- Зачем? Она ж не твоя! Мы с тобой родим другую, а эту... В спецшколу отдадим, пошлем в Лондон. Пусть учится на здоровье.
Ганина затрясло.
- Ну, в конце концов, я хочу навестить своих родителей! Я их сто лет не видел!
- Слушай, Ганин, что ты ко мне привязался?! Хочу да хочу... Сиди там, куда тебя посадили! Ты же всю жизнь мечтал о творческой свободе, не так ли? Вот тебе она: дворец - как у короля, денег - немерено, прекрасная муза с тобой тут ест с одного стола! Что тебе ещё нужно?! Зачем тебе понадобились родители, которым ты не удосужился ни разу за пять лет даже позвонить, не то что с днем рождения поздравить?! - в фиалковых глазах Снежаны так и прыгали сверкающие искорки - она даже не скрывала того, что знает о нем все...
- Значит, я тут в заключении... - прошептал Ганин и обиженно затих.
Снежана смягчилась. Она оставила недоеденный тост с джемом, подошла к Ганину и, сев ему прямо на колени, обвила своими тонкими нежными руками его шею.
- Леш, Лешенька, ну почему сразу в заключении? У меня никогда - веришь, нет - никогда в жизни не было настоящей семьи, мужа! Ну могу я хоть немного насладиться покоем у семейного очага, в своем доме, вдали ото всех! - в глазах Снежаны блеснули слезы. - Да и потом - какое заключение, если мы с тобой сегодня едем в гости, и не к кому-нибудь, а к моему отцу!
- Какому такому 'отцу'? Разве твоя мама...
Снежана звонко и мелодично рассмеялась.
- Такой большой мальчик, а не знаешь, что дети никогда не рождаются без отцов? Ха-ха-ха!
- Ну и кто же у тебя отец?
- Увидишь... Очень важная персона. Между прочим, я о тебе ему все уши прожужжала и он... Заинтригован! Хочет, чтобы ты нарисовал и его портрет тоже. Только предупреждаю, это очень богатый, очень влиятельный человек, и у него есть одна причуда - он устраивает приемы-маскарады. Все его гости одеты в древние одежды, говорят только по-старинному, ну и... Ведут себя соответствующе!
- Как твой кот Тимофей?
- Как Тимофей, все верно! - рассмеялась Снежана и игриво щелкнула Ганина по носу, а потом встала и вернулась на свое место. - Так что давай завтракай - чтобы все съел! -, потом я тебе покажу твою новую мастерскую и начнем собираться. Мне нужно ещё многое тебе рассказать...
- Я хочу вызвать священника из Глубокого, мастерскую надо освятить! - ни с того ни с его ляпнул Ганин. Снежана сверкнула глазами и показала ему сжатый кулак. Ганин быстро кивнул головой, сел и принялся уплетать яичницу с беконом...
Мастерская оказалась действительно роскошной. Она располагалась в одной из зал на первом этаже. Размер у неё был как у средней спортплощадки. Все стены были украшены роскошными зеркалами, рамы которых представляли собой барельефы в виде прекрасных полуобнаженных нимф и пузатых голеньких амурчиков - излюбленной скульптурной темы стиля рококо. Выше зеркал располагались картины - портреты, пейзажи, марины... Один взгляд на эти образцы искусства Великого века приводил Ганина в трепет. Посредине залы стоял большой мольберт, столик с красками самых разных цветов и оттенков, набор кистей, вода в вазе, готовые холсты, бумага, карандаши, мягкое креслице для отдыха. В зале работал кондиционер. Было приятно прохладно и свежо.
- Гм, Снежана... Но мастерская тут слишком большая! Обилие зеркал, пространства - все это давит на меня. Лучше бы устроить мастерскую где-нибудь на чердаке или в мансарде... - проговорил Ганин.
- Нет! - топнула ногой Снежана. - Величественный портрет может быть нарисован только в величественной зале. Это тебе не пухлых провинциальных красоток рисовать! Это... это... совсем другое!
- Уж не к царю ли ты меня поведешь? - ехидно спросил Ганин.
- Может, и к царю, а, может, и нет - сам узнаешь... Итак, осмотрел, понравилось? А теперь идем одеваться! Тимофей, чертов кот, а ну сюда! Где ты тут шляешься!? Иди, помоги подобрать милорду костюм, научи его как следует. А у меня дела сейчас, я уле... уезжаю.
