– И я тоже таким стану? – опасливо спросил Кайтен. Подобного для себя он бы не хотел.
– Не обязательно, – утешил своего ученика страж. – Главное, чтобы ты нашел способ справляться со своими эмоциями. А каков будет твой личный способ, этого я не знаю. Может быть, тебя защитит как раз неспособность сосредоточиться на чем-то одном. Ты не умеешь долго держать зла.
– И так тоже можно? – Кайтен обрадовался.
– Будь легким, – сказал Ан-Таар, глядя на него спокойными серыми глазами. – Будь безмятежным. Пусть все это будет для тебя лишь игрой. Все это не всерьез. И тогда все твои эмоции – только рябь на поверхности озера, они не затронут самую глубину твое души. Будь невозмутим, и тогда ты не возмутишь души леса. Вот и вся премудрость.
– Я понял, – кивнул Кайтен, а сам подумал: «А так ли это с тобой?»
Комментарий к Праздник
А ежели кто хочет почувствовать атмосферу праздника, пожалуйте сюда
https://yadi.sk/d/SHWi6ZTgq3Kbk
https://yadi.sk/d/p0zNWpCqq3Kc3
https://yadi.sk/d/hXiYZCMvq3KcX
========== Просека ==========
Зима – не время для праздности. Впрочем, жизнь семьи стала теперь более медленной, размеренной. Вставали, как и прежде, с рассветом, а ложились на закате, но в зимних реалиях это означало почти половину суток хорошего крепкого сна. Спешить нынче было некуда, а вот сохранять силы, пищу и тепло стало намного важнее.
Ради экономии топлива многие одиночки, жившие прежде в обособленных конурках, собрались в больших общих домах, чтобы топить всего один очаг. Остались на прежних местах пары, тем более с детьми, да еще элита, привыкшая к подобным вольностям. Кайтен, когда понял, что происходит, поначалу стеснялся, но все вокруг воспринимали как должное, что он обитает в отдельном жилище. Ведь точно так же поступали и Таар, и Мару, и Кота, и песенник Хаан.
Дел по-прежнему было много. Мужчины занимались строительством из заготовленных за лето бревен. Зимой ничего рубить не решались: у бесчувственного леса разрешения не попросишь, а по весне он непременно обидится. Женщины хлопотали по дому, шили одежду, ремонтировали мелкую утварь. Мужчины тоже мастерили, но уже что-то серьезное, крупное: мебель, плуги, телеги, сани. Кайтен недоумевал, для чего телеги, если поблизости нет ни одной дороги. Ему объяснили, что пеших троп вполне хватает, а возить урожай и бревна удобней на колесах.
Кроме того, много охотились. И тем самым снова вызывали изумление Кайтена. Как же так, говорил он, эти люди способны спокойно стрелять в зверя, из которого, между прочим, течет живая, теплая кровь, но эти же люди неспособны порубить на части тварь, больше напоминающую кусок резины. Ан-Таар объяснял: мелкая живность не пытается дать сдачи. А вот тварь непременно нападет на тебя, и это уже схватка, риск, и немногие способны сохранить хладнокровие в условиях смертельной опасности. Собственно, именно способность сражаться, защищаться, не впадая в панику, и есть то важнейшее качество, по которому проводят первоначальный отбор в стражи. Эволюция в условиях леса требовала от человека совсем других качеств, потому здесь и редки настоящие бойцы.
На крупного же зверя ставили ловушки. Это были хитрые инженерные решения, призванные убивать животных на месте, чтобы охотнику оставалось только забрать тушу. Такие западни устраивали подальше от человеческого жилья, чтобы кто-то из людей случайно не забрел, и отмечали опасный участок цветными ленточками. О таких ловушках Кайтену рассказал Тэ-Кота, который, покончив со своими обязанностями, внезапно оказался невероятно подвижным и общительным человеком. «Отъедаюсь за зиму», – смеялся он. Теперь, пока лес спал, и следящий становился бесполезен, Кота пытался наверстать все, упущенное за время вынужденного полусна. Впрочем, потом, предприняв небольшое путешествие по соседям, он привез с собой мальчишку, нового члена семьи Ан, и ему снова стало не до разговоров.
Теперь с осоловевшим видом слонялся Хаан. Ритуальные песнопения стали не нужны, и ему не приходилось, как летом, руководить «оркестром»; сейчас люди пели разве что для себя, под настроение. А для штатного песенника семьи это было время для сочинения новых песен на следующий сезон. В поисках вдохновения он бродил по лесу, глазел на незамерзающую реку, встречал восходы, терзал музыкальные инструменты.
