Что же это были за вызовы?
Римская глобализация Японию не затронула. Древний Китай был слишком самодостаточен, чтобы территориально расширяться за естественные границы восточного побережья, хотя Япония не одно столетие была духовной провинцией Pax Sinica в том, что касалось «китайской учености». От испанско-португальской, католически-иезуитской глобализации Япония закрылась в начале XVII в., при первых сёгунах династии Токугава, всерьез опасаясь за свою политическую и экономическую независимость. Тогда сил «закрыться» у нее хватило. С Pax Britannica получилось по-другому. Европейские державы и США, представлявшие «цивилизованный мир», – я приравниваю его к Pax Britannica на основании цивилизационной и идеологической общности, а не единства конкретного «силового центра» – «открыли» Японию силой. С ними она пыталась сосуществовать и даже сотрудничать, но, так и не добившись равенства в «клубе великих держав», в итоге вступила в смертельную схватку.
В результате второй мировой войны – фактически же, по экономическим показателям и последствиям, в результате первой – Pax Americana принял эстафету глобализации у Pax Britannica. В 1945 г. он победил Японию и включил ее в себя как зависимую территорию, которая со временем смогла подняться до статуса младшего партнера метрополии. С размыванием национальных и государственных границ «силового центра» – это одна из главных особенностей всего послевоенного этапа глобализации – японская правящая элита органично вошла в его состав. Так что сейчас Япония в равной степени является и субъектом, и объектом глобализации.
Два слова о современном «силовом центре». Ему бы подошло название «мировое правительство», если бы оно не было так опошлено и скомпрометировано конспирологически озабоченными людьми, видящими за всем «заговор» – жидомасонов или просто масонов, коммунистов, банкиров, исламистов, а в последнее время глобалистов. Однако, для правящих элит крупных и влиятельных стран всегда было характерно стремление если не к сотрудничеству, то хотя бы к координации своих действий, особенно в случае борьбы с общим врагом. Есть удачный термин «сговор элит», но он относится скорее к прошлому – к эпохе Священного Союза, созданного на Венском конгрессе в 1815 г., антигерманского «сердечного согласия» начала XX в. или антигитлеровской коалиции. Сначала это был союз монархов, потом премьеров, маршалов и дипломатов, к которым затем добавились разного рода тайные советники и банкиры, а в новом XX в. «золотые перья» ведущих газет мира.
После второй мировой войны происходит срастание элит развитых стран в единый контрольный механизм, внешними формами которого являются Бильдербергский клуб, Трехсторонняя комиссия (Трилатераль) и другие аналогичные образования. Они привлекают внимание конспирологов, главным образом, потому что подчеркивают свой неправительственный и в то же время международный характер, создавая впечатление, что именно там принимаются все важные решения, игнорирующие этнические и государственные границы, а порой и национальные интересы отдельно взятых стран. Как и любое другое конспирологическое построение, это грешит односторонностью, хотя игнорировать его не стоит. Характерная для нынешнего этапа глобализация тенденция к формированию всемирной элиты проявляется в гораздо большем числе форм и механизмов, хотя стремление к достижению максимально полного контроля над ойкуменой остается прежним.
Но как осуществлять этот контроль? Военную силу можно применять далеко не всегда, и далеко не все случаи ее применения показывают ее эффективность в достижении поставленных целей. Контроль и развитие того, что надлежит контролировать, связаны с тем, что географ и историк-востоковед В.А. Гурко-Кряжин удачно назвал «великими путями в мировой истории». Это второе важное понятие нашего исследования.
Предыдущие этапы глобализации, т. е. создание глобальных империй, включавших метрополии, зависимые территории и колонии, шли через развитие этих «великих путей», линий кратчайших и удобнейших связей между различными частями ойкумены. С древних времен исторической основой этого процесса является взаимосвязь и взаимозависимость цивилизаций и культур, гораздо более давняя и тесная, чем представляла себе традиционная европейская историография, смотревшая на всю историю человечества с европоцентристских позиций. Второй важнейший фактор – наличие более агрессивных, более пассионарных, технологически более сильных цивилизаций и государств, которые становятся ядром глобальных империй.
Древнейшая «глобализация» шла по суше, с постепенным развитием навыка преодоления водных преград – рек, озер, проливов. Л.Н. Гумилев справедливо указывал, что водные преграды могут не только разъединять, но и соединять, приведя в качестве примера второго случая Средиземное море, «внутреннее озеро» римского «orbis terrarum». «Благодаря изрезанности его берегов и большому количеству островов, – отмечал В.А. Гурко-Кряжин, – моряки древности никогда не теряли из виду землю; облегчало плаванье так же и то, что Средиземное море не имеет приливов, столь затрудняющих плаванье по океанам… Сношения островного мира с Грецией и с Малой Азией относятся к периоду, стоящему за порогом истории».
Водные пространства между Японией и азиатским материком играли ту же роль. Цивилизация и культура Pax Sinica пришли с континента через эти неширокие проливы, поэтому первый вызов глобализации, с которым столкнулась Япония, можно отнести к ее «сухопутной» фазе. Ведь многое из того, что она получила с берегов Китая и Кореи, было создано не на этих берегах непосредственно, а пришло туда по суше из других частей континента.
