Изумрудного города", но смысл строчек ускользал от моего восприятия. Все мои мысли были о моем вчерашнем знакомом.
Наконец, я уже было решил лечь спать, раздался стук в дверь.
-- Да, входите, - ответил я, чувствуя, что краснею от подобного обращения со своей стороны.
Открылась дверь и на пороге оказался мой вчерашний знакомый. Он был одет в ту же светлую больничную пижаму, а его светлые волосы были так же взъерошены.
-- Привет - робко улыбнулся Павлик.
-- Привет, - воскликнул я, не помня себя от радости, - а я думал, что...
-- Что? - спросил Павлик, присаживаясь на соседнюю кушетку.
Мне почему-то стало стыдно своих мыслей... Что ему сказать? То, что я думал, что он мне только приснился?
-- А мне ребята сказали... Ну, что ты меня искал, - просто ответил Павлик, заглядывая мне в глаза.
Какие все-таки странные у него глаза. Немного испуганные какие-то... И как - будто печальные.
-- А, ну да... - ответил я, чувствуя, что краснею, - просто я думал тебя найти днем...
-- А я в соседнем отделении лежу, вход туда в самом конце коридора, - ответил Павлик, - туда никого днем не пускают.
-- И не выпускают? - спросил я.
-- Не разрешают никуда выходить, - ответил Павлик, улыбаясь - только... Ну... Ты же не против? Что я пришел?
-- Да нет, что ты? - воскликнул я, улыбаясь и хватая Павлика за руки, - я очень, очень рад, что ты пришел...
-- И я... - ответил Павлик, смущенно - ой, а что это за книжка у тебя?
-- А это, - я бросил взгляд на лежащий возле подушки том Александра Волкова, - это "Волшебник Изумрудного города".
-- Такая толстенная, - восхищенно пробормотал Павлик, - а посмотреть можно?
-- Конечно, держи, - ответил я, протягивая ему книжку.
Павлик протянул руки и подхватил меня из рук книжку.
-- Ух ты, и тяжелая же, - ответил Павлик, и, раскрыв книжку на первой же странице, воскликнул, - картинки здоровские... А она, эта книжка, она о чем?
-- А ты что, ни разу не читал "Волшебник Изумрудного города"? - удивился я.
-- Нет, - искренне ответил Павлик.
-- Ну ты даешь? - невольно вырвалось у меня, - а у нас все мальчишки и девчонки ее читали и не по одному разу. Ты что, в библиотеку не записан?
-- Нет, записан... Просто... Просто не читал, никогда - голос Павлика дрогнул и он отвернулся.
Мне снова стало неловко... Зачем я так с Павликом? Ведь мои слова, наверняка, обидели его... А сам бы ты не обиделся, подумалось мне, если бы тебе сказали, пусть даже Павлик, что, мол, другие мальчишки и девчонки читали эту книжку, а ты - нет. Намекая тем самым, что ты, получается, хуже других, что ли? А ведь он доверяет тебе... Ведь именно к тебе он пришел вчера поздним вечером. А для чего? Может, для того, чтобы найти в тебе друга. Или хотя бы попытаться найти...
-- Слушай, прости меня, а? - ответил я, - я не подумав ерунду какую-то ляпнул.
-- А, да ничего, - взглянул на меня Павлик и снова, как - будто робко улыбнулся. Я привык уже...
-- К чему? - спросил я, не понимая.
-- Что меня никто не замечает, - ответил Павлик, снова отводя взгляд.
Снова повисла пауза. Слышно было только, как гудит метель за окнами больницы и как скрипят оконные рамы от сильного ветра.
-- А хочешь, - вырвалось невольно у меня, - хочешь, я тебе ее почитаю?
-- А ты сможешь? - вдруг с какой-то надеждой и в то же время испугом в голосе спросил Павлик, - а ты можешь просто рассказать?
