Ночного света нет вообще,
А, что же делать им еще.
Мужик, вновь, секса захотел,
Ведь каждый день её имел.
Но, а теперь её уж нет,
Ну, а без секса счастья нет.
Наташе он всё объяснил,
Мол, – секс, для него, важнее всех сил.
– Ну, то есть голод это очень сильный,
Сильней, чем целый день не есть,
Терпеть его, для мужчины, не выносимо,
Мне очень хочется на тебя залезть.
– Привыкла слушать я тебя и мне не жалко,
Возьми меня, как хочешь ты, чтоб стало жарко,
Её он сексу обучил, всё рассказав,
Как нравится ему получать секса весь состав.
Она ему всегда давала любовь свою –
Лишь в сексе ощущал он любовь всю.
А младшие девчонки всё сразу понимали, –
Индиго они были, – любящих оставляли,
Когда они ласкаться начинали, хоть где;
И в доме, и в лесу, и в бане, и в реке.
Закалкой организма все стали заниматься –
И каждый день для этого в реке стали купаться,
И летом, и зимой им было прикольно,
Болезней у них не было и им было так вольно.
Прошло уже два года, настала вновь весна,
И снова одна девушка – Наташа умерла,
Закончилось всё мясо и рыба вяленая,
А новая, ни как на пику не шла.
И снова секса нет, достал этот облом,
Философ собрал девчонок и рассказал всё вновь.
Затем спросил у девочек:
– Кто кровь уже видал?
Из своей промежности,
Тот по половым признакам, –
Взрослым уже стал.
То есть если цикл начался у вас –
Значит, уже сексом заниматься настал час.
– Я всё понимаю, – сказала Людмила. –
У меня уже три месяца созревания.
– Ещё кто-то есть, – философ спросил.
Ведь очень уж он давно уже не любил.
– У меня два дня кровь оттуда идёт.
И скоро закончится, и скоро пройдёт. –
Сказала Анюта и всем показала,
Достав руку оттуда.
Другие сказали, что нет, пока,
Когда они созреют, – скоро, наверняка,
То скажут тогда, чтоб реализовать в сексе себя,
Ведь нужно заниматься, если пора пришла.
Философ к Людмиле при них подошёл,
Поцеловал и дальше пошёл:
Раздел, объяснил, другие смотрели,
Ведь дети-индиго знать всё хотели.
Он днём полюбил её, день весь любил,
И как что, где делать он ей говорил,
И каждую девушку он обучил.
А к лету, уж все взрослыми стали,
Так как созрели их все «влагалы».
Секса – любви в 5 раз больше стало,
Улыбка его всё ярче сияла,
Ведь верный приносчик добра – пролактин,
Всё чаще обеспечивал удовлетворения прилив.
И сразу за этим, примчалось везенье,
К всеобщему, неожиданно, удивленью:
Увидела Аня взрыв самолёта
И проследила движенье полёта,
Точнее, – паденье, запомнила сразу,
И лося с оленихой запрягли мигом в сани.
Философ, вдвоём, с Аней поехал,
Но перед этим, предупредил без утехи:
– Мужей я других не потерплю,
Поэтому их к себе не возьму,
А если в покое они нас не оставят,
То я их убью, если сил моих хватит.
– Они все мертвы, взрыв то был не реальный. –
Сказала Катюша без эмоций, реально.
– А может быть, нет. – Сказала Людмила. –
У нас тоже взрыв был, но мы, всё же живы.
– А смысл то не в этом, что живы, иль нет.
Смысл в том, что я вас не поделю ни с кем, нет.
– А мы все согласны, тебя понимаем,
И просто во всё тебе доверяем.
Мужлан стал доволен, внутри своей мысли,
Ведь такие мечты могли не выйти.
Но всё же мечты эти реализовались –
И жёны его на все сто понимали,
Ведь были они люди – индиго,
И этим они выживали в тайге.
Вот в санях из брёвен, внизу – листы железа,
Поехали двое под снежный пад и скрежет.
Примчали их лось и олениха,
Они уж давно любилися лихо.
Пол дня они мчались, и звери устали,
И всё ж, наконец, они место настали.