- Мр-р-р-р-р, госпожа, лечу, лечу, не стоит бес-с-с-с-с-покоиться, да-сссс! - Тимофей стремглав вбежал в залу. Он уже успел переодеться в старинный бархатный костюм. - Милости просим, милорд, милости просим, мр-р-р-р-р, за мной-сссс, за мной-ссс! А то хозяйка у нас горячая, горячая, как утюг! Ох и жжется она! Как арапником отходит, дак лежи потом, вылизывай ранки-то!.. Ух и строгая она, но - справедливая, да-ссс! В этом свой плюс! Огреет арапником, отойдет, а потом сама зацелует, защекочет, мр-р-р-р-р! Удовольствие сплошное! Вас ещё арапником?.. Нет-ссс, ну и слава Богу, ну и слава Богу! А то, знаете, несладко... Бьет сильно, аж кровь, мясо - все в брызги, а уж когда она псину выпустит... У-у-у-у-ухххх! Поминай как звали... Рвет на кусочки просто, на тр-р-р-р-ряпочки-ссс! Мы с моим коллегой боимся его - жуть! Без тормозов он, без тормозов, с-с-с-ссобака! Но этот-то с крыльями, взлетает и хоть бы хны, а я - бедняга... Ну, ничего - зато потом как зацелует, как заласкает - п-р-р-р-р-релесть! И все проходит, и ничегошеньки не остается, ничегошеньки... Ох, ну характер же у госпожи! Но что поделаешь, принцесса, почти королева... Все они такие, королевы, лучше на глазки-то им и не попадаться, да-ссс! Так что я вам посоветую - не злите её, говорите вс-с-с-с-с-сегда - 'да, ваше высочество', 'так точно', 'будет исполнено' и все будет хорошо, мрррр, все будет хорошо, все будет чудесненько и расчудесненько! - Тимофей-Котофей опять залепетал, забалагурил, заюлил, и у Ганина возникло ощущение, что он из своих слов плетет какие-то кружева и эти кружева как паутина муху обволакивают его сознание так, что все мысли путаются, слова застревают и ему ничего не остается, как следовать за ним, как осел за своим хозяином.
- Какая принцесса? Какая королева? - только и прошептал Ганин, а кот так и тащил его куда-то, взяв под ручку, да так быстро, как будто бы летел. Ганину даже показалось, что он и ногами-то не касается пола...
- Ох-х-х-х-х, ну не спрашивайте, меня, умоляю! Христом Богом вас заклинаю, не спрашивайте! Скажу, а потом - в морду, в морду, опять в морду... Знаете уже сколько раз получал? Думаю, все - уйду, сменю хозяйку, а не отпускает, окаянная, не отпускает! Я ей, помилуйте, госпожа, на свободу хочу, на волю, рыбки, знаете, половить удочкой, в прятки поиграть с детишечками, да просто, знаете, приятненько так на диванчике полежать, знаете, после обеда сытного... М-р-р-р-р-р, благодать! А не пускает, окаянная, сучка эдакая! Говорит, ты, Тимофей, думаешь, хозяина сменишь, легче жить будет? Не-е-е-ет, говорит. У меня ещё ладно... А вот мой папаша - так он не арапником будет, он тебя посохом своим так отходит, что все кости переломает! А я, говорю, на свободу пойду, буду как кот ученый на дубе сидеть и сказки вещать, или как кот в сапогах буду сам по себе. А она, стерва эдакая, мне, какая такая свобода? Где это видано? А? Я говорю, ну если слово такое есть, то значит есть она обязательно где-то! А она мне, а ты пойди и спроси у Распятого, есть ли свобода? Ха-ха! Думаешь, ТАМ тебе легче будет? Везде хозяева, везде, милейший, и везде - в морду, в морду, в морду...
От болтовни кота Тимофея Ганину стало совсем не по себе. Слава Богу, в конце концов, они добрались до гардеробной.
Здесь Ганина уже ждал другой слуга - такой же коренастый, как Тимофей, также облаченный в старинный бархатный костюм, такой же черноволосый, но сутуловатый, даже сгорбленный какой-то, с длинным горбатым клювообразным носом и по-птичьи тонкими ручками и ножками, а на голове - прическа хохолком. Он причудливо подпрыгнул при виде Ганина на месте и низко поклонился.
- Готов служить, милор-р-р-р-рд! Готов служить! Все в лучшем виде, все готово! Сейчас в моде у нас будут туалеты а-ля Рр-р-р-р-ренессанс XVI века! Кар-р-р-р-р, ой, простите, милорд. Вам нужен коротенький обтягивающий бархатный колет до пояса с высоким стоячим воротничком, ослепительно белая шелковая сорочка на шнурках, коротенький плащик до поясницы, коротенькие панталончики на бедрах, длинные шелковые гольфики, мягкие туфельки с длинными носиками и обязательно берет или круглая шляпа с пером. Эй, Тимофей, тащи сюда сантиметровую ленту - будем подбирать костюмчик под милорда!
