«Мы вас догнали. Смерть будет лютой».
Вижу — догнали. А «смерть лютую» — мы вам сделаем.
Тысячи молодых парней, чьи души «пылают праведным гневом». Жаждой уничтожения, истребления… Доводы рассудка здесь неуместны.
«Вот — враг. Мы умоем мир его кровью!».
Горящая, взвинченная, молодёжная толпа мечтала вонзить в обидчиков копья, сабли, клыки…
Степной хан ведёт свою орду. Пока орда идёт за ним. Если хан не исполняет волю своего народа — он перестаёт быть ханом. Народ хотел мести, народ хотел крови. Башкорд не смог бы развернуть их, даже если бы и хотел.
Теперь, после «порно-балета», он и захотеть такого не мог. Правитель и народ слились в единении душ. В общем стремлении: «Месть! Смерть!». Последние слабые ростки разума были сметены в мозгах этого сомнища «серых степных хищников» видом белой, голой, орущей, пляшущей у столба, женщины.
Летописи отмечают, что половцы часто осаждали города. Но редко их штурмовали. Нам здесь не нужна половецкая осада. Только штурм. Стремительный, мощный.
Самоубийственный.
Стриптиз княгини-ханум — удался. Вызвал всеобщий ажиотаж и принёс грандиозный успех. Хотя и несколько непривычным, для 21 века, образом.
* * *
В следующий момент тёмная масса всадника с конём метнулась через ручей. Конь грохнулся грудью в ледяной склон и упал в воду. Вслед за ханом бросились в атаку нукеры — те несколько небольших, хорошо вооружённых групп воинов на добрых конях. За время этого представления они выдвинулись в первую линию к берегу ручья, собрались ближе к центру.
Вообще, вся, изначально довольно рыхлая, многотысячная конная толпа, привлечённая редкостным, увлекательно подсвеченным зрелищем на гребне засеки, стянулась вперёд, уплотнилась, стало сплошной, монолитной. Единой.
Огромный, много- человеко- и конско- головый зверь. Утративший человечность и обретший толпность, стадность. Соединённость не только «колено к колену», «плечо к плечу», но и «душа к душе».
Множество короткозамкнутых генераторов. Генераторов ненависти. Когда крик ярости влетает в близкие уши и немедленно возвращается ещё большим воплем, оскал на лице — ещё большей гримасой озверения соседа, злоба — ещё большим бешенством.
«Все — как один». «Мы — одно целое!».
И это — радует. «Одно». Целое. Мясо. Без головы.
В один момент, с секундной задержкой после того, как хан бросил своего коня через ручей, орда разом закричала всем множеством своих, человеческих и конских глоток, затопала тысячами своих копыт и кинулась вперёд.
Дождались.
Время — пришло.
Время массового боя, время всеобщего безумия, время смерти.
Волна кипчаков перехлестнула ручей, ледяное крошево полетело во все стороны, вода фонтанами плеснула на берега и, запруженная тысячами конских крупов, начала подниматься. Дальше был ледяной склон и засека, тоже промёрзшая, скованная хрустящим, обламывающимся, режущим кожу льдом.
Атака остановилась, но Вечкенза, приплясывающий на площадке около стоящего вертикального бревна с голой, контрастно белой, среди тёмных стволов деревьев и мордовских воинов, женщиной, выдвинувшийся на передний край, почти нависающий над остриём кипчакской атаки, над ханом и его нукерами, вдруг ухватил женщину за сосок, поднял повыше, чтобы хану было лучше видно и… полоснул ножом. Отхватив нижнюю треть.
Там сразу потекла кровь, густо заливая почти чёрным её снежно-белое тело, но инязор не обращал на это внимания. Он наклонился к хану и стал приплясывать, трясти перед ним куском окровавленного мяса в руке, подобно тому, как дразнят цепного пса.
Вот оно рядом, метров шесть, почти лицо в лицо, чуть дальше вытянутой руки…
Башкорд снова заревел. И полез вверх, втыкая нож в ледяной склон и подтягиваясь на нём. Дробя и выковыривая куски льда.
