Помнится, в университете одной из наших курсовых работ было создание ИИ без использования нейросетей. Во всех реализациях, сколь бы они ни отличались в деталях, была важная общая черта. Первое ветвление в модуле принятия решений осуществлялось по принципу максимизации свободы. То есть: при прочих равных выбранное действие должно оставлять как можно более широкий выбор решений на следующем шаге. Одного этого условия уже хватало, чтобы наши программы обыгрывали нас самих в шахматы, а при хорошей реализации других модулей они становились едва ли не разумными. Жаль, что в итоге программирование стало для меня лишь хобби — я пропустил много интересных разработок последних лет.
Действительно ли это мои воспоминания — сейчас вопрос вторичный. Принцип максимизации свободы верен объективно. И сейчас он однозначно говорит мне: беги. Просто потому, что, оставшись, я ничем не смогу управлять. Это будет свободным падением в неизвестность.
Но что, если именно этого он от меня и ждет: потому и приставил робота? Такой вариант стоило проработать. Допустим, избавиться от Дилоса несложно. Как еще за мной можно следить? Через мои же части тела. В них я копался сутки напролет: поубивал все подозрительные компоненты прошивки и настроил фаервол так, чтобы любая передача данных по сети требовала моего подтверждения. Стоило бы еще физически отключить GPS, но это слишком сильно замедлит мое передвижение, да и вряд ли поможет: есть масса других способов отслеживать людей…
А если им не нужно меня преследовать? Если мой план — часть их плана? Если подозрительные сервисы в прошивке позвоночника и андроид-надзиратель — лишь красные тряпки, призванные действовать мне на нервы и заставлять делать глупости? Хоть это и напоминает паранойю, в моей ситуации и такой сценарий нельзя исключать.
…Насколько же глубока эта кроличья нора?
***
До моего выхода из больницы ситуация так и не сдвинулась с мертвой точки. Мне запомнилось лишь одно событие из этого периода.
Я уже мог свободно передвигаться по зданию и выходить во внутренний двор. Собираясь сделать именно это, я спускался со своего этажа в вестибюль — по лестнице, чтобы не упускать шансов наработать рефлексы. Выходя из-за угла последнего пролета, я окинул взглядом помещение первого этажа и замер в нерешительности.
Перед стойкой ресепшена, расположенной у противоположной входу стены, стоял Непобедимый, увлеченно спорящий о чем-то с администратором. Само его присутствие уже натягивало нервы окружающих, а тут он еще и добивался чего-то. Администратора, непроизвольно вжавшегося в кресло, можно было только пожалеть.
Я знал, что после войны многие Непобедимые постарались сбежать подальше от своего прошлого, но никогда не видел их своими глазами. Отличить их от обычных китайцев позволяли высокий рост, лысая голова и необычная форма конечностей с торчащими наружу гидравлическими усилителями. Кроме того, все они имели примерно одинаковые лица, которые быстро распознавались экзокортексом.
Наконец, подозрительный гость попрощался с администратором и развернулся, чтобы выйти из здания. В процессе наши взгляды на долю секунды встретились, и мне показалось, что в вестибюле стало слегка холоднее.
Здесь и далее: по логике сюжета все персонажи говорят по-английски и используют местоимение "you", поэтому вместо языко-специфичных переходов с "вы" на "ты" будет сразу использоваться "ты".
Экзоко́ртекс — внешняя система обработки информации, которая позволяет усилить интеллект или выступает нейропротезом для коры головного мозга (Википедия).
chapter = "In flagrante delicto"
— Дилос, сходи, забери оставшуюся одежду и еду.
Робот кивнул и вышел. У меня было достаточно времени, чтобы исчезнуть. Благо, дополнительная одежда мне не нужна: «умный» комбинезон и так годится для чего угодно. Главное — найти, где его изредка стирать…
Я в последний раз обежал глазами комнату, в которой мог бы провести ближайшие месяцы после выписки; подхватил тяжелый, заранее подготовленный рюкзак и подошел к окну. Открыл его, полной грудью вдохнул влажный холодный воздух с легким привкусом мертвой листвы, падающей откуда-то сверху, и вылез наружу. Я специально выбрал блок, окна которого выходили на безлюдный переулок. В ответ на специальное движение узкие крышки на предплечьях щелкнули и раскрылись, вытягивая за собой куски парашютного шелка. В разложенном виде конструкция сильно напоминала перевернутое крыло, лишь непропорционально маленькое. Это были всего лишь воздушные рули. Однако…
«Однажды здесь будут настоящие крылья» — прочитал я слегка выгоревшую надпись на внутренней поверхности левого руля. Не помню, чтобы я это писал. Впрочем, из общей картины это никак не выбивается.