-- Могу, - обрадовался я, - так даже интересней будет, я ведь ее от корки до корки знаю.
-- А расскажи, пожалуйста.
Сколько непонятной надежды было в этом голосе, что мне стало не по себе.
-- Ну, тогда слушай, - ответил я.
Я начал свой рассказ с того момента, как в далекой степи жила маленькая девочка Элли со своими родителями, о том, как злая волшебница Гингема из далекой Волшебной страны наслала на мир страшный ураган, который принес в Волшебную страну Элли вместе с ее верным псом Тотошкой. Я не спешил, стараясь следовать во всех подробностях. Павлик как - будто удивленно смотрел на меня и, казалось, даже не дышал. Иногда он брал в руки книгу, раскрывал ее и слушая меня, с интересом рассматривал картинки. Потом откладывал книжку в сторону и все так же заворожено смотрел на меня. Иногда о чем-то переспрашивал, а я охотно отвечал, пытаясь объяснить, что и как.. Мы так увлеклись, что не заметили, как из коридора раздался голос дежурной сестры.
-- Все, ребята, отбой. Я выключаю свет.
Сразу в палате стало темно. Только над дверью светил желтым глазом дежурный ночник
-- Ой, - испуганно ответил Павлик.
-- Ты чего, испугался? - спросил я.
-- А, да нет, просто увлекся, - ответил он.
В темноте палаты его глаз совсем не было видно.
-- Ну... Я, наверное, пойду, а то меня заругают, - ответил Павлик.
-- А ты... Ты в палате один?
-- Да, один.
-- Слушай, - вдруг родилась у меня идея, - а что, если... Что, если попросить тебя ко мне перевести?
-- Не выйдет, - ответил Павлик грустно, - я в другом отделении лежу, а там лечат от другого...
-- От чего?
-- Ну... Название сложное, эн-кри-но-ло-гия, кажется....
-- А это что?
-- Это...
В коридоре снова раздался голос медсестры:
-- Отбой, отбой. Всем спать, без разговоров.
-- Ну, я пойду... - схватил Павлик меня за руку.
Пальцы у него были холодные - прехолодные.
-- А завтра... Завтра ты придешь? - спросил я и почувствовал, как сердце тревожно забилось в груди.
А вдруг... Вдруг не придет?
-- Приду, - шепнул от самой двери Павлик и выскользнул за дверь.
*******
Утром, сразу после завтрака и еще до начала процедур, пришла медсестра, Татьяна Ивановна, и, не глядя на меня, поставила на стол странный ящик с какими-то непонятными мне гибкими трубками, торчащими из него.
-- Что это такое? - спросил я.
-- Ингалятор, - обрывисто ответила она. Будешь делать 2 раза в день по 5 минут.
Она мне рассказала в двух словах, как им пользоваться и положила на стол секундомер.
-- А это еще зачем?
-- Будешь время засекать, ровно 5 минут.
-- А, хорошо, - ответил я.
Странная она какая то, подумал я.
Приноровиться к ингалятору было несложно, но уж больно скучная была сама процедура. Я чуть не заснул, пока дышал через трубку. Глаза у меня уже слипались, когда я услышал шум - это в палату вошла уборщица, Серафима Николаевна, пожилая женщина лет 65-70, вечно ворчащая что-то себе под нос.
-- Что, еще на процедуры свои не ушел, что-ли? - спросила она недовольно.
-- Я ингаляцию делал, сейчас пойду, - ответил я.
-- Аааа.... А то топчите тут, стало быть, убраться нормально не даете... - заворчала уборщица и принялась тряпкой протирать подоконник.
-- Скажите, - вдруг вырвалось у меня ни с того ни с сего, - а Татьяна Ивановна... Ну... почему она такая? Она сердится на нас что - ли на всех?
-- Сердится, - огрызнулась в тон мне уборщица, - о чем ты хоть?
