========== Найденыш ==========
В то лето шторма приходили часто. Они бушевали в южных морях, а после прибой выносил на побережье Торомала обломки рыбацких лодок, а если повезет, и торговых судов. У воинственных в прошлом торомальцев до сих пор сохранилась традиция: все, что ты потерял, кто-то другой может считать своей законной добычей. Давно минули времена междоусобиц, а жители побережья по-прежнему посылали своих рабов на берег в поисках чего-нибудь ценного.
Утро было сырым, промозглым. Солнце едва проглядывало сквозь туман, и смутные тени от прибрежных скал ложились на узкую полоску песка, по которой брела небольшая группа людей. Все они были рабами, собственностью землевладельца, чье поместье находилось немного дальше, в более уютном месте побережья. Рабы Торомала никогда не нуждались ни в присмотре, ни в понукании. Сотни лет генетического отбора, воспитания и традиции вывели особую породу людей, которым просто необходимо было кому-то подчиняться. Были они туповаты, несамостоятельны и ленивы, зато исполнительны и совершенно не агрессивны. Впрочем, порой и среди них появлялись хитрецы, и тогда часть добычи могла оказаться припрятанной от хозяев. Но не такой это был убыток, о котором рабовладельцы стали бы переживать.
Рабы поеживались от утреннего холода, но все равно не спешили. Вообще, в этой жаркой и изобильной стране люди отвыкли торопиться, а уж рабам спешка вовсе была ни к чему. Они были заняты делом: лениво переворачивали выброшенные прибоем доски, иногда ковыряли палками песчаные наносы, задумчиво вглядывались вдаль, где волны пенились на рифах. Так они и нашли эту лодку.
Странная посудина застряла на скалах в двух шагах от берега. После, когда ее разглядели поподробнее, все сошлись на том, что подобной работы никогда не видели. Была эта лодка словно вытесана из цельного куска дерева, но следов инструмента найти не удалось. Кто-то сказал даже, что она похожа на половинку ореховой скорлупы, вот только страшно было бы представить себе тот орех. Но это рассмотрели позже, а сперва внимание людей, по колено забравшихся в воду, оказалось приковано к тем, кто находился внутри лодки.
На дне лежал крупный, в человеческий рост, зверь. Он даже и походил немного на человека, или, может быть, на обезьяну. Он лежал на боку, вытянув длинные лапы с гибкими, совсем человеческими пальцами; в приоткрытой пасти виднелись крупные клыки хищника; серовато-бурая пятнистая шерсть была мокрой и всклокоченной. Существа, подобного этому, никто никогда не встречал на побережье. Люди с большой опаской ткнули его палкой и немедленно отскочили, поднимая багры, которыми они вылавливали добычу из моря. Но зверь был мертв, а вот под боком у него немедленно завозился и заскулил маленький пушистый комочек.
Теперь люди приблизились уже смелее. Детеныш чрезвычайно напоминал человеческого ребенка, когда бы не мягкая шерстка все того же невразумительного пятнистого цвета да короткий хвостик с пушистой метелкой на конце. Он засучил крохотными ручками, извернулся, нащупал сосок на груди мертвого существа, оказавшегося самкой, и пытался сосать. Потом, убедившись в бесплодности своих потуг, захныкал совсем по-человечески.
– Вот малявка, – сочувственно проговорил один из мужчин. – Кто ж это такой?
И он протянул руку к зверьку. Другой с беспокойством предупредил:
– Укусит еще.
– Да нет, у него и зубы еще не выросли, – отмахнулся первый и вытащил детеныша из лодки.
Звереныш скулил и хныкал. Он явно был голоден и напуган. Нужно быть очень черствым человеком, чтобы не пожалеть такое существо, а рабов Торомала, при всем их невеликом уме, нельзя было назвать черствыми.
– Может, хлеба ему дать? Будет есть?
– Вот, в молоко макни. Куда сухой-то?
Зверек жадно зачавкал беззубой пастью. Люди умиленно наблюдали за ним.
– Да откуда ж такие звери на лодке?
– Цирковые, наверное. Я слышал, бывают такие звери, представления дают.
– Да то обычные звери, а эти вон какие.
