Аким уловил мой настрой. И перешёл к развёрнутым ответам.
— Нехрен, нехрен. Мастеровщины твоей хотелки исполнять? Обойдутся. Пущай там Николашка твой скачет. Я его с Живчиковыми людьми свёл, негораздов разных… по-унимал. Ничё. Смысленные люди, разберутся. Живчик-то противу тебя не пойдёт… ну, уж если особо сильно оборзеешь, не по чину хайло раскроешь…
И вдруг переходя в просительную, жалостливую отчасти, интонацию:
— Скучно мне там, Ваня. Вышки эти, фа… фактории. Не понимаю я в этом. Дело-то сделано. Победа — добыта. Калауза более нет, хлебный торг — вольно, Живчик — за тебя. А далее… не моё.
Ну вот. То о чём я говорил. Для боя — нужны одни люди. Для «переваривания плодов победы» — другие.
«Победителей — не судят». Точно. Их — задвигают. В тёмное прохладное место. До следующей надобности в победе. А человек — не селенит, в холодильнике — не улежит.
Аким — «адреналиновый наркоман». Нормальный русский человек — ему всё бы «погорячее». А расхлёбывать кто будет?
Вы думаете — Аким пришёл на Стрелку мне помогать? — Город строить, новые земли осваивать, людишек разных уму-разуму научать? Поддерживать в невзгодах и помогать в неприятностях? — Да он сам так думает! А на самом деле — он сбежал из Рябиновки от скуки. Ему приключений охота! Ему конфликты нужны! И, естественно, в них победы. Он всю жизнь так прожил. Без этого — как каша без соли, жвачка тошнотная.
Когда его в вотчину загнали, думал — всё, жизнь прошла. Поднять хозяйство, выбить «шапку», передать имение и честь внучку… Мыслящее удобрение для следующего поколения.
И тут — я. «Попандопуло — глаз урагана». То мы — ведьму гоняем, то — волхвов бьём, то — «кусочников» строим… Интересно-то как! Живенько же! Жизнь-то ещё не кончилась! Жизнь-то… как борматуха — побулькивает!
Красота!
Бытиё имеет вкус! А также — цвет и запах. Аля-улю! Гони гусей!
Я из Пердуновки ушёл — Аким снова заскучал. Потому и пришёл сюда, на Стрелку. И если я ему постоянную «развлекуху погорячее» не организую — он сам… чего-нибудь отчебучит. Из лучших побуждений. С непредсказуемыми последствиями.
Каждая моя победа закрывала одну проблему. И порождала десятки новых. Не считая сотен и тысяч личных проблем людей, которых победа затрагивала.
Так и с безнадёжным посольством к Рязанскому князю. Аким осознанно шёл на Голгофу. Или «в дерьмо по ноздри» — правильнее? А тут… Гибель Калауза, короткое время «междуцарствия», когда Аким развернулся, приход Живчика, становление нового порядка, новых людей, решение кучи «горящих вопросов»… Его мнение спрашивают, ему думать, «душой болеть» — есть об чём. «Жарко», «остро».
«Но миром кончаются войны…» — накал проблем спадает, нужные места занимают нужные люди. Уже не с кем сцепиться, «очертить голову», «порвать хрип»…
Пошла равномерная, планомерная работа.
Да там — эмоций тоже выше крыши! Поводов для «мозгов завивки» — не перечесть! Но… чуть дальше, не — «на длину руки». Не его.
Ску-у-учно.
Вот от скуки он и сбежал.
* * *
Конечно, пристойный дом Акиму был тут же найден, протоплен и обустроен в соответствии с его вкусами и пожеланиями. Ну… в пределах разумного. Я отправил к Акиму Трифену. Для «нижайше просить поделиться с отроками неразумными премудростью боевой и житейской». Артёмий ухитрился публично, в кругу своих курсантов, разговорить Акима о проведённых битвах, об особенностях тактики в разных княжеских дружинах, общей и стрелковой. Что вылилось в целую серию… скажем так — семинаров. И — в учениях на местности.
Раскрасневшийся на морозце Аким ставил новикам задачи, оценивал найденные решения и указывал на огрехи. Остро-доходчиво. Вечером я поймал кусочек из разговора молодёжи:
— Теперь-то понятно в кого Зверь Лютый своим зверством пошёл. Лучше уж под Чарджи ходить, чем под этим… этой крапивой кусучей.