-- Ну, на ребят... - ответил я, чувствуя всю нелепость своего вопроса. Я уже жалел, что задал этот вопрос.
-- Такая она, - вдруг выдохнула Серафима Николаевна, - отворачиваясь от меня к окну, - после того, что 4 года назад случилось...
-- А что случилось? - не отставал я.
-- Сын у нее погиб, - приглушенно, чуть ли не шепотом проговорила уборщица, - ты что, не слыхал про того мальчишку, что из окна выпал?
-- Слышал, - ответил я, чувствуя, как по всему телу бегут мурашки, - после этого тут везде решетки поставили.
-- Поставили... - выдавила сквозь зубы уборщица и вдруг выкрикнула с какой-то непонятной мне злобой, - все из-за озорства вашего. Игрались мальчишки, игрались, вот один и вылез на карниз, мол, гляньте, как я могу. Вот и тебе пожалуйста. Упал вниз и насмерть.
Я слушал Серафиму Николаевну, находясь в каком-то исступлении, не в силах что-либо возразить.
-- А у Танечки, у нее, - вдруг в отчаянии всхлипнула Серафима Николаевна, - у нее, после этого, стало быть... Ну, когда похоронили то... Ну, стало быть, это... Ноги у нее отнялись. Год почти не ходила. А потом ничего, пошла. Пришла к нам снова. Она до того, стало быть, врачом была. А пришла, ей в месте отказали, так она попросилась нянечкой, ну, медсестрой дежурной хотя б. Ее отговаривали все, а она, все свое талдычит, возьмите и все. Взяли, жалко ее стало. Вот и ходит теперь. Ни с кем ни полслова. А ночами, порой, в дежурку забьется, в подушку уткнется и воет, в голос. Только в подушку сильнее утыкается, чтобы голоса не слышно было...
Я молчал, не в силах что-либо возразить. В один миг мне стало ужасно жаль эту странную женщину. Хотелось чем то помочь ей, как то поддержать... Но как...
-- А ты что это, стало быть, сидишь тут? Доктор, стало быть, ждать не будет, - вдруг снова с какой-то злобой кинулась ко мне Серафима Николаевна, - давай, бегом ко врачу, а мне убираться нужно.
То ли процедур в этот день было особенно много, то ли еще что, но к вечеру, когда все ребята из нашего отделения отправились на ужин, я вдруг, как - будто даже неожиданно для себя обнаружил, что совершенно не хочу ни есть, ни пить, ничего. Хочу просто немного побыть один. Не знаю, но... Может, все дело в этой истории с тем мальчишкой? Интересно, а что об этом думает Павлик? Может, спросить у него при встрече?
Чувство неясной тревоги весь вечер не покидало меня. И когда около 8 часов чуть слышно приоткрылась дверь и ко мне вошел Павлик, все в той же своей больничной пижаме, я почувствовал, что мне стало немного легче. Все-таки хорошо, когда ты не один и когда рядом есть... Друг? Как мне захотелось, хотя бы на миг, на мгновение назвать Павлика своим другом...
-- А ты расскажешь сегодня, что там случилось дальше с Элли? - спросил Павлик, пристраиваясь на кушетке напротив.
-- А...Да... А на чем мы остановились?
-- Ну, там, где Элли познакомилась со Страшилой...
-- А, да, вспомнил...
Я начал свой рассказ, но прежнего воодушевления не чувствовал. Меня все время отвлекали мысли о том мальчишке на карнизе и о его матери. Зачем он оказался на этом злосчастном карнизе? Что вынудило его ступить туда? Неужели простая ребяческая гордость, желание показать себя перед сверстниками? Или другое? Неужели он такой дурак, что решился на такой поступок? А может, никто не знает истинных мотивов того мальчишки? На миг я представил мальчишку, стоящего в простой больничной пижаме на высоте около 100 метров. Дует сильный ветер, стараясь оторвать безумца от спасительной стены здания. И вот рука срывается и, мальчишка, еще не понимая, что произошло, падает вниз...