– Это просто мы таких не видали, – сказал старик, самый рассудительный из всех. – Почем тебе знать, какие звери на другом берегу живут? Давайте-ка я его заберу, внучке в подарок.
Так и оказалось странное существо в хижине старого раба.
***
Внучке было всего два года, и ей явно рановато было заботиться о существе, сильно напоминающем человеческого ребенка. Она умела только теребить мягкий мех и дергать за коротенький хвостик. Звереныш, впрочем, оказался живучий. Хотя его нередко забывали покормить, очень скоро он научился ползать на четвереньках, и уж тогда принялся заползать всюду, куда только мог, в поисках пропитания. А ел он все, что казалось хоть сколь-нибудь съедобным.
Спустя некоторое время найденыш уже пытался вставать на ноги и лопотал непонятные звуки. Сперва думали, что он подражает девочке, своей хозяйке. Удивлялись: и вправду цирковой! Но однажды мать девочки, всплеснув руками, воскликнула:
– Батюшки, да он же говорит! По-человечьи говорит!
Прислушались – действительно. Звереныш не просто имитировал звуки, он пользовался словами вполне осмысленно, так же, как делают человеческие дети. Поглазеть на это диво собирались все рабы с подворья, даже сам хозяин приходил полюбопытствовать. Но в Торомале ленивы не только рабы, но и рабовладельцы, поэтому странная история, из которой более предприимчивые люди могли бы раздуть событие, так и осталась достоянием всего одного поместья.
Найденыш тем временем стремительно терял шерсть. Думали, заболел, но нет, он оставался по-прежнему подвижным, с прекрасным аппетитом. И вскоре зверек превратился в самого настоящего ребенка: пятнистый мех остался только на голове и вполне сходил за обычные волосы, кожа была смуглой, почти как у коренных торомальцев, а черты лица, хоть и выдавали чужака, но все же выглядели вполне человеческими. Его клыки не стали такими же огромными, как у матери, они были лишь немного длиннее остальных зубов. Короткий хвостик лишился своей пушистой кисточки и теперь, будучи прижатым, стал совершенно не заметен. Малыш бегал на своих ногах и пользовался руками с ловкостью обыкновенного мальчишки, к тому же бойко лопотал по-торомальски, с каждым днем все более и более разборчиво. Пришлось надеть на него рубашку и дать человеческое имя. Мальчишку назвали Кайги, что на устаревшем наречии, на котором принято было давать имена, как раз и означало «найденыш».
Неожиданное прибавление в семействе оставило всех равнодушными. Рабам, собственно, все равно, сколько у них детей, ведь их содержание ложится на плечи хозяина. А рабовладельцу тоже не слишком интересно, сколько их там копошится, работа найдется для всех. И маленький звереныш, которого вскоре привыкли считать человеком, стал обычным рабом с обычными для детей-рабов обязанностями. Сперва помогал по хозяйству женщине, которая теперь считалась его мачехой, а после начал выполнять и мужскую работу.
Разумеется, Кайги не мог не заметить своих отличий от других людей. Когда он вошел в обычный для детей возраст «почемучек», он задавал вопросы и про хвост, и про зубы, и отчего волосы не растут. Приемные родители даже не думали скрывать от него правду, рассказали и про шторм, и про лодку, и про невиданного зверя. Но ни тогда, ни позже никто не заметил, чтобы Кайги переживал из-за того факта, что он, по всей видимости, сын какого-то неведомого существа.
И все же мальчишка отличался от остальных больше, чем было заметно с первого взгляда. В нем не было тупой безвольной покорности, каковую взращивали рабы в своих детях с пеленок. Да, он подчинялся приказам взрослых и делал все, что от него требовали, но это не было рефлекторным повиновением, как у других, это был его сознательный выбор. Выбор этот имел причины, и если бы Кайги однажды собрался их сформулировать, он сказал бы так: «Эти люди кормили меня, растили меня, я не хочу обижать их, поэтому сделаю то, что для них кажется важным». У него не было причин не выполнять требования, вот то единственное, что уберегало мирное подворье от сотни лет не виданного бунта.