«Посмеет ли кто-нибудь не последовать за мной?» — про Тамерлана я уже…
Нукеры последовали за своим господином, орда — за нукерами. Вся огромная сила «желтого народа», собравшаяся здесь, столпившаяся в плотную, чуть шевелящуюся, неразделимую массу в 8-10 рядов коней и людей на узком пространстве «перемычки песочных часов», густой волной, подобно муравьям на падаль, только — вереща значительно сильнее, полезла вверх, на склон, на засеку.
В орде Башкорда было слишком мало взрослых, опытных воинов. И слишком много… летописи используют термин — «молодшие».
Бой оказался «мероприятием для детей и юношества». Понятно, что мальчишка 12–13 лет не может натянуть лук погибшего семь лет назад под Киевом отца — сил не хватает. И он лезет в первую линию. Эти пацаны не знают страха, не имеют опыта. Зато они очень подвержены общим, стадным инстинктам.
«Как все — так и мы». Все полезли — и мы полезли. Кто не лезет — тот москаль. В смысле — трус.
«На миру — и смерть красна» — русская народная…
То, что для сохранения себя, самости, иначести, просто — разума, в толпе — нужна храбрость, сила духа… Это уже мудрость. До неё не все доживают.
Штатная тактика степняков — прикрыть атакующих стрелками, парализовать обороняющихся градом стрел — не была организована: командующий лез на ледяную стену, и не организовывалась сама — у стрелков не было опыта, навыка — чуть отойти, бить из-за спин атакующих копейщиков и мечников. Они лезли все вместе. Кашей.
Кипчаки — не регулярная армия — строя не держат. Но и мордва — тоже толпа племенного ополчения. Две вопящих от страха и ненависти людских массы столкнулись на этом склоне. От уреза воды до верха засеки — метров 6–7. Всё в лицо. Плюнуть можно. Превосходство степных луков на такой дистанции — несущественно. Рубить вниз топором — не менее эффективно, чем саблей. Копьями хорошо тыкать и вверх и вниз.
Военное превосходство степняков в этих условиях — отсутствовало. Кипчаки лезли вверх, застревая между сучьями, тыкая вверх, в высовывающиеся из-за края засеки лица защитников, пиками, копьями, саблями. А мордва лупила вниз топорами, сбивала степняков копьями, метала в поднятые вверх лица атакующих дротики… Свалившиеся с откоса падали на бережок, в ледяную воду, под ноги непрерывно толкущихся коней… «Завязшие» в ручье конные стрелки с десятка метров били в высовывавшихся мордвинцев, а те лупили своими слабенькими, но действенными на такой дистанции, лесными луками, в сплошную массу степняков внизу.
Башкорд рычал и лез. Его телохранители закрывали хана собой, принимали на себя предназначавшиеся ему удары. Их осталось совсем мало, когда хан добрался до столба со своей женой. В последний момент Самород сумел сдёрнуть Вечкензу с площадки — тот вопил и рвался вступить с ханом в поединок. Башкорд обрубил верёвку, которой была за кисти рук привязана женщина, она рухнула ему на грудь. И они оба упали.
Уже после боя я понял, что Башкорду подрубили ногу снизу, из перекрестья сваленных стволов засеки. Он упал на жену и накрыл её своим телом. Трое остававшихся с ним нукеров пытались вытащить супругов, и были зарублены. Потом мордва в восторге и ярости колола и рубила лежащего хана в спину. Потом его стащили с жены и рубили, кололи обоих. На телах — ни кусочка целого места. Два полностью окровавленных, истыканных, порубленных куска мяса.
* * *
«Они жили долго и счастливо. И умерли в один день» — обычной рефрен-окончание. Счастливой сказки. Это — про них.
Они жили вместе долго — семь лет. Это обычная продолжительность супружества в средневековье. «Быть верным до гробовой доски» в брачной клятве — вот на такой срок. Потом к одному из брачующихся часто приходит «гробовая доска».
Как мне рассказывали — они жили счастливо. Княгиня не только «самоволкой» сбежала к Башкорду в Степь, но и оставалась там. Хотя возможности вернуться у неё были. Хан выслушивал её советы, что отражено в летописи его несчастливым походом под Киев, совершенным по просьбе жены. Которую просил об этом походе её сын.