Драгуну было велено вызнать подробности о местах, где Аким бывал. А бывал он по всей «Святой Руси» и за её пределами. Правда, Драгун сбежал. Мотивируя тем, что «ныне многие из мордвы да с Рязанщины приходят — надобно про те места вызнать». Хоть Драгун и привык выслушивать малосвязный бред разного сорта бродяг, но вытерпеть повествования Акима… только если я сам за ухо отведу.
Точильщик формировал картотеку персоналий «Святой Руси» и расспрашивал Акима о рязанцах, смоленцах, киевлянах, волынцах… попадавшихся Акиму на его длинном боевом пути.
Как я уже объяснял, всё боярское сословие на «Святой Руси» не насчитывает и двух тысяч семей. Почти все друг друга знают, слышали, многие в родстве или свойстве состоят. Пара-тройка тысяч княжеских гридней тоже, в большинстве своём, хоть как-то, хоть бы и заочно, знакомы. Прошли через руки всего сотни мастеров, учителей, десятков конюших.
Наполеон знал в лицо всех в своей четырёхтысячной «Старой гвардии». Аким — не Наполеон, но — сходно.
Понятно, что большинство Акимовских сверстников уже не у дел или покинули мир земной, но иные ещё в силе. И возрастом своим вознесены на немалые позиции.
Нечто подобное, только в куда более простом варианте, я проделал в Смоленске, когда через Акима протолкнул сбыт колёсной мази с использованием тамошнего административного ресурса. Теперь «захват» у нас шире, и по площадям, и по возрасту, и менее конкретен.
«Хочу всё знать!». И — про всех.
Точильщик, как и положено в его деле, был «тихим занудой».
— Так ты, Аким Янович, сказывал в прошлый раз, что боярин Кучма Кышечеч — зело до девок лют. Толстых и белых.
— Сказывал! Ты чего?! Голова с дырой?! Запомнить не можешь?!
— А не затруднит ли тебя, Аким Яныч, ещё разок повторить? Примеры тому есть? Может, имена какие, подробности…
Акима это бесило. Поэтому, когда как-то вечерком Точильщик начал яро проситься ко мне поговорить, то я решил, что они с Акимом опять… повздорили.
Отнюдь.
— Господин Воевода, нурман Харальд Чернозубый сильно просил меня помочь побеседовать с тобой. По весьма важному делу.
О! Фиксируем для памяти: авторитет Точильщика во Всеволжске после дел Калаузовых — сильно вырос. Никто ничего толком не знает, но народ его близость ко мне… чувствует.
Плохо: парень становится публичной величиной. Для его службы — вредно. Не думаю, что это от болтовни — он не хвастлив. Но мы часто встречаемся, беседуем наедине, я даю ему поручения… Люди это видят и воспринимают однозначно.
Моя ошибка. Придётся уменьшить количество контактов.
Нет, этого мало. Придётся устроить ему публичный выговор. За что-нибудь. «Явить немилость» для общего сведения.
Другое: у меня в окружении стала формироваться группа «давателей протекции». Типа: договорись со слугой, он тебя и к господину представит. Основание… Сперва — «дело важное», потом — «по дружбе», затем «с подношением», «за мзду»…
* * *
Патрик Гордон, приехавший в Москву в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, был потрясён. У него бумага «с самого верха»! Всё прописано — звание, жалование, жильё… А получить — самим русским государем обещанное! — невозможно! К какому-то… ярыжке — на порог не пускают! Так и бился лбом в ворота. Пока земляки не объяснили. Насчёт «подлого обычая подлых московитов» — мзди сильнее.
Гордон — адаптировался. Мздел много и эффективно. Многократно компенсируя, естественно, свои личные расходы за счёт государства. И других… зависимых.
Это — смерть. Это смерть любому обществу. Даже если на самом верху предводитель «семи пядей во лбу». «Обратная связь» в социуме — важнейшая вещь. Как в исламе за отсутствие этого информационного канала правителей резали — я уже…
Человек с серьёзным делом — должен проходить ко мне беспрепятственно. Только… как отличить — серьёзное у него, или бред и брёх? Пока народу было немного — я мог выслушивать каждого. Теперь… Ящик для челобитных, как у Павла Первого? Рабоче-крестьянская инспекция, как у Ленина? Общественная приёмная, как в РФ?