Самому же ему важными казались совсем другие вещи. Он лишь однажды допустил, чтобы его занятия увидели другие люди, и ему так крепко попало, что больше он не совершал такой оплошности. Как-то раз отчим нашел своего воспитанника сидящим на корточках у стены сарая. Перед мальчишкой (тогда ему было восемь лет) трепетал на сквозняке невиданный прежде цветок. Общие очертания его были как будто знакомы, но небесно-синий цвет ясно говорил, что это что-то другое.
– Что за странный цветок ты нашел? – удивился отчим.
– Я не нашел, – ответил Кайги, – я его придумал.
– Как так придумал?
– Тут был другой цветок, беленький, но синий красивее. Он еще немного не такой, как я хотел, но сразу не получается, – сокрушенно признался мальчишка. – Надо, чтобы он дал семена, и тогда постепенно получится.
Тогда Кайги в первый и последний раз в жизни получил ремня, потому что «нечего тут колдовством заниматься». Колдовства суеверные торомальцы побаивались. После этого он ни разу не попался на подобных занятиях, но это вовсе не означало, что он их прекратил. Просто теперь Кайги перешел на эксперименты с водорослями и рыбами, которых было так много, что никто и не пытался запомнить все разновидности.
Времени на это увлечение у мальчика было предостаточно, очень уж неторопливым было течение здешней жизни. Пошлют, к примеру, мальчишек в бухту, ловить съедобных моллюсков, дадут каждому по корзине. Так пока другие лениво шарят на мелководье, Кайги уже набрал полную корзину и сидит на камушке, выдумывает новые водоросли. Был он шустрым, подвижным и во всем опережал медлительных сверстников, но старался, чтобы это не бросалось в глаза. И окружающие его люди, не обремененные избытком любопытства и наблюдательности, действительно не обращали на него внимания. Вот разве что стали замечать, что водоросли в бухте в последние годы становятся как будто все вкуснее.
***
События, о которых здесь пойдет речь, происходили в ту пору, когда Кайги уже исполнилось двадцать лет. Он вырос в крепкого юношу, некрупного телом, но сильного и гибкого. Его необычная, пятнами, шевелюра вечно была взъерошена, глаза остались большими и круглыми, как у ребенка, а еще, улыбаясь, он старался не разжимать губ, чтобы не демонстрировать торчащие клыки. Окружающие обычно принимали его за уродца, «порченую кровь», и давно не удивлялись, знали, чей он и откуда. Впрочем, ничего отталкивающего во внешности парня не было, просто очень уж необычными для Торомала казались его черты.
В тот день Кайги слонялся по рынку возле торгового порта. Он часто вызывался добровольно выполнить эту работу, нелюбимую большинством рабов: тащиться полдня по пыльной дороге под палящим солнцем, толкаться на базаре, волочь обратно тяжелый груз. Все потому, что у него был План. И теперь, когда он считал себя готовым исполнить этот План, ему нужно было только искать возможность. Как назло, возможности нынче не спешили. Еще в прошлом году все было прекрасно, но тогда Кайги не был уверен в себе и не считал себя готовым к решительному шагу. Теперь же, когда ему казалось, что тянуть дальше некуда, он никак не мог встретить в порту ни одного чужеземца.
Был разгар лета, и самое время бы приезжать за дарами моря, но торговые корабли других стран не спешили в Торомал. По правде сказать, время было неспокойное. Ходили тревожные слухи о возможной войне, потом стали толковать о возможном союзе с Сайесом, а еще о какой-то «железной дороге», и эти два слова в сознании большинства торомальцев никак не хотели складываться вместе. О железной дороге, как потом выяснилось, наврали: не смогли северяне построить такое диво. Но вот насчет войны слухи были упорные. Может, именно от этого нынче никто не заходил в южные гавани.
Но, как говорят в Торомале, терпеливому однажды повезет. Этот человек определенно был чужеземцем. Непривычные черты лица, иного оттенка загар, незнакомая одежда. Мужчина стоял возле нескольких тюков, сложенных на земле, и оглядывался, надо полагать, в поисках того, кто поможет эту поклажу унести. Кайги, порадовавшись тому, что еще не успел ничего купить, устремился к нему.
– Помочь тебе с этими тюками?