Развитие океанского мореплавания в эпоху великих географических открытий привело к появлению империй нового типа – Испанской, Португальской, Голландской, Британской. Во второй половине XVI в. Япония так или иначе столкнулась с ними со всеми. Эту фазу глобализации я собирательно называю Pax Hispanica, хотя включаю в нее деятельность и других государств. Отличительной чертой Pax Hispanica я считаю, что его военная и экономическая экспансия (в то время неразывно связанные друг с другом и имевшие государственный характер) сопровождалась мощной духовной экспансией католицизма – не только как собственно религии, но как цивилизации, в чем трудно не заметить черты сходства с «моральными» аспектами современной глобализации.
Закрытие Японии в начале эпохи Токугава было вызвано не только экономическими или политическими, но и идеологическими причинами – в католической агрессии сёгун и его окружение увидели прямую угрозу своей власти. Голландцы-протестанты миссионерством почти не занимались, предпочитая торговать, а потому были допущены в Японию и после изгнания католиков и запрета христианства.
Переход глобального океанского владычества от Испанской и Португальской империй к Британской отразил и переход глобализации в новую, можно сказать, более прагматичную фазу. Конечно, деятельность британских и американских миссионеров нельзя сбрасывать со счетов, но она слишком уж явно обслуживала экономические интересы своих стран (т. е. «служила маммоне, а не Богу»), прежде всего, путем формирования в «глобализируемых» странах компрадорской элиты, полностью принимающей европейско-американскую цивилизацию как лучшую и единственно достойную этого названия и становящейся активным проводником влияния «силового центра» (особенно характерный и показательный пример – Китай).
Корабли Pax Britannica были вооружены не только библиями, но и пушками – одно дополняло другое. Под «пушками» Японии пришлось открыться для «библий», но вестернизацию мэйдзийская элита оказалась в силах провести сама и в соответствии с собственными интересами.
На протяжении первых десятилетий XX в. и «мировые пути», и «силовые центры» пережили важные изменения. Сначала железные дороги из локальных линий превратились в глобальную систему, непосредственно «увязанную» с главными морскими и океанскими путями. «Прежние мировые магистрали, – писал в 1925 г. В.А. Гурко-Кряжин, – и посейчас сохраняют колоссальное значение, но уже не только торговое, но и стратегическое… Поскольку мы исследуем довоенные конфликты держав, происходящие вне Европы, мы видим, что большинство из них было связано с борьбой за великие морские и сухопутные пути».
Затем началось покорение воздуха, сулившее колоссальные выгоды как в военном, так и в экономическом плане. Поражение Японии и Германии во второй мировой войне во многом было вызвано невозможностью добиться стабильного господства в воздухе даже над собственной территорией, не говоря уже о территории противника, что и привело их к неминуемому краху. Одновременно Соединенные Штаты все более активно замещали Великобританию в качестве главного «силового центра», окончательно приобретя эту роль в результате войны. Послевоенный мир можно с полным правом назвать Pax Americana, хотя Великобритания остается одним из главных участников «силового центра». Встроившись в Pax Americana, Япония отказалась от геополитических имперских амбиций, довольствуясь экономическим долевым участием в деятельности «силового центра» (посылка личного состава Сил самообороны в Ирак или Афганистан имеет гораздо более символическое, нежели реальное военное значение).
В целом такое положение сохраняется и в последние 15–20 лет, когда к традиционным «великим путям» добавились новые – информационные, едва ли не важнейшие или, по крайней мере, абсолютно необходимые для осуществления глобализации. Вторая половина и конец 1980-х годов – время не только беспрецедентного «прорыва» в области информационных и электронных технологий. Это еще и время распада СССР и краха «советского блока», что едва ли случайно совпало во времени. Во всяком случае, именно эти два обстоятельства оказывали и продолжают оказывать определяющее воздействие на нынешний этап глобализации. То есть на «глобализацию» в узком смысле слова.
Глобальные информационные пути и «сети» способствуют созданию так называемой «общечеловеческой культуры». Процитирую Н.С. Трубецкого, с которым на сей раз полностью согласен. «Культура должна быть для каждого народа другая. В своей национальной культуре каждый народ должен ярко выявить всю свою индивидуальность, причем так, чтобы все элементы этой культуры гармонировали друг с другом, будучи окрашены в один общий национальный тон. Отличия разных национальных культур друг от друга должны быть тем сильнее, чем сильнее различия национальных психологий их носителей, отдельных народов. У народов, близких друг к другу по своему национальному характеру, и культуры будут сходные, но общечеловеческая культура, одинаковая для всех народов, невозможна (курсив мой – В.М.).