После подбора и примерки костюма, Тимофей настоял на том, что необходимо принять ванну. В воду он с хитрой рожей подсыпал какого-то ароматного розового порошка, отчего она окрасилась в тот же цвет и заблагоухала розами. Ганин разделся и лег в ванную, а оба слуги тут же накинулись на него и стали тереть изо всех сил мягкими мочалками и обливать каждый сантиметр кожи чудесной водой, не стесняясь даже погружать его с макушкой прямо под воду. При этом оба на распев - с подачи клювоносого - напевали странные на слух стишата:
Вор-р-р-р-р-р-она мыла во-р-р-р-р-р-р-р-оненка
А вор-р-р-р-р-оненок плакал гр-р-р-р-р-омко
Во-р-р-р-р-р-она мыла его мыла
А вымыться сама з-з-з-з-з-абыла
Был-л-л-л-л-а вор-р-р-р-р-рона чернее ночи
И была она сердита оч-ч-ч-ч-ч-ень
Что вор-р-р-р-р-роненок стал белей
Чем её девять дочерр-р-р-р-р-рей!
- Ах-ха-ха! - засмеялись оба, когда Ганин вылез, наконец, из розовой воды - и тут же осеклись - у входа в ванную стояла Снежана. Она была уже облачена в роскошное длинное небесно-голубое платье с большим вырезом, открывавшим наблюдателю грудь и плечи, с корсетом, затянутым по-старинному шнурками, а её волосы были заплетены в длинную косу, покрытую сеточкой из золотых шелковых нитей.
Оба слуги так и присели от страха, но она даже не обратила на них внимания, будучи всецело поглощена открывшимся её взору зрелищем.
- Божественно! Прелестно! Восхитительно! Думаю, одежда тебе была бы даже лишней, но это решаем, к сожалению, не мы... Прием костюмированный и никуда мы от этого не денемся.
Снежана отвернулась и вышла из ванной, оставив смущенного Ганина в покое. Слуги уже подлетели с полотенцами, а потом повели его обратно в гардеробную и только там Ганин, взглянув в огромное ростовое зеркало, понял, почему она так себя повела - такое он видел разве что в Пушкинском музее, куда они ездили из института с экскурсией смотреть шедевры античного искусства. Перед ним стоял никто иной как сам Аполлон Бельведерский собственной персоной - высокий, стройный, атлетически сложенный, волосы - светлее солнечного света, а глаза - синее неба...
- Но ведь это не я! - вскричал Ганин. - Я не хочу быть в таком виде! Верните мне мою внешность обратно! - и топнул ногой.
- Ну что вы, ну что вы, милорд, как же можно вам в другом виде явится к её отцу?! Иначе нельзя, мрррр, а то - в морду, в морду дадут, как пить дать - и нам тоже, заодно!
- Вор-р-р-р-р-оненку на Олимпе не место, милорд, - подхватил клювоносый. - Там только соколы да орлы, кар-р-р-р-р, орлы да соколы!
Ганин замолчал и позволил себя одеть. Он уже понял, с кем он имеет дело, и в его голове созревал рискованный, но вполне исполнимый план. 'Ну что ж, Снежаночка ты моя ненаглядная, мы ещё с тобой пободаемся, дорогуша, пободаемся, - подумал про себя Ганин. - Все-то ты придумала хорошо, вот только одно упустила, одно пропустила... Говоришь, судьба ты моя, а все ж таки есть ещё одна лазейка, и уж ею я непременно воспользуюсь, непременно!'.
- Карета подана, милорд! - раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык какого-то хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым приплюснутым лбом и носом, также одетый в бархатный старинный костюм. - Её высочество ожидает вас! - и он отвесил немного неуклюжий поклон.
Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.
У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый - на задники кареты -, предварительно открыв дверцу Ганину. Внутри кареты уже сидела Снежана, источая на всё и вся сильный розовый аромат, усилено работая веером из белоснежных перьев.
- Трогай! - наконец, резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.
- Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром? - сказал Ганин. - Мы ведь с тобой ещё даже не обедали. Обычно ведь приемы бывают вечером...