Увидев обломки и то, что горело,
Внутри уцелеть ничего не сумело,
Они повернули назад и помчали,
По дороге кабанов они повстречали.
Вот жалко, – оружия нет, без него
Им дичь не доступна, и это давно.
Домчались домой, их волки не сожрали,
В пути, далеко, волков вой все слыхали.
– Мы думали, – волки напали на вас. –
Сказала Юляша, обрадовавшись сейчас.
– То волки от взрыва, скорей всего, выли,
Но нас на пути не остановили.
Такая надежда за целых два года,
Но, всё же – облом, это было знакомо.
За целое лето они успевали дров наготовить,
Чтоб зиму всё время, уж их не готовить.
Морозы зимою огромные были
И этих морозов они «обходили».
Зимою и летом, и ночью, и днём
Любили друг друга они вшестером.
Философ девчонок всему научил,
Что сам он мог знать, – все секреты раскрыл:
Про девичий секс – лесбийскую ласку,
Про то, что в том мире, в общественной «маске»,
Не нравится всё ему, дот замазки,
Что – цели другие у всех там подряд
И все ходят злые и денег хотят,
О том, что проблемы – больше наших, намного
И, что здесь, ведь, лучше, чем в обществе строгом.
Морали и этики, знаний и смысла
Девушки брали с философа мыслей,
Ведь он мысли все рассказывал им,
Они понимали легко и без сил.
Другого наставника не было, просто,
И лес, и луга, для них стали – остров.
Всё в «цвете» своём он преподносил, –
Такое же отношение ко всему, он девчонкам привил.
Его всем хватало в удовлетворенье,
Их удовлетворять ему не было ленью.
Во время совместной любви все «взрывались»
И очереди своей не дожидались, –
Девчонки ласкали друг дружку руками,
Губами везде, и языками.
Любили друг дружку и уважали,
Во всём и всегда они помогали.
Когда от любви муж хотел отдохнуть, -
Хоть часик поспать, т. е. сопнуть, -
Девчонки насильно его не терзали,
Друг дружку любили и ярко пылали.
И страсть эффективная здесь проявлялась,
Наверное, свобода природы сказалась.
И вот одной ночью на родном топчане,
Желая застыть в истоме своей,
Оля, в окошко в небо глядя, –
Увидела ярких два огонька.
Дождавшись исхода горячей любви,
Она всем сказала:
– В окошко смотри.
Увидели все, как летел самолёт,
Как будто по морю там плыл теплоход.
Все вместе они пожелали одно,
Чтоб он приземлился поближе, и всё.
Но он приземляться не собирался,
А только летел высоко, приближался.
Но все понимали, – пролетит самолёт,
И снова надежда – от них уплывёт.
Надежда, – не чтоб их забрали туда,
Где, по мнению философа, – только беда,
А надежда на то, чтоб хоть чем поживиться,
Предметы какие-то приобрести чтоб.
Вот он пролетал, почти все отвернулись,
А самолёт зажужжал – и все повернулись,
И с неба, жужжа, быстро стал опускаться,
В окне уж невидно – где он стал спускаться.
Все быстро оделись и выбежав с дома,
Увидели близко машину знакомую –
Да, то был самолёт, он во всю уж спускался.
– Хоть в дом бы он, вдруг, наш не врубался. –
Сказал в миг философ, слегка испугался.
Самолёт пролетел над соснами низко,
И прям на лугу сел сразу он быстро.
– Оля, на дерево лезь, побыстрей,
И тщательно ты рассмотреть всё сумей,
Бинокль возьми, хоть и темно,
Но всё же взгляни, вдруг увидишь чего.
Юля и Аня, сани впрягай,
Поедем, рискнём, тут близко, давай.
Катя, давай, – теплей одевайся, –
Поедем с тобой, не сомневайся.
Умчались они, но им Оля сказала,
Что он прям у леса, на лугу, показала,
Умчались конкретно, животные знали, –
Как нужно бежать, когда их подгоняли.
Добрались до туда и взрыва всё ждали,
А взрыва то не было, – они то поняли,
Что самолёт успел то причалить.
Но всё ж самолёт не посадили,
Так как под ним деревья валились,
Он сам долетел и сел на деревья,
Его не повернули на ровность земелья.