Ничего не поменялось только в жизни Кайтена. Таар, как и прежде, гонял его на тренировки, становящиеся все более суровыми. К тренировкам прибавилось еще и закаливание: приходилось обтираться снегом и нырять в реку. Инспекционные поездки по лесу предпринимались и зимой, несмотря на заведомое отсутствие тварей.
Организация зимних поездок отличалась от летних, и дело было даже не в перспективе ночевки на снегу. Зимы в этих широтах стояли теплые, не то, что на родине Кайтена. Температура обычно едва переваливала за нулевую отметку. Текучая вода в реке так и вовсе не могла замерзнуть, подергиваясь корочкой только вдоль берегов. Постоянные оттепели ломали лед. Они же формировали жесткий наст практически по всему лесу, такой прочный, что даже ящеры могли ходить по нему, не проваливаясь. Одежду же здесь шили очень теплую. На голое тело надевали белье из шерстяной ткани, а поверх – куртку и штаны из звериных шкур. Верхняя одежда шилась двухсторонней: в оттепели ее носили мехом наружу, в заморозки – мехом внутрь. Стоило накинуть капюшон, затянуть завязки на рукавах, подпоясаться, и никакой мороз, способный приключиться в этой местности, был не страшен. В этой экипировке стражи вполне могли ночевать просто в сугробе.
Дело было в ящерах. Кайтен с удивлением узнал, что эти звери наполовину теплокровны. Это, как утверждала Мару, любившая читать научные труды, и позволило им вымахать до таких размеров, в отличие от обычных ящериц и змей. Но в то же время они вырабатывают недостаточно тепла, чтобы выжить в естественных условиях на этой широте. Отсутствие шерсти тоже сказывается. Зимой нормальные холоднокровные тварюшки спокойно впадают в спячку, закапываясь в землю и оставаясь там до весны. Ящеры не могут впасть в полноценный анабиоз, но у них получается его подобие. Когда наступают холода, температура в загонах сильно опускается, оставаясь, впрочем, выше нуля. Ящеры становятся вялыми и почти все время спят, просыпаясь лишь затем, чтобы поесть. Пищи им теперь требуется немного, и экономные члены семьи Ан не стремятся будить своих питомцев.
Это, впрочем, не касалось Гаонока и Кидиан. Этих двоих кормили досыта, не давая особо заспаться, их даже перевели на зиму в отдельное, гораздо более теплое стойло. А еще для них были сшиты специальные меховые костюмчики, покрывающие большую часть тела. Привычные ящеры безропотно позволяли затянуть на брюхе ремешки, поднимали лапы, чтобы на них надели теплые варежки. Зимнее меню было особенно калорийным. В обычных условиях ящеры всеядны, и их просто отпускают кормиться в лес, где они обгрызают сочные побеги, выкапывают коренья, ловят мелких животных, лягушек, даже крупных насекомых. Зимой же они слишком медлительны, чтобы поймать шустрых лесных зверюшек, а съедобные корни им сложно выкопать из-под толстого наста. Да и на экстремальный обогрев требуется много энергии, поэтому их кормят по большей части мясом. Вот эти кусочки мяса, вяленого, а когда и свежего¸ и составляли основной груз седельных мешков в зимних инспекциях.
Таар утверждал, что поездки, хоть и требуют много ресурсов, все равно нужны. Случиться по-прежнему может все, что угодно. И это не обязательно касается леса и тварей. В конце концов, это его участок, и он в ответе за все происходящие неприятности. А вдруг заблудится кто-нибудь?
Для Кайтена это была лишняя возможность хорошенько изучить окрестности. Зима преобразила ландшафт, прежде приметные рельефы сгладились, знакомые деревья приобрели новый вид, исчезли привычные цвета. Нужно было ориентироваться и запоминать заново.
Еще в первую зиму, как семья Ан поселилась в новом месте, Таар построил в лесу сеть маленьких шалашиков. Они располагались на таком расстоянии, чтобы от одного к другому можно было легко добраться, даже учитывая возможные задержки, за короткий зимний день. Рядом с шалашиками были устроены лежанки для ящеров: груды пухлого лапника. Ящеры могли спокойно бежать, пока их, пусть и немного, обогревало скудное зимнее солнце. Ночью же они становились вялыми, и Ан-Таар предпочитал не мучить животных. На оборудованных стоянках были все условия для минимальных потерь тепла, а значит и сил. Лежанки время от времени приходилось обновлять, срубая новые ветки, стряхивая снег со старых. Здесь же хранился и экстренный запас дров для костра.
