А Ганин между тем резко повернулся в сторону мнимой Снежаны и торжествующе и дерзко посмотрел на неё - мол, ну что 'судьба' моя - какой я тебе вызов бросил! А лже-Снежана зашипела была как рассерженная кошка, но Солнцеокий, грозно сдвинув брови, пронзил своим огненным взглядом свою дочь. Та присела, покорно склонив свою золотоволосую головку в глубоком и смиренном поклоне.
- Эта просьба уже удовлетворена. Отныне ты свободен! Но Я считаю, что это слишком малая награда для тебя. Посему Я дам тебе и то, чего ты от Меня не просил: ты будешь сказочно богат, ты будешь велик, как царь, ты будешь сидеть рядом со Мной, ты будешь Моим придворным Художником - как только закончишь Мой Портрет. Такова Моя Святейшая Воля! - и он стукнул своим жезлом об пол ВОСЕМЬ раз и все собрание, вместе со лже-Снежаной, хором воскликнуло:
- Да будет!
ДЕВЯТЬ
Снежана очнулась с неясным ощущением тревоги в груди. Почему-то хотелось плакать, но слез не было. Она встала с кровати и оглянулась по сторонам. Вся комната была погружена во тьму, так что определить, где собственно она находится, было практически невозможно. Снежана тщательно осмотрела себя. На ней была одета полосатая хлопчатобумажная пижама, постельное белье на кровати было белым.
Память возвращалась к ней толчками. Смутные обрывки, лоскутки воспоминаний, причудливо переплетались в голове, как стеклышки калейдоскопа и составить из них целостную картину было невероятно сложной задачей. Ганин... Поместье... Развлечения... Портрет... Да, Портрет!
Снежану чуть не вырвало. Все её естество пронзила невыносимая боль. Одно воспоминание об этом ужасном изображении ранило внутренности, как проглоченные осколки стекла.
'Но что со мной было? Где этот чертов портрет? Где Ганин? Где я?'.
Снежана прислушалась, и до её слуха донеслись мерные звуки чьего-то тяжелого дыхания. Они показались ей смутно знакомыми. Снежана пошла на источник этих звуков. К счастью, в это время из-за тучи выглянула луна и дорожка серебристого света протянулась прямо до стены в противоположной части комнаты.
- 'Мама! Боже мой, да что ж ты тут делаешь?!' - едва не вскрикнув, подумала Снежана, но в последний момент осеклась - решила не будить спящую на раскладушке женщину. Ей вдруг нестерпимо захотелось покинуть это место, сию же секунду куда-то убежать... Но куда? И зачем? Снежана не могла даже самой себе ответить на эти вопросы - голову заполнял какой-то непроглядный свинцовый туман, отчего ни одной дельной мысли в ней не возникало. И лишь когда она, нервно теребя ворот пижамы, случайно коснулась какого-то металлического предмета, висевшего у неё на груди, туман совершенно внезапно рассеялся и в голове всё прояснилось:
- 'Ганин! Леша Ганин! Он в опасности! Немедленно! В поместье!'.
Она резко рванула ручку двери на себя и прямо в пижаме и подвернувшихся буквально под ноги тапочках выбежала наружу.
Стерильно-белые стены коридора, гудение ламп дневного света, тихое посапывание за столом со включенной настольной лампой женщины в медицинском белом халате, металлический столик на колесиках, уставленный ванночками со шприцами и различными бутылочками, плакаты на стенах, наглядно инструктировавшие своих читателей, что необходимо делать при ожогах, отравлении или укусе клещей, стойкий запах каких-то лекарств - вот что ожидало её там.
- 'Значит, я в больнице', - подумала Снежана, впрочем, ничуть этому не удивившись, и быстро направилась было к выходу, но входная дверь с зеленой светящейся табличкой с соответствующей надписью была заперта на ключ.
- 'Черт! Проклятье!' - мысленно выругалась Снежана и прикусила губку. Конечно, можно было бы разбудить дежурную медсестру или маму, но почему-то ей не хотелось этого делать. Вряд ли больную так легко отпустят без выписки, среди ночи, а между тем Леша, возможно, и не доживет до утра! Ведь этот проклятый портрет, а, точнее, его ужасная хозяйка, способны на всё - это Снежана знала теперь по собственному опыту, а потому надо немедленно найти Ганина, сообщить ему обо всем и прямо сейчас утащить его любым способом из этого зловещего места!