Здесь, видя её, унижаемую и мучимую злобными врагами, он кинулся к ней на помощь. Освободить! Даже ценой своей жизни.
Цену — заплатил. Освободил. От всего.
Они умерли в один день, в один час, в объятьях друг друга. Счастливая сказка со счастливым концом.
Мир их праху.
* * *
В тот момент у меня было более интересное занятие: мы вступали в бой.
Едва Башкорд взобрался к своей супруге, как вся масса кипчаков в восторге завопила. Интенсивнее зашевелилась, активнее полезла на засеку. «Ура! Мы побеждаем!».
Я глянул вдоль нашего обрыва. Там, среди красных стволов заснеженного леса, почти у края площадки, но невидимо снизу, с поля, стоял Любим. И жалобно посматривал — то на меня, то на побоище внизу перед нами.
И я кивнул ему.
* * *
Идея «засадного полка» — такая древняя! Но каждый раз — как новая. Для тех, кому «засаживают».
Про то, что засадный полк должен быть обязательно конным — у Исаака, сами знаете которого, не сказано. Закона — нет. А про пулемётные и артиллерийские засады — я слышал.
* * *
На Земляничном ручье был Любим. И была наша первая турма: три с половиной десятка мальчишек-лучников. Стрельцы. Мощные блочные луки, тяжёлый колчан на 30 стрел. У каждого. Тысяча. У всех.
Они выдвинулись цепью на край обрыва и, по негромкой команде Любима «врозь!», неторопливо начали метать стрелы. В спины степнякам правого крыла орды, в сплошную стенку людей и коней, копошившихся перед засекой в ручье.
Мои люди стояли в тени. В тени леса от света поднявшейся луны. Дистанция была приличная — до трёхсот шагов. Но стрелки сверху попадали хорошо. «Возвышение с понижением» — проходили. Они не доставали до центра линии боя, но им и задача так не ставилась.
Традиционно степняки не закрывают спины доспехами. Это считается трусостью. Да и не было у очень многих здесь броней. Более опытные воины, лучше вооружённые — лезли вперёд. Сзади оставалась неопытные, неудачливые. Бездоспешые. И много — молодых. Первогодки. Был бы опыт — сразу бы поняли, что их бьют в спину, но… Надо знать — куда смотреть, что ты можешь увидеть.
Это — опыт. Как вспомню своё столкновение с половцами под Черниговом… ох и глуп же я был! Бегущий полон за кипчакскую пехоту принял! Стыдобища!
Едва первые всадники на правом крыле орды стали падать из сёдел со стрелами в спинах, как я снова кивнул. В другую сторону. И даже рукой помахал. Указывая цель. И радостный, взволнованный Салман, кинулся к своим. Другая турма — тяжёлая копейная конница.
Два десятка здоровых парней на высоких конях. В закрытых шлемах, усиленных панцирях, с длинными копьями. На конях в боевых масках, закрытых попонами.
За ними, во втором ряду разворачиваются «отроки». И кони — поменьше, и брони — полегче, и копий — нет.
Салман осторожно вывел свой отряд по промоине к югу от меня, выстроил за изгибом сугробов и потихоньку повёл через поле к противоположному краю.
Все всё видят: небольшой, тёмный на снегу, плотно построенный в две шеренги отряд лёгкой рысью неторопливо пересекает поле. Не блестят, не кричат, не гонят галопом… Видят. Но не понимают. Внимание обращено вперёд, к засеке, к линии боя. А сзади… А что там может быть интересного? Мы же там уже ездили.
* * *
Маразм? — Безусловно. Четыре десятка всадников атакуют левый фланг орды. Да там же тысяча воинов!
Ага. Было. В начале.
Летопись сохранила обращение легкоконных берендеев (числом в полтысячи) к переяславской дружине (полсотни гридней): «Не ездите вы наперед, вы есте наш город, а мы пойдем наперед стрелци».
Полутысячный авангард и полусотенные основные силы… Непривычно. Хотя, если сравнивать гридня с танком, а торка с мотоциклистом… Кому в разведку идти?
Из тысячи, примерно, джигитов на левом фланге орды две трети уже спешились и перебрались на ту сторону ручья. Остались… трусы, лентяи, бестолочи, коноводы… Не бойцы.