Философ с одною своею женою
Подошёл осторожно, я это не скрою.
Закрыты все двери, с окна валит дым,
– Он скоро взорвётся, быть может, а с ним…
Про худшее думать совсем не хотелось,
А в воздухе дым шёл, и что-то там тлелось.
Самолёт к земле весь уж пристал,
Под собой деревья все поломал.
Философ на дерево тихо залез,
К окну приблизился, в него он пролез.
А Катя стояла, внимательно слушав, –
Быть может, уж кто-то вылез на «сушу»
И где-то следит за ними в кустах,
Но ею на всю не овладел страх.
Философ залез, об человека споткнувшись,
Было темно и он всё ж, рискнул, же…
– Есть кто живой? Давай говори. –
Философ прокричал раза три.
В ответ – тишина. Катя голос слыхала,
И то, что он его, она твёрдо знала.
Философ до двери дошёл задыхаясь,
Он их смыканул, но они не открывались.
Подумал, – в кабине не знаю где кнопка,
Чтоб двери открыть, а внутри здесь, как топка.
Решил он с окошка всех выкинуть вниз,
Катерине сказал, чтоб-то не был сюрприз.
Окошко не очень широкое было,
Он сам чуть не застрял «и не было мыло».
Нащупал кого-то, грудак распахнул, –
Послушал сердечко, – ни чего ни шепнул,
Сердечко не билось, худой вроде был.
Просунул он тело в окошко и сдул,
Другое нащупал – и вновь нет дыханий,
«Похоже, конкурентов не будет для бани,
Для нас, для меня, в общем, – так нам и надо», –
Подумал об этом и тело донёс,
И выпхнул с окошка, уже дул мороз.
Но ему, мужику, было – аж жарко,
Пока он их всех валил в снег из «парка».
– Такие вот ныне в тайге развлеченья:
В дыму шибуршаться в машине отдельной,
Средь мёртвых людей оружья искать,
А их тут не много, я смог посчитать.
– И сколько людей-то? – Спросила Катюха.
– В салоне здесь семеро было, вот пруха.
Теперь больше нет, пойду я в кабину. –
И он поспешил открывать кабину.
Дверь всё же не сразу, но поддалась,
Там лампы мигали был виден пейзаж:
Два трупа пилота, разбившие лица,
Панель вся в крови, пора торопиться.
Его посмотрел он, пощупал:
– Угу.
Нащупал он женскую грудь и залез,
Её обнажил, и послушать полез.
Слегка что-то слышал. Может жива,
Она стюардесса, или ею была.
Закрыл он ей грудь, под юбку полез,
Её он поднял «до самых небес».
Нащупал вагину, её стал любить,
Надеясь быстрей себя победить.
Ведь, сердце стучало, значит – жива,
Едва вроде дышала, была горяча.
Надеялся он, что она оживёт,
Ведь он уже, прям в ней, её любит и ждёт,
Пока она воздухом ровно задышит,
Расскажет, что знает и скажет, что слышит.
В сознание женщина не приходила,
А он её уж оплодотворил, классно было,
Давно муж-философ спящих любил,
Когда нет движений от тех, кто сейчас с ним.
Её он тогда развернул в самолёте
И вставил туда ей, где слабый проходик.
Её он «влюблял», но туго там было,
Но он всё же весь поместился красиво.
Поглубже залазил – его он на всю
И тупость уже прошла на ветру,
Ему помогал он – что влаги давал,
Оттуда, где мокро он влагу ту брал.
И вот, когда радость уже приближалась, –
Женщина чаще уже задышала.
Видимо что-то она ощутила
И это её к жизни вновь пробудило.
Услышав, что женщина вот-вот очнётся,
И может от шока, – отпрянет, сорвётся, –
Философ всей силой мысли своей
Задвигался очень, при очень быстрей.
Он сразу «взорвался» прям в это же место:
Излив в неё всё, что было на место,
Он резко трусишки ей натянул,
Одёрнув юбчонку, штаны застегнул.
– Откуда Вы, женщина, как Вас зовут
И что с самолётом случилося тут?
На его языке она отвечала
И что сейчас произошло, плохо понимала:
– Анна, с Аляски летел самолёт
И с ним не справился наш первый пилот.