Дела, которые идут снизу по структурам приказов, докладываются мне их головами. Но есть информация, которая не проходит сквозь такие иерархии. Например: воровство начальника.
На то есть спец. службы.
«Вышел ночью в поле с конём», сказал громко:
— Начальник наш — ворует.
Рассказал коню подробно причины такого своего мнения. И можешь спокойно отправляться спать: изложенные факты будут услышаны и проверены. Не конём, конечно, но — резво.
Ничего нового: Русь всегда «прозрачная» страна. При дерьмократах, коммуняках, кровавом царизме… И «Святая Русь» — тоже. Проблема не в «стуке», проблема в адекватной реакции на «стук».
«Посади друга» — эффективная сингапурская технология. «Скажи мне — кто твой друг, и скажу — кто ты» — русская народная мудрость. Вот как бы их совместить… Не доводя дело до «Большого террора», когда — «а приятель не поленился, позвонил»…
Забегая вперёд скажу, что подобная «общественной приёмной» структура была создана под эгидой Дворцового приказа. То есть — Гапы. Устоявшееся общее мнение:
— Гапка — врунов бьёт тапком. А Воевода — по ноздри заколачивает.
повышало достоверность сообщаемых сведений.
Исконно-посконное правило: «доносчику — первый кнут» у меня не действовало. Но лже-доносительство, как и вообще — лжесвидетельство, наказывались беспощадно. По Закону Божьему — «смертный грех», по моему привычному — «лыко — в строку», «за базар — отвечаешь».
По «стуку» не бывает «нулевого результата» — кто-то должен «сесть».
Эта команда занималась не только сбором жалоб и доносов, но и их проверкой. Несколько молодых парней и девчонок, не отягчённых семьями и родословными, вносили свою лепту в поддержание в тонусе моей административной машины.
Особенно — недопущением коррупции. Тема — та же: забивает информационные каналы, блокирует эффекторы.
И приходит социуму — п-ш-ш…
Надо понимать полную «не-русскость» моей администрации. На «Святой Руси» «кормиться от должности» — само собой разумеющаяся аксиома. Как одевать шапку или креститься. «Все так живут».
Принимая людей в службу, часто видел я в глазах их изумление: казна ещё и платить будет?! И ещё большее потрясение: от кого другого — брать нельзя. Столь непривычна было сия новизна, что иные — пугались и от службы отказывались. Иные же соглашались, но правило моё не исполняли. За что я взыскивал. Многих добрых людей, просто недостаточно умных, чтобы сиё понять, я потерял, прежде чем выросли в приютах моих сироты. Коим закон мой с младых ногтей внушён был.
* * *
Харальд торчит маковкой под потолок моего балагана. И смотрит оттуда… встревоженно.
«Обдирание» Тверского каравана не прошло для нурманов бесследно.
Дело — не в барахле, шмотках, оружии. Многим из них доводилось в жизни терять всё имущество. В боях, в кораблекрушениях. Хуже — они Родину свою потеряли! В ходе тамошней династически-гражданской войны.
Дело в непонимании моей системы, здешнего образа жизни. Как можно — нурмана! — за пару шкурок! — взятых у вонючих туземцев! — ободрать кнутом?! Ладно, такое в воинских отрядах временами бывает — неисполнение приказа наказывается. Но сунуть в колодки, в «известь тереть»?! Воина!
Да ещё и кузена этого Харальда! Родовая честь! — Пшла в задницу.
Сигурд сумел хорошенько промыть своим парням мозги: «нонече — не как давеча». Мои хохмочки с прошлогодним перегрызанием хрипа на пару с князь-волком, пересказанные и приукрашенные старожилами, нынешние игры с головой епископа, «Ледовое побоище» в формате «трое против тьмы», лодочка эта косопарусная… Ребята ведут себя осторожно. Чтобы не нарваться по незнанию. Потому-то с таким восторгом пошли в лесные походы этим летом — подальше от «психа лысого».
Сходили они хорошо. Лучше всех — сам Сигурд.
Это счастье моё, что внятный мужик оказался! Маршрут Ветлуга-Вятка-Кама-Волга — пройден успешно.
Дорогой имели место быть разные негоразды, хеппенсы, трамблы… а также — случаи.