-- Леша, ты чего? Ты чего замолчал? - спросил Павлик, наклоняясь надо мной и с тревогой поглядывая на меня своими светло - голубо - серыми глазами.
-- Паша, я не могу, - выдавил я из себя.
-- Чего не можешь? - не понял Павлик.
-- Скажи, а тебе...бывает страшно? Ну, настолько, что ты не можешь сдержать слез? А почему, из-за чего, сам иногда не понимаешь?
Павлик как-то странно посмотрел на меня. Присел на кушетку. И отвернулся.
-- А тебе? - вдруг спросил он.
-- Бывает. Особенно когда один и когда рядом никого нет. Когда не можешь чего-то понять в жизни, и когда помочь понять это никто не может, кроме тебя самого. А ты боишься принять какое-то решение, потому что не знаешь, прав ты окажешься или нет.
-- А родители как же? - спросил Павлик, поворачиваясь ко мне.
-- Родители... Они заботятся обо мне, но порой не могут понять меня. Или просто не хотят, потому, что всегда заняты. Они все простое объясняют очень сложными вещами и я тоже сам не понимаю их поэтому.
-- А друзья?
-- У меня нет друзей, - решился я, чувствуя, что к горлу подкатывает ком.
-- А что такое по-твоему дружить? - спросил Павлик.
-- Не знаю... Наверное, доверять друг другу во всем, заступаться друг за друга всегда. Чтобы никогда не оскорблять друг друга, быть внимательным друг к другу. Быть как три мушкетера... А для тебя?
Мы помолчали. Павлик отрешенно смотрел куда-то вдаль мимо меня.
-- А мне кажется.... - вдруг признался Павлик, - что друзья, это... Ну, как... Как Элли и Страшила. Когда вместе готовы идти по дороге из желтого кирпича до самого конца. И только вместе...
До конца... От этих слов мне стало страшно... Может, тот мальчишка на карнизе...
-- Скажи, а ты слышал про того мальчишку? Ну, который 4 года назад упал с карниза...
Павлик странно и немного испуганно посмотрел на меня.
-- А ты что думаешь? - спросил он.
-- Ну, кто-то говорит, что он просто дурак, решил выпендриться перед другими ребятами.
-- Ну а ты? Ты что думаешь?
-- Я не знаю. Мне кажется, он пытался что-то сделать, может, кому-то помочь. Потому что... Потому что глупо вот так и вниз впустую. А мама его плачет по ночам тут, места не находит себе...
Павлик снова отвернулся.
-- Ты ничего не знаешь и не понимаешь. И никто не знает, - выдавил он.
-- А если бы у тебя была возможность узнать, почему это произошло?
-- Зачем? Это разве кому-нибудь поможет? - с непонятной горечью возразил Павлик
-- Да, поможет, - горячо ответил я, - потому что... потому что только правда может помочь маме этого мальчишки. Ей и так непросто осознавать, что ее сына больше нет. Тем более, что за ее спиной и так люди шепчутся - "вон, смотрите, женщина идет, у которой сын погиб из-за своей глупости". Только правда даст понять всем тем, кто считает этого мальчишку дураком и озорником, как говорит Серафима Николаевна, что это не так.
-- А может, этот мальчишка и правда дурак? И все твои мысли это просто твоя фантазия, - тихо спросил меня Павлик.
-- Нет. Я не знаю, почему, но нет... А как это выяснить, я не знаю...
-- Странный ты все-таки, - как - будто озадаченно ответил Павлик.
-- Почему?
-- Потому что... Потому что другие меня бы уже давно засмеяли за такие вопросы. Обозвали бы дурачком. А ты - нет. Почему так?
-- Потому... - ответил я, не решаясь вслух произнести то, что хотел уже давно, - потому что я хотел бы... Я хотел бы, чтобы ты... Чтобы мы...