Я наконец встал на подоконник и шагнул на улицу с пятого этажа.
Равновесие при ударе я все-таки потерял, неуклюже приземлившись на все четыре конечности. Недавняя операция давала о себе знать. Бегло осмотрев кисти, я не заметил повреждений, сложил обратно рули, и, приняв самое невинное выражение лица, направился к своей первой цели.
На улице роботов было больше, чем людей. Не из-за многочисленности первых, а, скорее, из-за редкости последних. Даже в центре города, защищенного от любых невзгод лучше крепости, мир за стенами домов не вызывал ни у кого доверия.
Сегодня погода мне благоволила: температура чуть выше нуля, мягкое солнце и никаких аномалий. Можно еще многое успеть — даже больше, чем я запланировал.
Первой моей остановкой был склад индивидуального хранения. За небольшие деньги здесь можно оставить свои вещи или транспорт. Если потребуется — на годы. Особенно часто такими услугами пользуются люди без определенного места жительства (как любопытно изменение тона этого словосочетания: раньше так называли бедных, не имеющих денег на жилье; сегодня же оно обозначает людей настолько успешных, что привязка к одному месту мешает им строить карьеру). Жерар переслал сюда мое служебное оружие, подобранное на месте аварии. Это не слишком законно, но мне уже наплевать.
Помещение приема и возврата предметов можно было описать как стойку регистрации аэропорта, втиснутую в объем уличной французской булочной. Работали здесь, само собой, автоматы. Я подошел к первому попавшемуся терминалу, вбил в него переданные Жераром коды и встал в ожидании, провожая взглядом ящики на общей ленте транспортера. Наконец автомат передвинул один из этих ящиков на короткую ленту «ввода-вывода», по которой тот сразу направился ко мне.
В большом ящике оказался маленький ящик. Точнее, сейф. Как только я достал его и шагнул назад, контейнер отправился обратно, а на терминале отобразилось какая-то стандартная благодарность. Жерар уже оплатил все, и сказал, чтобы я даже не пытался рассчитываться.
Выйдя обратно на улицу, я огляделся и сравнил обстановку с панорамной фотографией, которую незаметно сделал на входе, проверяя, не ждал ли меня кто-нибудь. Ничего подозрительного. Прохожие все так же спешили по своим делам. Люди спешили, потому что не хотели задерживаться в пути, а роботы — потому что прогулочный шаг для них энергетически неэффективен.
Вернувшись в переулки, я нашел место достаточно уединенное, чтобы открыть сейф. Внутри было то, что и должно быть: силовой нож и «Хеликс». К сожалению или к счастью, оба не считались за серьезное оружие. Хеликс, компактный пистолет системы Гаусса, стреляет флешеттами, которыми очень сложно кого-то убить. А нож — он и есть нож: приспособление скорее бытовое, нежели боевое. Даже если он режет железо, словно масло.
Лезвия силовых ножей сделаны из гиперстойкого металл-органического сплава, а на режущую кромку нанесены микроскопические зазубрины. При включении они начинают мелко вибрировать на большой частоте, превращаясь в пилу, с легкостью рвущую металл. Острый конец при этом становится мощным перфоратором.
Будем надеяться, мне не придется использовать сильные стороны этих предметов — выглядят они достаточно устрашающе, чтобы просто отпугивать возможных противников. В иной ситуации я бы так и оставил их на складе, но сейчас они действительно могли потребоваться.