Пока я к кабине поспешно дошла, –
Уже самолёт летел, сам руля;
Пилоты на панели в крови лежали
И я, в миг, упала, мои мысли прервались.
А Вы кто такой, Вы с нами летели?
К тому же, куда мы залетели?
И что сейчас было, со мной что творили?
Сума я сошла, иль меня Вы «любили»?
– Это тайга – леса, здесь, России,
И городов нет здесь в помине.
Мы тоже когда-то с неба свалились,
В живых мы остались и здесь очутились.
Три года назад мы летели, – взорвались, –
И на парашютах сюда опускались,
А здесь мы живём по законам своим,
Другие, чужие, и Ваши, и все остальные
Законы и принципы все
Мы не признаём. – Мы наедине
Остались с природой и сами себе,
Теперь подчиняемся мы ей вполне.
А вас я здесь в чувства привёл, лишь как смог,
Любя и беря, по-другому не смог.
Слегка Вы дышали, я Вас разбужал, -
И Вы оклемались, а Вы, как кинжал, -
Меня обвиняете в том, что Вас спас,
Иль просто не нравится Вам мой анфас.
– Лица́ я не вижу, но это абсурд,
Что спасли Вы меня, насилуя тут.
– Насилие, это – когда против воли,
А Вы тут лежали, почти были в коме.
И если бы я сюда не залез –
В итоге Вам дым бы в дыхалку залез.
А сколько всего на борту пассажиров
И что там, в отсеках других, может быть?
– Вы просто… Вы просто… –
Она уж не злилась,
А с ситуацией, в мыслях возилась.
– Так всё же, что есть в самолёте, – скажите.
И вскоре быстрей с самолёта сходите,
Дымит он, быть может, – скоро взорвётся,
Откройте все двери. Где кнопка? Что, жжётся?
– Что жжётся – дымит, – я это не знаю,
А двери, вот, сейчас, уже открываю.
Всего человек на борту было десять,
Ещё много груза, что много и весит.
– Какой тут есть груз и где он? Пойдёмте, –
Покажите мне, побыстрее пойдёмте.
Она поспешила, философ за ней
Спешил очень быстро, в дыму поскорей.
– Людей нужно вывести, – может живы.
– Я их всех проверил, – все, в общем, – мертвы.
В окно я их выпихнул, чтоб там остыли.
– А, что их Вы всё же, не оживили?
– Я и не пытался, они не дышали,
А Вы какие-то звуки слегка издавали.
– Ну, что там, философ? – Вскричала Катюша,
Услышав общение, сняв одежду всю с «тушей».
– Кто это? Ведь Вы же сказали, что люди…
– Это мои, а не Ваши то, люди.
– В порядке всё, Катя. Одна есть живая.
Сейчас она мне что-то покажет.
– Я слышала – что-то внизу скрежетало.
– То двери открылись. – Анна сказала.
– Открылись там двери. – Сказал муж Катюше,
И сам он всё ждал, что увидит он – кушать, -
Прикольное что-то, что давно уж не ел,
Но всё же в тот миг промолчать он сумел.
Спустились пониже по лестнице люди,
Нажатием кнопки, открылися люки.
– Оружие здесь, в основном – автоматы,
Винтовки, патроны к ним, ну, – и гранаты.
В улыбке огромной философ «растаял»,
Но Анна не видела, как он весь «таял».
– Фонарик, иль что-то найдите быстрее,
Ведь, боеприпасы взорваться сумеют.
Пошла Анна вправо, нажала там что-то
И свет засиял и внутри и за бортом.
– Я еле нашла запасной генератор
И он не сломался, как наш авиатор…
Философ увидел много стеллажей,
На них много ящиков и патронташей.
Один стеллаж – были «Узи» – автомат
И много коробок, в них патроны лежат;
На другом стеллаже – патроны, гранаты,
Ещё было много, греби хоть лопатой.
Открыл он один ящик, – достал
Четыре «Узи» и к окну побежал.
– Катюха! Гляди куда упадут
И в сани ложи, много их тут.
В окно он коробки с патронами все
Быстрей покидал и спросил:
– Что есть где?
– Какие из них, – я не разбираюсь.