Обычно инспекции обходились без приключений. Ящеры лениво переступали обутыми в меховые чехольчики ногами по хрусткому насту. Стражи чаще ехали молча, слушая лесную тишину, такую ясную и звенящую, что мысли останавливались, и голова тоже становилась ясной и звенящей. На душе воцарялся покой и безмятежность. Ан-Таар утверждал, что это тоже упражнение, причем одно из важнейших, особенно для начинающего стража. Там, в селении, в суете он непрерывно отвлекается, ему некогда заглянуть в собственную душу и найти в ней необходимую силу. Здесь же, в этой тишине, он понимает куда больше. Потом ящеры выбредали к месту очередной стоянки, и стражи неторопливо устраивались на ночлег, приводили в порядок убежище, обновляли дровяной запас. У костра беседовали. Кайтен задавал бесчисленное множество вопросов, на которые Таар обстоятельно отвечал.
А еще у Кайтена, наконец, появилось время для чтения. Ему разрешали брать с собой в эти поездки старые летописи, хранившиеся в семье. Поэтому иногда он не приставал к учителю, а углублялся в изучение причудливой истории мира, в который он угодил. Ему нравилось читать об открытиях. Рабочие дневники древних философов были многократно переписаны слово в слово, и эти записи точно передавали атмосферу тех далеких лет и настроение ищущего. Тон таких записей оказывался очень схож. В начале ученый деловито сообщал, что задался неким вопросом. Затем следовало описание проведенных экспериментов, приводились логические рассуждения, по-прежнему суховатым языком. Конец рукописи буквально вопил, ликуя, орал о совершенном открытии. После – несколько сумбурные, все еще под влиянием эмоций, предложения по практическому использованию открытия. Для Кайтена, чье образование было весьма фрагментарным и поверхностным, эти записки читались, как детектив: что за закон откроется в конце?
Когда становилось темно, и ящеры, зевая, сворачивались на своей лежанке, стражи уползали в шалашик, где они едва помещались вдвоем. Зато уж здесь-то они могли не бояться замерзнуть, какие бы климатические недоразумения ни приключились ночью.
***
Эта поездка не отличалась от остальных. Стражи, три дня пропетляв по лесу, выбрались почти к самой окраине. На закате Таар планировал выйти к самому дальнему из своих шалашиков. Стояла звонкая тишина, в полном безветрии не шевелились макушки деревьев, слышался только хруст снега под ногами ящеров.
И потому звук, донесшийся издалека, оказался особенно отчетливым. Гаонок, повинуясь мысленной команде, встал, как вкопанный. Кидиан сделала еще несколько шагов и тоже остановилась, но не потому, что получила приказ от седока, а просто за компанию с напарником. Старшему стражу ящеры доверяли куда больше, чем его ученику.
– Ты слышал? – настороженно спросил Таар, слегка поворачивая голову, словно пытаясь поймать уже исчезнувший звук.
– Не уверен, – медленно проговорил Кайтен. Он откинул капюшон, чтобы лучше слышать.
И тут звук повторился снова. Стражи медленно переглянулись, их лица стали очень серьезными.
– Рубят деревья, – спокойно до безжизненности сказал Таар.
– Невозможно! – всполошился Кайтен. – Да кто посмеет?
Впрочем, он мог не пытаться обмануть себя. То, что он слышал, было явно треском падающего дерева.
– Едем, – коротко скомандовал Таар.
Ящеры припустили трусцой. За их тяжелым дыханием дальних звуков было не разобрать, но потом они стали проступать все отчетливее. Кто-то размеренно валил деревья одно за другим. И это было жутко. Кто мог решиться? Лесные жители никогда не посмели бы нарушить давний запрет, а цивилизованные, несмотря на всю свою цивилизованность, боялись мифического леса, как огня.
А потом кроны поредели, стало видно, что происходит, и Таар беспомощно уронил руки, забыв даже придержать Гаонока, который насторожился и остановился сам. Вглубь леса тянулась длинная ровная просека.
– Ничего себе! – Кайтен вытаращил глаза. – Вот это они тут работы развернули!