Мужчина оглянулся, разглядел, кто к нему обращается, и на его лице появилось выражение недоумения. Рабы, конечно, выполняют все, что им прикажут, но никогда не ищут себе работу самостоятельно.
– Если очень хочется, помоги, – проговорил он, испытующе глядя на юношу.
Кайги немедленно подхватил самый большой тюк. Его наниматель навьючил сверху еще один, но Кайги отнесся к этому совершенно спокойно: он был крепкий малый. Сам же путешественник собрал остальные котомки и зашагал в сторону порта. Теперь было самое время заговорить о главном, но Кайги внезапно испытал приступ робости. Он и в самом деле задумал расстаться с беззаботной, пусть и вполне бессмысленной жизнью ради… ради чего?
Свобода для рабов никогда не была предметом мечтаний. Скорее уж, для тех, у кого достаточно богатое воображение, она становилась сюжетом ночных кошмаров. Самому решать, куда идти и что делать, придумывать, как заработать денег, что-то выбирать, нести ответственность. Все эти люди просто ничего не знали и не хотели знать о внешнем мире, им куда удобнее было оставаться в своем безопасном убежище, делать то, что скажут, тем более что жестокое обращение с рабами было в Торомале запрещено законодательно. Но Кайги с детства отличался живостью ума, его воображение рисовало далекие страны, незнакомых людей, новые дела, и в то время, когда все это существовало где-то там, ему казалось невыносимым сидеть на крохотном клочке побережья, бездарно тратя свою жизнь. Выход из этого положения был только один – бегство. Он знал, что искать и ловить его не станут: кому нужен непокорный раб? Вот только он боялся пускаться в подобное путешествие в одиночку. Он просто понятия не имел, как выжить во внешнем мире. Поэтому ему и нужен был кто-то, кто разбирается в этом. Кайги сделал глубокий вдох и заговорил:
– А чем ты занимаешься? Ты по делу путешествуешь или просто так?
Чужеземец покосился на него с недоумением. Видимо, в Торомале он был не впервые, понимал местную обстановку и знал, что рабы любопытством не отличаются. Когда они несут груз, их интересует только то, сколько еще его нести.
– Почему это ты спрашиваешь?
– Потому что, если ты путешествуешь просто так, я не стану ничего говорить. Я же понимаю, что у тебя все посчитано, деньги и все такое… Но если ты занимаешься делом, это совсем другое.
– Ты слишком эрудирован для раба, – заметил иностранец. – До сих пор мне не встречались такие, которые знали, что можно путешествовать для удовольствия. И тем более, что для этого нужно что-то считать.
– Просто я люблю слушать, – смутился Кайги. – Я прихожу на рынок и слушаю, о чем говорят люди.
– Похвально. И что же ты хочешь мне сказать в том случае, если я путешествую по делу?
– Возьми меня с собой! – выпалил Кайги заветную фразу. – Я буду работать на тебя. Ты покажешь мне, чем занимаешься, и я стану тебе помогать. Я очень толковый. Честно.
Чужеземец внимательно изучал его взглядом и молчал. Ему, надо полагать, уже бросилась в глаза необычная внешность молодого раба. Не обошлось без примеси иноземной крови, видимо решил он. Такое бывает, если какой-нибудь моряк решит сдуру развлечься с рабыней. Подобная наследственность и является чаще всего причиной непокорности. А о наследственности Кайги узнал очень много во время своих экспериментов с водорослями и рыбами.
– То есть, – заговорил, наконец, путешественник, – ты предлагаешь мне украсть у какого-то почтенного торомальского землевладельца его собственность?
– Тебе хорошо говорить, – обиделся Кайги. – Ты-то свободный.
– А ты хочешь быть свободным?
– Ну конечно!
И снова юноша удостоился долгого и внимательного взгляда. Он начал горячиться.
– Давай мы заключим сделку. Я как бы возьму у тебя в долг. Ты научишь меня жить свободным, а я отработаю все, что ты в меня вложишь. Это будет честно. Ты не пожалеешь! Я сильный и быстро учусь. Это мой единственный шанс, понимаешь? Мне очень нужно выбраться отсюда. Я не хочу так жить, как они. Это просто несправедливо!