Еще по дороге я купил легкую куртку, чтобы спрятать некрасивую лысину на затылке под капюшоном и просто ощущать себя чуть защищеннее. Теперь следовало убраться подальше. Достаточно далеко, чтобы оказаться вне досягаемости Винсента, но и не слишком: начальство поставило мне условие не выезжать из Милана. Просто спрятаться тоже не вариант: тогда я ничего не смогу узнать.
Перспективы моего расследования в любом случае не впечатляли. Разобраться в делах «фракции А», активно избегая контакта с ней, крайне сложно. На «фракцию Б» нет даже зацепок.
Кое-какой план у меня, тем не менее, был. Наивный, рискованный, детский, готовый обвалиться на любом повороте, но по сути простой: украсть информацию, которую от меня скрывают.
Но всему свое время. Начать следовало с поиска жилья. Условия были такими: как можно дальше от центра, но в нормальном, современном здании — надо признать, что я слишком привык к высокотехнологичному быту. Постоянного дома у меня на тот момент не было: оно и к лучшему, это усложнит отслеживание моих передвижений.
Дом, в котором я поселился, внешне напоминал шоколадный батончик с торчащими их него орехами — модульными квартирами, призванными сильно удешевить строительство здания, ремонт и переезды жильцов. Конечно, на практике это привело к появлению сотен конфликтующих стандартов для модулей… Я не особенно интересовался этими вопросами, поскольку предпочитал снимать квартиру, а не таскать ее за собой по всей Европе. Прикинув все за и против, я выбрал однокомнатный модуль на задворках белой зоны города.
К тому времени, когда все организационные вопросы уладились, было уже далеко за полночь. После целого дня непрерывных оглядок через плечо у меня едва хватило сил доползти до кровати.
***
— Странно, я готов поклясться, что уже видел этот камень. Только в прошлый раз он был слева, — задумчиво пробормотал я, уставившись на плоскую скалу длиной около трех метров. Казалось, что раньше она торчала здесь, на гребне горы, вертикально вверх, но кто-то повалил ее набок, чтобы проложить по самому гребню узкую тропинку, по которой я сейчас шел. Склоны горы, очень крутые и частично покрытые снегом, просматривались вниз лишь метров на двадцать из-за густого тумана — парадоксально белого и темного одновременно.
— Очень может быть, — совершенно безэмоционально ответил мне парень, назвавшийся Оскаром, в черном пиджаке, еще более черном блестящем цилиндре и с невероятно привлекательными короткими усами, идущий параллельно мне прямо по воздуху. Ширины тропинки не хватило бы на двоих.
— И ты тогда шел справа, — добавил я, — когда успел туда перейти? Я же все время тебя видел!
— Я никуда не переходил. Вопрос исключительно к геометрии местного пространства, — все так же отрешенно ответил Оскар.
— И твой способ передвижения — тоже?
— И да, и нет. Вопрос не совсем корректен.
Я пожал плечами и пошел дальше. Мой спутник не отставал ни на сантиметр, но скорость, с которой он переставлял ноги, немного не согласовывалась со скоростью движения. Как будто он шел по невидимой ленте, ползущей вперед.
— Меня вот заинтересовал такой вопрос, — сказал Оскар после недолгого молчания, — Как думаешь, тиктаалики, или кто там был первым позвоночным, вышедшим на сушу… Кто едва-едва научился ходить. Так вот, хотели ли они ходить? Или делали это только из крайней необходимости? Могли ли они чувствовать, что, выбираясь на сушу, становятся чем-то большим?
— Я вообще не врубаюсь, что ты несешь.
Оскар обреченно вздохнул, но все же соизволил пояснить свою идею:
— Я к тому, что очень странно выглядит у людей эта тяга к полетам. Они все мечтают летать — кто-то открыто, кто-то в глубине души. Многие ради этого рискуют жизнью. То есть очевидно, что это инстинкт. Но зачем он может быть нужен?
— А, то есть ты намекаешь, что у него может быть эволюционное предназначение?