– Это ваши! – бросил Таар почти с ненавистью.
– Не такие уж они и «мои», – обиделся Кайтен.
– Из города, – поправился Таар. – Что они задумали?
– Вот уж понятия не имею, – буркнул Кайтен. – Я всегда считал, что сюда по доброй воле ни один крестьянин не сунется.
– Нужно что-то делать, – напряженным голосом произнес страж. – Если эти люди забыли древние легенды, нужно им напомнить.
– А как ты это сделаешь? Если твари спят…
– Твари леса, но не твари стражей.
– Ты хочешь натравить на них свою зверушку? – обрадовался Кайтен. Решение показалось ему простым и надежным. Невозможно представить, чтобы люди, по непонятным причинам осмелевшие настолько, чтобы рубить заповедный лес, не перепугались насмерть, увидев то мерзкое существо, которое учитель некогда показывал Кайтену. Они станут стрелять, но пули не причинят вреда, а тварь набросится на них, пооткусывает филейные места…
– Даже лучше, – решительно заявил Таар. – Пусть они знают, что у этих мест есть законные хозяева. Я покажусь им, а потом вызову Суномохи. Хочу, чтобы они знали, что им противостоят не тупые твари, а люди, самые опасные из живых существ.
– А если начнут стрелять? – усомнился Кайтен.
– Пусть стреляют. Я просто отведу руку стрелка. Им в меня не попасть.
Вот оно как, покивал головой Кайтен. Только теперь ему в полной мере стала ясна причина того безумного предложения стрелять в него, которое сделал страж при первой их встрече.
– Будь здесь, – распорядился Таар. – Останься с ящерами и просто смотри, не вмешивайся. Если вдруг что-то пойдет не так, возвращайся к семье и предупреди. Мару знает, что делать.
– Ну ладно, – неуверенно отозвался Кайтен и спешился вслед за учителем. Они прошли еще немного вперед, пока не стали различимы мелькающие между стволами темные человеческие фигурки. Стражи и ящеры в одежде из светлого меха были видны хуже, и Кайтен надеялся, что его не заметят. Таар прибавил шаг, а его ученик продолжил приближаться к вырубке крадучись, стараясь не потерять учителя из виду.
Таар твердой поступью вышел на открытое пространство. Он не таился, шел, как полновластный хозяин, преисполненный решимости вышвырнуть непрошеных гостей. Кто-то крикнул, и на него начали оборачиваться. Затих стук топора. Люди бросили поваленный ствол, который готовились взгромоздить на волокуши. Кто-то быстрым шагом направился к месту происшествия с дальнего конца просеки. Там, поодаль, виднелись ободранные времянки, в которых, очевидно, и жили рабочие. Больше Таар ничего не разглядел. Он старался совладать с гневом, готовым прорвать оборону его железного самообладания и обрушиться на всех этих пришельцев. Нельзя поддаваться эмоциям. Их нужно не просто отодвинуть, их нужно полностью победить. Несколько глубоких вдохов помогут это сделать.
Один из этих людей вышел немного вперед, одновременно делая непонятные жесты рукой. Словно показывал кому-то заходить к стражу сзади. Этот был, вероятно, начальник: в то время, как все рабочие носили одинаковые грубые ватники, этот оказался одет в куртку из натурального меха, немного похожую покроем на те, что шили в лесу. Но его сигнализация не имела никакого значения: как только появится Суномохи, здесь начнется паника. Таар протянул руку ладонью вниз.
И вдруг понял, что ему не завершить этого жеста. Что-то мешало. Чужая воля, вот что. Такая же сила, какой обладал он сам. Точно так же, как он раздирал в клочья тварей, как разбивал в щепки учебные баклажки, как отводил руку тех, кто собирался в него стрелять, так же и его рука сейчас подчинялась внешней, чужой воле. Таар поднял глаза и встретился взглядом с тем человеком в меховой куртке. Да. Он.
Они смотрели друг другу в глаза, и ни один не мог шевельнуться. Каждый старался перебороть другого, заставить упасть на колени, потерять волю, но силы оказались равны. Таар не мог поднять руку, не мог сосредоточиться на том, чтобы вызвать тварь, вообще не мог отвлечься от борьбы ни на секунду. Но и противник не мог отпустить его хотя бы на мгновение, чтобы хоть что-то сказать своим подчиненным. Ситуация выходила патовая. Разве что кто-то не выдержит первым.