В этот момент по закону ассоциации перед её мысленным взором возник образ Ганина. Она как наяву увидела его добродушное, сияющее каким-то мягким внутренним светом лицо с очками в пол лица, его смешные жесты руками, когда он увлеченно рассказывал о чем-то интересном, его сутуловатые широкие плечи, казалось, тяготившиеся носить на себе такую ношу как его слишком умная голова, немного подпрыгивающая походка, отчего со стороны создавалось впечатление, что он вот-вот оторвется от земли, и, самое главное, его глаза, всё время мечтательно устремленные куда-то вдаль, в невидимый, такой непонятный, но такой притягательный для Снежаны мир, мир, вход в который видел и знал только он сам...
Внезапно Снежана поняла, что этот странный человек, которого она знала-то всего пару дней, стал для неё как-то необыкновенно дорог. Ей действительно, по-настоящему, захотелось, чтобы он жил, ей захотелось быть с ним рядом, слышать его голос, смотреть, как он рисует свои картины, чувствовать на своей коже его такой пламенный и одновременно такой нежный взгляд, просыпаться с ним в одной кровати, да и просто дышать с ним одним воздухом и ходить по одной земле! И сердце её нестерпимо защемило от мысли, что, возможно, уже поздно, что его уже не спасти, что они уже никогда не будут вместе! Взор Снежаны помутнел от слез, в её горле запершило... Впрочем, это была лишь минутная слабость. В самом деле, Снежана никогда не позволяла себе надолго раскисать. И если жизнь дорогого для неё человека в опасности, то для неё в этом случае не может быть никаких иных вариантов, кроме того, что нужно за неё бороться и обязательно победить!
Снежана внимательно обследовала длинный и узкий коридор, однако все остальные двери были закрыты тоже на ключ. Тогда она на цыпочках подошла к спящей дежурной сестре. Прямо на столе лежал её мобильный телефон. Снежана взяла его и быстрым шагом отправилась в туалетную комнату, которую она разглядела в другом конце коридора. Там, спрятавшись в кабинке, она набрала по памяти телефон Рогозина. Он ответил сразу же, как будто бы специально ожидал её звонка.
- Это я, Константин Михайлович, извините что поздно... - громким шепотом сказала Снежана, закрывая рот ладонью.
- Снежана? Бог ты мой! Очнулась? С тобой все в порядке?
- Все-все... Константин Михайлович, я больше не могу говорить. Вы знаете, в какой я больнице? Да? Тогда приезжайте немедленно! Ганин в опасности! Медлить нельзя!..
Через полчаса Снежана уже утопала на заднем кресле здорового 'ландкруизера', по-прежнему в больничной пижаме, видя в переднем зеркале опухшее от недосыпа лицо Рогозина, от этого ставшего ещё больше похожего на жабу. Больше смотреть было не на что. Дождь упругими струями хлестал в окна, видимость была нулевая, дворники на лобовом стекле не справлялись. Мощные фары внедорожника выхватывали лишь отдельные фрагменты дороги, каких-то деревьев и фонарных столбов. За стеной дождя разобрать больше ничего было невозможно.
В голове Снежаны как в немом кино проносились кадры её чудесного спасения из больницы, которое произошло настолько быстро, что она до сих пор не могла в это поверить. Ночной звонок дежурной, звон ключей замка, мешковатый человек в черном плаще и под черным зонтиком, несколько слов шепотом и красные 'корочки' перед помятым лицом медсестры - и всё. И вот уже Снежана, в пижаме и больничных тапочках, прячась от холодный струй ночного ливня, бежит к припаркованной на автостоянке машине Рогозина...
- Что с тобой произошло, Снежа!? - наконец, прервал затянувшееся молчание Рогозин. - Меня чуть инфаркт не хватил, когда я тебя увидел в больничной палате как мертвую, а твой сумасшедший...
- Не называй его так! Не смей! - резко крикнула каким-то надтреснутым, каркающим голосом Снежана.
- Ну, ладно, ладно... - торопливо заговорил Рогозин, то и дело посматривая то на дорогу, то на дисплей навигатора - без него в такую бурю можно запросто потеряться в этой глуши - больница располагалась далеко за городом. - Так что же всё-таки произошло?