При пестром многообразии национальных характеров и психических типов такая «общечеловеческая культура» свелась бы либо к удовлетворению чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных, либо навязала бы всем народам формы жизни, вытекающие из национального характера какой-нибудь одной этнографической особы, и в том, и в другом случае эта «общечеловеческая» культура не отвечала бы требованиям, поставленным всякой подлинной культуре. Истинного счастия она никому не дала бы». Именно это торжество материализма, «торжество орануса», пользуясь остроумным выражением В.О. Пелевина, мы видим в «потребительской культуре», постепенно вытесняющей все прочие.
В статье «Вавилонская башня и смешение языков» (1923) Трубецкой привел еще один аргумент против «всеобщей одинаковости», сославшись на соответствующее библейское предание. Принимать или не принимать его – дело личной веры и убеждений каждого, но задуматься над ним стоит, особенно когда нам так настойчиво говорят о духовных «общечеловеческих ценностях»:
«Стремление к уничтожению многообразия национальных культур, к созданию единой общечеловеческой культуры почти всегда греховно… «Братство народов», купленное ценой духовного обезличения всех народов, – гнусный подлог… Попытка заменить естественное органическое единство живых ярко индивидуальных культур механическим единством безличной общечеловеческой культуры… явно противоестественна, богопротивна и кощунственна».
Потребление, доведенное до совершенства
В сентябре 2002 г. в московской Высшей школе экономики выступал Таити Сакаия, специальный советник правительства Японии, человек, некогда сменивший государственную службу на «вольные хлеба» аналитика и публициста, а затем вернувшийся в один из кабинетов в качестве министра. Его лекция многозначительно называлась «Японская экономика – реформирование индустриального общества в интеллектуальное». Десятью годами раньше в нашей стране вышла его книга «Что такое Япония?», которая, несомненно, была прочитана всеми, кому это интересно. В свете нашей темы она особенно значима, поскольку автор задался целью всесторонне и в то же время просто и понятно описать современную японскую цивилизацию. Еще большую ценность ей придает то, что она написана в начале нового этапа глобализации и непосредственно перед крахом «экономики мыльного пузыря». Интересно и поучительно сравнить ее положения, с тем, что автор говорил и писал в совершенно иных условиях.
Сакаия не только важное официальное лицо, но видный представитель интеллектуальной и бизнес-элиты. Человек, знающий, что говорит, и отвечающий за свои слова. Когда он говорит, его слушают, когда пишет – внимательно читают и переводят на другие языки. Слушать и читать Сакаия очень интересно: он знает о Японии куда больше, чем любой из нас, иностранцев, даже считающих себя специалистами. Но, знакомясь с его работами, постоянно ловишь себя на ощущении, что автор чего-то не договаривает. Это неудивительно: Сакаия сам заявляет, что его цель – рассеять неверные представления о том, что сейчас происходит в Японии (прежде всего, в экономике), и показать истинное положение дел. То есть в силу своей должности он «пиарил» правительство и его купе. Кроме того, он откровенный глобалист, как и большинство членов японской правящей элиты. Значит, ждать от него полной откровенности и объективности не приходится.
Характеризуя в рамках предпринятого нами анализа современную японскую цивилизацию, хотелось бы особо остановиться на одном вопросе, на котором Сакаия тоже делает акцент. Он утверждает, что сегодня японское общество является индустриальным, а не интеллектуальным, убедительно демонстрируя разницу между ними. Он справедливо констатирует, что в Японии было построено «оптимально организованное индустриальное общество» (эта формула постоянно повторяется в его текстах). Однако, далее в лекции Сакаия говорит: «Япония достигла успехов на пути индустриального строительства, а поэтому она так и не разработала концепции, национальной идеи, свойственной обществу, ориентированному на интеллектуальные ценности» (выделено мной – В.М.). Красноречивое признание. И, берусь утверждать, неожиданное для большинства его российских слушателей и читателей, привыкших считать Японию страной с развитым национальным самосознанием.
Сакаия призывает превратить японское общество из «индустриального» в «интеллектуальное», осуществить «интеллектуальную революцию», чтобы наверстать намечающееся отставание от США и стран Западной Европы. Однако, он явно лукавит, когда характеризует сегодняшнее японское общество исключительно как «индустриальное». Немедленно возникает вопрос – а где же потребление?! Индустриальным, т. е. ориентированным на масовое серийное производство, а не на интеллектуальные ценности, оно было лет 30–40 назад, но перестало быть таковым во время и в результате «экономики мыльного пузыря» или, говоря попросту, «шальных денег». Современное японское общество – это общество потребления, причем дошедшее до высокой степени совершенства.
На производство его ориентировали в эпоху высоких темпов экономического роста, когда для достижения процветания надо было завалить качественными и дешевыми товарами рынки всего мира. Упорные и слаженные усилия увенчались успехом: цель достигнута, деньги заработаны. Теперь их надо было тратить, потому что деньги – кровь экономики. Заставить японцев много и интенсивно работать – с учетом как национального характера, так и конкретных условий послевоенных десятилетий – было несложно. Потом их надо было заставить много и интенсивно потреблять. Этому они тоже научились быстро и без особого труда, но потребляли они исключительно продукты индустриального общества, в том числе те, которые сами производили. Все это в сумме обеспечило беспрецедентный подъем экономики, а затем уровня и качества жизни.