* * *
Салман, без криков, шума и воплей выводит свою турму в затылок левому крылу орды. Именно там сейчас самая кровавая сеча. Там — ниже обрыв, там — мельче ручей. Там дрались самые отмороженные: литовцы, нурманы, черемисы, русские язычники…
Кипчаки уже рубились наверху засеки, уже одолевали, когда первый ряд всадников Салмана воткнулся в спины стоявших на южном берегу ручья ордынцев.
Этот момент слитного, единого удара разогнавшейся конной массы в другую… Стоящую, не ожидающую… этот звук столкновения…
Вы любите «живой звук»? А когда — «живой», переходящий в «мёртвый»? В последний в жизни, в предсмертный…?
Когда два автомобиля влетают друг в друга — звук… жестяной. Будто два ведра стукнулись.
Когда два конных отряда на галопе сталкиваются лоб в лоб, слышен гулкий деревянный удар. Потом — треск ломающихся копий, начинается крик, в котором прежде всего звучит ярость. Потом — нотки боли.
Хронист пишет о битве между византийцами и венграми, произошедшей полгода назад, летом 1165 г.:
«Сначала несколько времени бой продолжался на копьях с той и с другой стороны, производили нападения и давали отпоры. Потом, когда копья были поломаны и на промежутке между войсками из груды сломанных древков вдруг образовалась как бы изгородь, с обеих сторон обнажили длинные мечи и, снова устремившись в бой, продолжали сражаться. Когда же и это орудие притупилось, потому что и те и другие войска были закованы в медь и железо… римляне, схвативши железные булавы… стали поражать ими венгров. И эти удары, наносимые в голову и лицо, были очень удачны. Многие оглушенные ими падали с лошадей, а другие истекали кровью от ран»
Здесь — не так. Кипчаки не были «закованы в медь и железо» — мягенькое мясцо под овчинкой. Они не «производили нападения» и не «давали отпоры». Их ударили внезапно, в незакрытые спины.
И звук — другой. Вопль изумления, звук… чавкающий. Полные ужаса ржание коней и крики людей.
Вам приходилось попадать в вагоне поезда или в салоне автобуса под резкое торможение? Когда вдруг явившая силу инерция несёт вас по проходу, вы пытаетесь уцепиться за поручни, за сидения, и только удивление — «да что ж такое происходит?!» и страх — «только бы не упасть — затопчут».
Здесь — поручней нет. Есть лошади. Которым и уцепиться нечем. А впереди — семь метров ледяной воды. В которой не только затопчут, но и утопят. И вас несёт туда. Масса. Слитная. То самое многоголовое существо, частью которого вы были совсем недавно. Когда с общей яростью и ненавистью кричали «Месть! Смерть!».
«И бысть ту сечя зла, и бе, аки гром от ломления копейнаго и от звука мечнаго сечения, и от щитовнаго скепаниа, и кровь, аки вода, лиашеся».
Копьё в конной атаке — вещь одноразовая. Воткнул во врага да там и оставил. Но всадники вытаскивают свои длинные кавалерийские однолезвийные палаши, «отроки» уже крутят ими, входя в зазоры между бойцами первой линии, расширяя фронт атаки на флангах, вырубая ошалевших противников, случайно оказавшихся позади первой линии. Всадники которой продолжают проминать, продавливать, прорывать… толпу врагов. Своими высокими, массивными конями в железных масках с нарисованными акульими зубами, своими длинными клинками. Втаптывать в текущий ледяной водой и горячей кровью Земляничный ручей.
«Вы звали Смерть? — Я пришла».
Заскочившие наверх засеки половцы, кинулись назад. Вниз, к своим коням, к своим со-ордынцам. Наши разноплемённые отряды, собранные на этом фланге, уже нервно ожидавшие неминуемого разгрома, радостно завопили и рванули вдогонку. Швыряя в спины отступающих всё, что не попадя.
Отступление на левом фланге орды превратилось в бегство, распространилось в центр, где последние нукеры погибли при безуспешных попытках вытащить тело хана, захлестнуло правый фланг, где кипчаки поняли, наконец, что их расстреливают в спину… Орда побежала.