- Слушай, Рогозин, не до допросов мне сейчас, понимаешь?! - опять истерически закричала Снежана. - Щас выпрыгну на улицу и все тут! - Снежана тотчас же открыла дверцу машины и Рогозин резко ударил по тормозам.
- Ты что, дура, совсем рехнулась!? - заорал он. - На полном ходу прыгать! У тебя что - мозги совсем с катушек послетали!?
- Заткнись, Рогозин! Лучше смотри за дорогой и крути баранку. Не до тебя мне... - уже спокойнее сказала Снежана.
Рогозин тоже как то сразу сник и дал газу. Снежана захлопнула дверь и целиком сосредоточилась на своих мрачных мыслях.
Только сейчас она всерьез задумалась, а зачем, собственно, она едет в особняк? Как она может спасти Ганина от зловещего портрета, чью убийственную мощь узнала на себе? Да и вообще - что это за тварь на портрете, что это за кот такой в человеческий рост и в костюме, что это за ворона, которая нападает на людей? Ответить на все эти вопросы она не могла. Но женское чутье, женский инстинкт повелевал ей несмотря ни на что ехать туда - она должна была во что бы то ни стало узнать, что происходит с Ганиным, чей телефон упорно был недоступен для звонка, она хотела быть с ним рядом в минуту опасности, она просто хотела быть с ним... И все...
Вдруг цепочка её мыслей внезапно прервалась. Рогозин опять резко ударил по тормозам и выругался матом.
- Б...! Какого х... вас тут несет в два часа ночи!
- Кто там?! - встревоженно вскрикнула Снежана.
- Да мужик какой-то! Чуть не сбил его на хрен! - в сердцах рявкнул Рогозин.
А между тем в дверное стекло машины тихонько постучали.
- Добрые люди, куда путь держим? - вежливо спросил незнакомец. Голос у него был старческий, чуть дребезжащий, но какой-то приятный, немного музыкальный, теплый...
- Туда, куда тебе не надо! - огрызнулся Рогозин, собираясь уже дать газу, но Снежана властно положила свою ладонь на его плечо, и он не осмелился исполнить свое намерение.
- А откуда, мил-человек, ты знаешь - КУДА мне надо и КУДА не надо? - не растерялся неизвестный. - А, может, мне с вами как раз по пути?
- Возьмем его, Константин Михалыч, - непререкаемым тоном сказала Снежана. - Старик под дождем, добросим до города. Не звери же мы, в конце концов...
Рогозин мрачно кивнул.
Снежана открыла дверцу, и к ней подсел незнакомый мужчина с седой, аккуратно постриженной, бородой, в мокром полиэтиленовом плаще-дождевике, резиновых сапогах и с черным кожаным чемоданчиком в руках.
- Ой, спасибо, доченька, спаси тебя, Господи!
- Какого хрена ты ночью по лесу шатаешься, старый!? - буркнул Рогозин, лихорадочно выруливая на трассу с обочины, куда он съехал, чтобы не сбить пешехода. - Из-за тебя чуть в дерево не врезался, б...! - Слушай, Рогозин! - опять встряла Снежана. - Заткнись и крути свою баранку! Ещё раз наедешь на деда, я за себя не отвечаю, понял?! Ты заварил всю эту кашу, так и молчи в тряпочку!
- Тише, тише, деточка, тише! Добрый человек просто не выспался, переволновался, да и я, старый, виноват, фары-то меня ослепили - вот я случайно и вышел на трассу, - примирительно и совершенно беззлобно сказал пожилой человек. - А что я в лесу ночью делал? Дак, к умирающей ездил одной, причастить надо было, задержался, а автобусы-то почти не ходят, машины у меня нету, вот и пошел пешочком. Ну, ничего-ничего, апостол Павел вон от Иерусалима аж до самого до Коринфа на своих ножках протопал, вот я и подумал, что уж до Глубокого-то как-нибудь доберусь... - махнул рукой старичок.
Рогозин только присвистнул, но ничего не сказал. До Глубокого отсюда было километров 15 - если не больше - да по ливню, который хлестал прямо как из ведра.
Но лицо Снежаны по ходу рассказа вдруг стало постепенно меняться. Она покраснела, смутилась, притихла...