Снежана смерила его по-королевски величественный взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:
- Мой отец настолько могущественен, что он может в любой момент сделать ночь - днем, а день - ночью. Да и вообще - какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея - он делает то, что ему говорят и не задает вопрос 'почему'. Запомни, если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое 'почему' здесь совершенно неуместно.
- Но ведь он - слуга, а я... Кстати, а кто я - для тебя? - вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от её лица.
Снежана прищурила глаз.
- Ты - Мой Художник, а я - твоя Муза. Согласись, что когда говорит Муза, Художник умолкает и трудится без вопросов до тех пор, пока работа не будет закончена, а потом принимается за новую - и так далее.
- Значит, все-таки слуга, даже, я бы сказал, раб... - лицо Ганина исказила кислая гримаса как от оскомины.
- Все мы - чьи-то рабы - пожав обнаженными плечами, философски заметила Снежана. - Думаешь, там - она указала пальцем на небо - не рабы? Все рабы всех: ты - мой, я - его, он - ещё кого-то... Когда ты поймешь это, жить становится легче как-то, спокойнее... Советую тебе принять такой образ мыслей и тогда тебе будет хорошо со мной. Нам предстоит ещё очень долгое и плодотворное сотрудничество, - она широко улыбнулась и игриво щелкнула Ганина по носу. Ганин замолчал. Говорить больше не хотелось.
- Эй, Леша, Леш... Ну не дуйся! Скоро ты привыкнешь и поймешь, что лучше жизни у тебя никогда не было и не будет!
Но Ганин уже отвернулся и смотрел в окно. Его захватила другая мысль - посмотреть, как карета пересечет ту полосу тумана, до которой ему не удалось добраться на лошади утром. И действительно, ожидания Ганина оказались не напрасны - туман стремительно приближался, и вот уже карета 'нырнула' в самую что ни на есть трясину. Вокруг ничего не было видно, кроме белесой ваты. Ощущение было примерно такое же, когда влетаешь на самолете в самой гущу кучевых облаков...
- Интересно, а почему я не мог приблизиться к этому туману? И куда он ведет нас?
- Ничего интересного, - тут же ответила Снежана - видимо, она так и ждала повода заговорить. - Я просто привязала тебя к дому на поводок, так что куда бы ты ни пошел, все равно вернулся бы к своей конуре. А за туманом все равно ничего нет. Даже если бы ты вошел в него, ты бы никуда не пришел.
- Как - никуда?.. - не понял Ганин и удивленно уставился на Снежану.
- Так. Просто никуда. Ты все равно не поймешь, глупыш. Вы, люди, считаете себя такими умными, что деваться некуда - вот, мы и в космос, мол, летаем, вот и на дно океана опускаемся... Фи! - презрительно сморщила носик Снежана, - а не понимаете, что вы как были мурашами, так мурашами и остались. Все ваши 'космосы' - это как лесная полянка для мураша, а полянка эта - посреди огромного леса, а за лесом - миллионы километров равнина, а равнина - на континенте, а за континентом - другой, а там - тропики, пустыня, горы, ледяная бездна, океан... Мурашу даже и представить невозможно даже что такое 'лес' как понятие, а про океан или пустыню или тундру ему и твердить бесполезно! Так что, Леш, я и говорю тебе - лучше вопросов не задавай. Бить я тебя не буду, ты - человек интеллигентный, умный, сам все понимаешь. Головка у тебя лопнет даже от того, что знаю я, а уж мой отец... Больше его знает только один Создатель... - тут она выразительно показала глазами на небо.
Ганину опять расхотелось говорить и он скис. К горлу подступил горький комок обиды. Эта новая Снежана уже начинала порядком раздражать его, с ней он постоянно чувствовал себя униженным. Его собственное положение при Снежане напоминало Ганину положение щенка на коротком поводке, который вроде бы и рвется побегать вдоволь на воле, но строгая хозяйка всё время одергивает поводок, да так, что шея начинает болеть от ошейника. Ему стало душно, воздуха не хватало, он взялся рукой за горло, но в этот момент Снежана подсела к нему поближе и быстро стала обдувать его лицо веером. Ганину сразу полегчало на душе... Потом Снежана провела рукой по его лицу и у Ганина перед глазами засверкал какой-то розовый то ли порошок, то ли снег, голова закружилась и он постепенно погрузился в какой-то каскад радужных то ли сновидений, то ли фантазий. Он бегал и купался в каких-то розовых облаках, ел и пил их - они были необыкновенно вкусными, сладкими и сочными -, а рядом с ним бегал веселый щенок, радостно лаял и лизал его за обнаженные пятки...