— Я не утверждаю, что понятие «эволюционное предназначение» вообще имеет смысл, но… Честно говоря, затрудняюсь предложить иное объяснение. Знаешь, Карл Саган однажды сказал интересную вещь. Якобы его коллега изучал какой-то изолированный аборигенный народ в Новой Гвинее. Этот народ практически ничего не знал о западной цивилизации. И одной из немногих вещей, о которых они все-таки знали, была миссия «Аполлон-11». Причем с точностью до имен астронавтов. Теперь уже сложно проверить, правда ли это. Если да, то это очень интересно. Даже поразительно. Или вот еще. Товарищ Туполев как-то сказал: «Некрасивый самолет не полетит». Учитывая, как это высказывание разлетелось по миру, хотя бы доля истины в нем есть. И достаточно очевидно, что законы аэродинамики первичны по отношению к человеческому вкусу. Так зачем людям врожденная способность определять, что может летать?
— А это имеет какое-то отношение к тому, где мне искать выход?
— Да, — неожиданно для меня подтвердил Оскар.
— И какое же? — поинтересовался я.
— Сложность задачи не всегда состоит в поиске решения. Зачастую сложнее всего понять, что решение уже перед тобой.
— Ты можешь ответить прямо хоть на какой-то вопрос? — раздраженно спросил я.
— На какой-то — возможно. Но точно не на тот, который тебя интересует.
— Почему?
— Вот как тебе кажется, этот цилиндр круглый? — еще раз нагло сменил тему Оскар, сняв свою шляпу и протянув ее мне.
— Похоже на то.
— А вот ничего подобного. Он 256-угольный. Знаешь, почему?
— Понятия не имею, — буркнул я, переведя взгляд себе под ноги.
— Потому что это всего лишь модель. Нет никаких причин тратить на ее отрисовку больше ресурсов, если разницы никто не заметит. Я мог бы быть и просто кубом, если бы у тебя не возникало затруднений при обсуждении с кубом палеонтологической философии.
— Кто…
— А вот твоя голова, — продолжал Оскар, указывая на меня рукой, — она действительно круглая. Жаль, сейчас измерить ее будет проблематично. Так что просто поверь на слово.
— Если ты думаешь, что я хоть что-то из этого понял… Да черт же тебя дери!
Оскар снова непонятным образом оказался справа от меня. И теперь я был абсолютно уверен, что скала, выступающая из тумана впереди — та же самая, что уже встречалась мне на пути дважды. Точнее, она была зеркальным отражением предыдущей, и торчала слева.
Я подошел поближе и осмотрел скалу, утвердившись в своем заключении. Затем сел на землю, обхватил голову руками и некоторое время сидел, погрузившись в размышления. А затем скалы, аборигены и тиктаалики неожиданно встали на свои места.
Я вскочил и развернулся к Оскару, собираясь спросить у него, верно ли я все понял. Но это оказалось излишним. Парень в цилиндре уже растворялся в воздухе, снисходительно улыбаясь мне. Через пару секунд он исчез. Ну и черт с ним.
Я еще раз осмотрел злосчастный камень и провел рукой по его подозрительно сухой поверхности. Глубоко вдохнул. И, наконец, побежал — вверх по скале, стараясь набрать как можно большую скорость, пока это возможно. С силой оттолкнувшись от вершины, я нырнул в непроглядный туман, интуитивно ощущая, что никакой горы внизу уже нет, да и низа-то, как такового, тоже нет…
Непроизвольно дернув ногой в поисках опоры, я ударился об стену, и от этого проснулся.
***
И вновь я остался один на один с вопросом — «Что дальше?». Нырять еще глубже в водоворот событий было страшно, но сидеть на месте — безумно. И уже через несколько часов залипания в потолок необходимость действовать победила.
— Почему я должен быть уверен, что пропуск рабочий?
[ Прикрепленная видеозапись]
— Ясно. А что с биометрической пропускной системой?
— Ее приоритет ниже. Пропуска достаточно, чтобы попасть внутрь. С охраной придется разбираться отдельно.
— По рукам. Оплата какая?
— При получении.
Конечно, я не был настолько глуп, чтобы полагать, будто сделка с неизвестными личностями на окраине города, да еще и в восемь вечера — хорошая затея. Пусть даже у них был неплохой рейтинг, пусть даже я мог постоять за себя. Я со всей серьезностью посчитал степень риска, и она выглядела допустимой. Теперь вопрос лишь в том, насколько достоверные данные я взял для расчета…