- Ой, вы - священник, значит... Простите меня... Грубая я, как баба деревенская... Если б знала...
- Грубая, но добрая, - мягко поправил священник. - Вон, с ливня, с ночной дороги меня подобрала. Не каждый так поступит. Боятся ночных попутчиков-то... А про какую-такую 'кашу' вы говорили? - резко меняя тему разговора, спросил священник. - И почему, детка, ты так странно одета? С больницы штоль? - дедушка внимательно посмотрел на Снежану, и та смутилась ещё больше - взгляд его больших, на выкате, карих глаз был пронзительным, в них читался глубокий ум и огромный опыт. На мгновение ей даже показалось, что эти глаза не имели возраста и от них ничего не возможно было утаить, совершенно ничего, даже тайных мыслей и желаний...
- Да, с больницы... - тихо проговорила Снежана и тут же зарыдала, уронив головку прямо на грудь деду-попутчику. Тот ничуть не смутился, а, наоборот, обнял её за плечи и стал ласково гладить мокрые золотистые волосы Снежаны, прямо как добрый дедушка, желая успокоить любимую внучку.
- Тише, тише, детка, тише, все будет хорошо... Расскажи мне всё - вот увидишь, сразу легче тебе будет, легче будет...
И Снежана, громко сморкаясь в услужливо оказавшийся в руках дедушки платок, сбивчиво рассказала все, что с ней приключилось за последние дни, начиная со встречи с Ганиным в городском музее. Дед-священник слушал внимательно, сморщив лоб, и постоянно кивал головой, как бы с чем-то соглашаясь и что-то при этом бормоча себе под нос. Когда же рассказ был окончен, он некоторое время молчал.
- Да уж... Распоясались совсем... Распоясались... - и грустно покачал головой, как добрый дедушка, ставший свидетелем жалоб о проказах соседских детей.
- Кто? - недоуменно подняла брови Снежана.
- Ах, нет, ничего... - как бы очнувшись от глубоких раздумий, сказал священник. - История твоя очень интересная, доченька. И особенно интересно в ней то, что крестик-то твой, матушкой одетый, жизнь тебе и спас! Даже эта черная животина не смогла его сорвать с тебя-то, боится...
Снежана удивленно взглянула на священника и только сейчас обратила внимание на этот факт. 'А ведь и правда...', - с этой мыслью она быстро запустила руку за пижаму и нащупала там, на груди, теплый и казавшийся от этого как будто бы живым металлический предмет.
- Ой, батюшка! - воскликнула она. - И точно - без крестика убили бы меня там, ей-Богу... - и совершенно неосознанно, механически, перекрестилась. - Но кто это были? Разве бывают коты в человеческий рост, в костюмах, говорящие человеческим голосом? Разве бывают портреты, которые убивают? Ответьте, батюшка, что тут происходит?! Кто они?! Священник опять наморщил лоб и немного помолчал, как бы мысленно подбирая слова.
- Говорящих котов в человеческий рост, конечно же, не бывает, да и портретов-убийц тоже, покамест, не обреталось... - тихо сказал он, не глядя на Снежану, а смотря, прищурив глаз, сквозь неё, на весело прыгающие стрелки на приборной доске автомобиля.
- Так кто же они? - почему-то прошептала Снежана, пронзительно глядя на лицо священника.
- Дак сама ж знаешь, доченька, - повернулся, наконец, к ней священник и взглянул прямо в глаза. - Знаешь, а боишься самой себе сказать - боишься признать, боишься поверить...
- Слушай, дед, не тяни, а?! - не выдержал Рогозин, не отрывая глаз от мутной от потоков дождевой влаги дороги. - Знаешь - говори, не знаешь - молчи! Без тебя тошно! Но священник даже не обратил внимания на его грубость.
- Сила бесовская вышла на свободу, вот и безобразничает. А всему виной портрет... Рогозин уже третий раз за ночь резко ударил по тормозам, а потом повернулся к деду, вытаращив глаза. Он открыл рот, но слова не выходили из его глотки от удивления. В самом деле, всю свою жизнь он только и делал, что гонялся за НЛО, полтергейстами, русалками, ведьмами и домовыми, и все попусту, а тут... Совершенно неожиданно он сам оказался втянут в историю, в которой все то, за чем он так тщетно гонялся, действует так явно, так нагло, так открыто и... так очевидно!