Удмурты помнили и своё участие в Бряхимовском походе под знамёнами эмира, и союз с унжамерен, который закончился общим разгромом.
И что они — к нам ходили, и что мы — их побили.
Помнили и не простили.
Проводники из мари, которые называли местных вотяками, вызывали озлобление, вид вооружённых нурманов — опасение. Комбинируя эти два качества, дополняя их нашими товарами и скоростью движения, Сигурд сумел поставить пару погостов на Ветлуге, присмотреть ещё с десяток подходящих мест, описать огромный полукруг по лесным рекам и перевалить в Вятку.
Тут… моя ошибка — низко он на Вятку вышел. Надо было не от истока Ветлуги, а раньше к востоку уходить. Там речка есть. Со знакомым названием — Молога. А так выскочили прямо по Пижме на булгарский погост.
Официальный отчёт содержал фразу типа:
«Мы поговорили, поторговали и расстались в любви и согласии».
В рассказах всё выглядело несколько… разнообразнее. К устью Пижмы собралось до двух сотен вооружённых вотяков, которые край хотели порвать чужеземных находников.
«Чтобы неповадно было! По нашим рекам ходить».
Гарнизонная команда булгар в составе аж 4 инвалидов, тоже не возражала «порвать». У Сигурда не было к этому моменту и тридцати человек, из которых бойцами можно было назвать десятка два. Половина — нурманы.
Тут Сигурд велел своим воинам надраить доспехи.
Объясняю: нурманы получили назад своё собственное вооружение. С моими «панцирями за подкладкой» — такая штука не прошла бы.
В 1251 г. в походе Даниила Галицкого на ятвягов русские приготовились к бою:
«Щите же их, яко зоря бе, шелом же их, яко солнцю восходящу, копиемь же их дрьжащим в руках, яко трости мнози, стрелцем же обапол идущим и держащим в руках рожанци свое, и наложившим на не стрелы своя противу ратным».
Устрашённые зрелищем «яко солнцю восходящу», ятвяги не выдержали и отступили без боя.
Вотяки тоже разбежались.
Может, зря я требую, чтобы мои воины были малозаметными, навязываю маскировку, защитную окраску? Выйти в схватку смертную блестя и блистая — это ж так по-русски…
Потеряв туземных союзников, булгары стали разговаривать.
Пара проживавших там купцов, изошли на желчь. От одного вида чужаков в их исконно-посконной кормушке. В смысле: на их рынке. А вот булгарский десятник…
Есть разница между купцом и воином. Воину конфликты — свою личную голову подставлять.
Туземные вожди шипели и рычали:
— Уг яра! Уг яра! (Нельзя! Нельзя!)
Но булгарин помянул аллаха, шикнул на неверных и сообщил:
— Приказ от эмира — блюсть порядок. Русские порядка не рушат. Грабежей, убийств — нет. А торговать им дозволено. Беспошлинно. Вон, у них и печать есть.
Сигурд старательно плямкал, «бил себя пяткой в грудь» и доказывал, что он не просто так, не «нурман с бугра», а слуга доброго друга пресветлого эмира Ибрагима — Воеводы Всеволжского.
— Да разве ты не видишь?! Меж нашими государями — мир да любовь! Мы ж — русские люди!
И тыкал пальцем в своих «русских людей» — сборную солянку из нурманов и тверяков, мещеряков и мари…
Булгарин посчитал количество клинков, прикинул рост бойцов, впечатлился, порадовался на подаренную ему латку — глиняный аналог сковородки с рельефными изображениями коней на боках, дал проводника и расстался с Сигурдом весьма дружественно.
Дальше караван шёл спокойно — проводник из булгар первым выскакивал из лодки на берег, вопил, махал руками и тем успокаивал очередной погост, Сигурд миролюбиво плямкал, приказчики предлагали товар, а картографы вели съёмку местности.
Биляр, как известно, стоит на Малом Черемшане. Который впадает в Большой Черемшан, который впадает в Волгу аж вона где… Много ниже Камы. Так что Сигурд скромно прошёлся по северному краю булгарских земель, полюбовался издалека на отстроенный заново Янин, поглядел на суету на холме в устье Казанки, устроил днёвку на крутом острове в устье Свияги… и пришёл домой. Попутно ухитрившись мирно посадить погост в устье Илети. Обозначив, таким образом, нашу новую восточную границу.